Последний магнат - Фицджеральд Френсис Скотт

Раскрыв сценарий, он стал разбирать его страница за страницей. Мисс Дулан потом перепечатает запись в пяти экземплярах и раздаст им, но Джейн Мелони все же делала свои отдельные заметки. Брока закрыл глаза, заслонил их ладонью, – он еще помнил время, «когда режиссер был на студии фигурой», когда сценаристы представляли собой всего лишь гэгменов или стеснительных, усердных и хмельных юнцов репортеров. Правил тогда режиссер – ни Стара над ним, ни помощников Стара.

Он встряхнулся, услыхав свое имя.

– Было бы хорошо, Джон, если бы парень этот у тебя влез на крышу и походил по скату под объективом. Славное бы могло возникнуть чувство – не опасности, не напряжения, а просто так – утро, и паренек на крыше.

Брока оторвался от воспоминаний.

– Ладно, – сказал он. – И чуточку присолить опасностью.

– И того не надо, – сказал Стар. – Он не скользит, не оступается. И отсюда – прямо в следующую сцену.

– Через окно, – предложила Джейн Мелони. – Он к сестре в окно влезает.

– Переход неплохой, – одобрил Стар. – Прямо в сцену с дневником.

Брока уже очнулся полностью.

– Я его сниму чуть снизу, – сказал он. – Не с движения сниму, а с места. Пусть уходит от камеры. Отпущу порядком, затем подхвачу близким планом – и снова отпущу. Не стану его акцентировать, дам на фоне всей крыши и неба.

Такой кадр был ему по душе – режиссерский кадр, какие в теперешних сценариях по пальцам можно перечесть. А снимать – с крана; строить крышу на земле и давать небо рирфоном обойдется в конечном счете дороже. Но тут надо отдать Стару должное, у него потолок постановочных расходов – небо, в самом буквальном смысле. Брока слишком долго работал с евреями, чтобы верить басням об их мелочной прижимистости.

– В третьем эпизоде пусть ударит патера, – говорил Стар.

– Что? – воскликнул Уайли. – И чтоб на нас католики обрушились?

– Я уже обсуждал это с Джо Брином. Бывает, священников бьют. Это не наносит урона их сану.

Негромкий голос Стара продолжал звучать – пока мисс Дулан не подняла глаза к часам. Стар оборвал свою речь, спросил Уайта:

– Успеете все это к понедельнику?

Уайли взглянул на Джейн, а та – на него, не трудясь даже кивнуть. «Прощай суббота с воскресеньем», – подумал Уайли. Но он был под сильным впечатлением от слов Стара. Когда тебе платят полторы тысячи в неделю, то от экстренной работы бегать не приходится, особенно если твой фильм под угрозой. Как «свободный» – незаконтрактованный – сценарист, Уайли потерпел неудачу по своей излишней беззаботности, но теперь заботу о деле брал на себя Стар. И созданную им настроенность Уайт сохранит надолго – она не развеется ни во дворе, ни за обеденным столом, ни за рабочим. Уайли ощущал в себе сейчас большую целеустремленность. Прозвучавшее в речах Стара здравомыслие, сценическая выдумка, умное чутье в смеси с полунаивной концепцией всеобщего блага – все это зажгло Уайта желанием внести и свою долю, положить и свой камень в кладку – даже если труд заранее обречен, а результат будет уныл, как пирамида.

Джейн Мелони смотрела в окно на людскую струйку, текущую к кафе. Она поест у себя в рабочей комнате, а пока принесут поднос, вывяжет на спицах несколько рядов. В четверть второго придет тот человек с контрабандными французскими духами, переправленными через мексиканскую границу. Брать их не грех – это как спиртное при сухом законе.

Брока смотрел, как Рейнмунд увивается около Стара. Брока чувствовал – Рейнмунд идет в гору. Рейнмунду платят семьсот пятьдесят в неделю, а режиссеры, сценаристы и звезды, хоть и в полуподчинении у Рейнмунда, получают гораздо больше. Рейнмунд носит дешевые английские туфли, купленные в лавке близ отеля «Беверли Уилшир», – дай ему бог хорошие от них мозоли. Но скоро он станет заказывать себе обувь у Пила и спрячет подальше свою зеленую тирольскую шляпенку с пером. На жизненной дороге Джон Брока шел впереди Рейнмунда на много лет. Брока прекрасно проявил себя на фронте, но так и не оправился духовно с тех пор, как снес пощечину от Айка Франклина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В комнате было накурено, и за облаком дыма, за своим столом Стар уходил теперь от них все дальше, хотя и дослушивал еще с обычной учтивостью Рейнмунда и мисс Дулан. Совещание кончилось.

