Тайна горы Крутой - Владимир Шустов

— Усни, Трезор… Трезор, усни… Усни, Трезор… — твердил он.

К укрытию подошел крупный белый гусак, вожак стаи. Придирчиво, со знанием дела осмотрел он распластанного в крапиве мальчика, затем качнул головой и, изогнув шею, долбанул твердым, как железо, оранжевым клювом в голую кисть. Резкая боль пронзила тело. Но, помня о Трезоре, Юля только плотнее стиснул зубы: «Будь что будет!» Теперь уж никто не обвинит его в трусости или нерешимости! Он докажет, что сила воли у него есть.

Гусак обнаглел, обошел Юлю со стороны, заметил на заднем кармане брюк блестящую пуговицу и снова прицелился. Юля дрыгнул ногой, гусь, замахав крыльями, с гоготом ринулся в глубину двора, за ним устремилась стая.

Трезор вскочил и подозрительно уставился на кусты. Юле казалось, что собака смотрит прямо на него.

— Павка, — чуть слышно позвал он. — Павка…

За забором послышались удаляющиеся шаги.

«Неужели сбежал. Не может быть!»

И тут, перед лицом «опасности», Юля вдруг почувствовал в себе уверенность. Он стал обдумывать создавшееся положение. Осторожно осмотревшись — надо ведь наметить путь к отходу, — Юля увидел в траве несколько гусиных перьев. Они лежали почти рядом. Не спуская с Трезора глаз, мальчуган дотянулся до находки и распухшими от крапивных ожогов пальцами собрал перья. В это время с улицы в калитку дома, во дворе которого «застрял» Юля, громко постучали.

Трезор гигантскими прыжками бросился к воротам. Юля воспользовался этим, подскочил к забору и скрылся в отверстии.

Тима уже потерял терпение, ожидая приятелей в голубятне. Несколько раз он чуть было не открыл двери без сигнала. Но вот наконец-то три удара. Тима откинул крючок.

— Где Павка? — спросил Юля, перешагивая порожек.

— Не прибыл еще.

— Куда же он делся? Ну, Тимка, я чуть Трезсру в зубы не попался. Вот была бы история. На, бери перья.

В дощатые двери опять трижды постучали. Появился Павка.

— Здесь уже? — сказал он удовлетворенно. — А Трезор чуть через ворота не перепрыгнул, пока я стучался.

— Так это ты стучал?

— А кто же, — просто, с некоторым даже изумлением ответил Павка.

Разложив на ящике с таким трудом добытые перья, ребята принялись за изготовление футлярчиков. Юля обрезал перья сантиметра на два-три от основания. Получились легкие, удобные трубочки. Павка проткнул каждую трубочку иголкой и продернул в отверстия по суровой нитке для того, чтобы прикрепить футляры к ногам голубей. Тима, взяв лист плотной бумаги, нарезал бланки для депеш.

В эту ночь, получив разрешение родителей на ночлег в дровянике и на поездку к Тиминому дедушке в Малую Падь, друзья снова собрались в голубятне. На полатях расстелили кошму, потом тулуп. Укрылись одеялом. Долго шептались в темноте. Тима мечтал разыскать Лапина.

— Только бы найти. И Семен бы обрадовался, и Вася. Он вообще-то хороший. Спорит, правда.

— А как мы с тобой будем? — приподнялся на локте Павка. — Я найду Лапина, а ты в другой стороне, как узнаешь?

— Если я найду, тебе Юлька сообщит. Ну и ты тоже.

— Юлька, не забывай, слышишь?

Юля что-то буркнул в ответ и отодвинулся. Обидно было оставаться дома, когда товарищи едут на серьезное и важное дело.

— Тима, ты спишь? — не унимался Павка. — Давай, знаешь, как назовем наш отряд?

— Какой отряд?

— Меня, тебя, Юльку. Хорошее название выдумаем. Как вот партизаны. Я уже придумал: «Победители воздуха».

— Не подходит. Давай лучше «покорители». Это воздух нам покорится. Слушаться нас будет! «Покорители воздуха»!

На площадке прозвучал горн, и вскоре в лагере затихли голоса. Кто-то торопливо протопал босыми пятками у самых дверей голубятни.

— Наши отбой сыграли, — вздохнул Тима, — спим, Павка. А отряд наш пусть называется «Покорители воздуха». Очень правильное название.