– Мистер Маркус звонит из Нью-Йорка, – сказала мисс Дулан.

– То есть как? – удивился Стар. – Вчера вечером я видел его здесь.

– Но звонок от мистера Маркуса – на проводе Нью-Йорк, и голос мисс Джейкобс из его конторы.

– Мы с ним сейчас вместе завтракаем, – усмехнулся Стар. – Самый быстрый самолет не успел бы его доставить.

Мисс Дулан вернулась к телефону. Стар ждал, чем кончится.

– Все разъяснилось, – сообщила мисс Дулан чуть погодя. – Произошла накладка. Мистер Маркус утром позвонил в Нью-Йорк, сказал им про землетрясение и что залило площадки и вроде бы велел выяснить у вас детали. Секретарша новенькая, не поняла мистера Маркуса. Не разобралась, видимо.

– Видимо, так, – сказал Стар сумрачно.

Сидевшему в приемной принцу Агге был неясен подтекст диалога, но, падкому до экзотики Нового Света, ему почуялось в этом нечто сногсшибательно американское: желая выяснить у Стара подробности о наводнении, Маркус звонит своей нью-йоркской секретарше, хотя находится от Стара в двух шагах по коридору. Принц вообразил некие сложные, запутанные взаимоотношения, не подозревая, что вся путаница возникла в мозгу мистера Маркуса, прежде срабатывавшем с четким блеском стального капкана, а теперь дающем временами сбой.

– Совсем новенькая, видимо, там секретарша, – повторил Стар. – А еще что у вас?

– От мистера Робинсона сведения, – сказала мисс Дулан. – Одна из тех женщин называла ему свою фамилию – Смит, или Браун, или Джонс. Он не помнит точно.

– Ценные сведения, что и говорить.

– И еще она ему сказала, что поселилась здесь, в Лос-Анджелесе, всего лишь на днях.

– Помнится, на ней был серебряный пояс, – сказал Стар, – с прорезами в виде звезд.

– Я продолжаю выяснять относительно Пита Завраса. Я разговаривала с его женой.

– Что же она вам сказала?

– О, Заврасы настрадались: им пришлось отказаться от дома – она заболела.

– А у Пита в самом деле безнадежно с глазами?

– Она ничего об этом, по ее словам, не знает. Впервые слышит о грозящей ему слепоте.

– Странно.

Идя с принцем завтракать, Стар не переставал думать о Заврасе, но проблема тяготила той же беспросветностью, что и беда, постигшая актера Родригеса. Нет, людские недуги не по его части – Стар и о собственном здоровье не слишком заботился. В проулке у кафе он посторонился – мимо катил электрокар со съемочной площадки, набитый статистками в ярких костюмах эпохи Регентства. Платья трепетали на ветру, нагримированные молодые лица смотрели на Стара с любопытством, и он улыбнулся проезжавшим девушкам.

В отдельном зале студийного кафе завтракали двенадцать человек, считая гостя, принца Агге. За столом сидели денежные тузы – сидели заправилы; без гостей они обычно ели молча, лишь время от времени обмениваясь вопросами о жене и детях или роняя что-нибудь неотвязчиво-деловое, освобождая мозг. Восьмеро из них были евреи, пятеро – уроженцы других стран, в том числе грек и англичанин; все они знали друг друга давно. Внутри группы существовала градация значения и веса – от старого Маркуса по нисходящей к старому Линбауму, сумевшему когда-то купить выгоднейший пакет акций компании. На постановочные расходы Линбауму выделялось не больше миллиона в год.

Старик Маркус упрямо до сих пор не выходил из строя, удручая партнеров своей жизнестойкостью. Какой-то неслабеющий инстинкт держал его начеку, позволял разгадывать интриги – Маркус бывал особенно опасен именно тогда, когда другие думали, что взяли его в кольцо. Черты его землистого лица застыли окончательно, и нельзя было теперь узнать его реакцию даже по рефлекторному подергиванью век – седые брови раскустились, прикрыв внутренние уголки глаз; броня стала сплошной.