На город опустилась ночь, на улицах вспыхнули сверкающие гирлянды электрических огней. С пристани на реке раздались звуки колокола, верно, отбивали склянки. С неба подмигивали звезды. Из-за Крутой выплыл ущербный диск луны. Лагерь уснул.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПУТИ-ДОРОГИ

«Велика наша земля. За три года и то, пожалуй, да что — пожалуй, наверняка не обойти ее всю. Шагай и день и ночь по лесам, горам, степям и равнинам без ночевок и привалов — все равно не успеешь: мал срок три года! Если даже поплывешь по бесчисленным рекам на лодке, по морям на пароходе, по пустыням, где пока еще не орошены сыпучие пески, поедешь на верблюдах, не хватит одной тысячи восьмидесяти дней, чтобы осмотреть Родину. А за три года ой-ой-ой что можно сделать…» — так размышлял Тима, сидя у окна вагона скорого поезда Новострой — Урминск. На востоке будто вишневый сок разливался по светлому небу. Подожженные солнцем, запылали закраины облаков. Они разгорались все ярче и ярче, и вот из-за гор выкатилось солнце. От его лучей вспыхнули росинки на траве и цветах. Но это только на холмах. В низинах еще курился туман. Густые молочные хлопья расползались, редели, рассеивались. Сквозь них, как сквозь матовое стекло, виднелись поля.

«Ле-чу, ле-чу, ле-чу…» — попыхивал паровоз. Сонная речка с зеркальными омутками в осоке осталась позади. Хорошо у таких омутков сидеть по утрам с удочкой и подкарауливать серебристых язей!

Пронесся мимо лесок. Стройные, кудрявые березки, гибкие рябины, пышные черемухи. Хорошо в таких рощах собирать белые грибы на крепких пузатых ножках. Заметишь в траве одну коричневую шляпку, присядешь, раздвинешь зеленые стебли, а там — целое грибное семейство!

В низине у реки просыпалось село. Брели на пастбище коровы, лениво помахивая хвостами. На шеях у коров болтались колокольчики. За околицей, на пригорке, шевельнула плоскими крыльями мельница.

А поезд мчал Тиму по уральской земле. Удивительно! Недавно тайга подходила почти к самому полотну, к окнам вагонов тянулись колючие лапы пихт, елей и сосен, а сейчас — равнина. И родные горы вдалеке, похожие одна на другую. Которая из них Крутая?

Тима вспомнил, как провожал его Юля. Одиноко стоял он на пустом перроне (Павку в Малахит отправили раньше). «Чудак Юлька. Обеими руками махать начал и побежал еще вдогонку». Представилось опечаленное скуластое лицо друга, его взлохмаченные волосы и грусть в глазах-незабудках. Тима вздохнул, подложил под голову узелок с провизией и прилег. Вагон мягко покачивало, и колеса будто напевали колыбельную песню.

Проспал Тима недолго. Кто-то настойчиво теребил его за плечо. Тима открыл глаза и оторопел: перед ним стоял проводник и держал в руках клетку с Мраморным.

— Твоя птица? — спросил он.

— Моя.

— Разлучить тебя с ней придется. В пассажирских вагонах возить птиц запрещено. Будем составлять акт.

«Вот так штука! Не учли. Павка тоже, наверное, в акт попадет. Высадят! Конечно, высадят, раз правила нарушили». Тима собрался с духом, умоляюще взглянул на проводника и как можно вежливее попросил:

— Дядя, разрешите до Урминска. Дело у меня очень, очень важное. До Урминска недалеко, совсем рядом. А голубь ведет себя тихо. Он и не воркует даже. Можно, дядя?

Голос у мальчика был так покорен, а в глазах такое отчаяние, что проводник задумался. А Тима с лихорадочной быстротой перебирал в голове возможные варианты завершения неожиданной истории.

«Если согласится, хорошо. А если будет отбирать Мраморного, надо вылезать. До Урминска уже близко и можно дойти пешком…»

— Для птиц, племянник, особый вагон есть.

«Все пропало!»

На верхней полке кто-то закряхтел, свесились ноги в мохнатых шерстяных носках. «Сейчас и этот скажет: «нельзя, мешают, беспокоят», — с горечью подумал Тима. Но пассажир, могучий старик с окладистой бородой, спустился вниз, сел рядом с Тимой и сказал басом:

— Пусть везет голубя. Парень в лагерь к друзьям торопится.

— И то, — поддержала соседка, женщина в цветастом платье с корзинкой на коленях. Готовясь к завтраку, она вынимала из корзины и раскладывала на столике всякую снедь: вареное мясо, ватрушки, пирожки, огурцы. — Не мешают нам голуби. Парень — тоже, видать, тихий. Как звать-то?

— Тимой.

— Тимофеем, значит? Доброе имя. Старшего у меня Тимофеем зовут. Может, слыхал про Героя Труда тракториста Тимофея Лосева? Про него во всех газетах писали, и портреты были. Есть, поди, хочешь? — Не дожидаясь согласия, она пододвинула Тиме сдобную творожную ватрушку, поджаренный кусок мяса и сочный соленый огурец.

— Ты, товарищ проводник, разреши парню птицу довезти, все просим за Тимофея.

Вошел еще пассажир, статный, подтянутый военный с зелеными погонами старшины-пограничника. Через плечо — полотенце с бахромой, в руках — мыльница. Он посмотрел на проводника, на Тиму, на клетку, сразу понял, в чем дело, и блеснул ровными зубами:

— Присоединяюсь и тоже прошу!

Проводник перевел взгляд с веселого, пышущего здоровьем лица старшины на расстроенную физиономию Тимы и махнул рукой.