Фатум. Сон разума - Виктор Глумов

— Никита? Почему не отвечаешь? — Приглушенный голос сделался резким, истеричным, и Никита понял — беда. — Лешка в больнице, Никита… Как же мы упустили, проглядели, что он у нас наркоман, а? Чуть не умер, еле откачали. — Она судорожно всхлипнула. — Я только у него была — стыдно ему, отворачивается, как больной воробей, нахохлился. Съезди, а? А то на работе проверка серьезная, не отпускают. — Снова всхлипнула.

— Какой наркоман, мама, ты что?! Он все время за компом, как его угораздило? Попробовал, наверное, неудачно. Не волнуйся, я уже освободился, еду. Что-нибудь надо купить? В какой он больнице?

— В нашей, пятьдесят седьмой, терапия, пятая палата… Господи, да за что ж мне такое наказание?..

— Мама, тише. Я уже еду. Что купить?

— Ничего, сын… ничего. Я все сделала. Как же он так?.. Он же погибает у нас на глазах, а мы не обращаем внимания…

— Мама. Успокойся. Захожу в метро, тут связь плохая. Перезвоню.

У входа в метро на Ника нахлынули воспоминания: стон, крик, грохот, черный дым и терпковато-сладкий запах крови. Теперь он знает, как пахнет бойня. И знает, что не всех людей готов спасать.

Сглотнув соленый комок, Ник толкнул дверь.

Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы воспоминания выветрились и обесцветились? Неделя, месяц, год?

К эскалатору тянулась очередь, Ник скрипнул зубами — так всегда, если куда-то спешишь.

Впечатления перемешались, и он впал в прострацию. Странные картинки проносились в голове: выжженная взрывами земля, пирамиды из вражьих черепов — апофеозом войны до самого неба; люди, море людей со знаменами, их глаза сияют, губы шевелятся, тысячи молодых, красивых лиц; тощий, бледный Лешка с воспаленными глазами шепчет: «Только маме не говори, ладно?»; озябший воробей нахохлился, поджал лапку, спрятав в перьях.

Чтобы попасть в палату брата, пришлось долго уговаривать постовую медсестру. Тетка попалась толстая, упрямая и бесчувственная. Ник уже начал терять терпение, но его спасла молоденькая санитарка. Побледнев, она ухватила толстуху за руку, потянулась и принялась эмоционально шептать ей на ухо. Медсестра приоткрыла рот, колыхнула брылями и буркнула:

— Идем за мной, только быстро…

Больницу Ник покидал раздерганный. Братишка оклемался, но выглядел как восставший из мертвых: бледный до синевы, с потускневшим взором. Завидев старшего брата, он скукожился, ожидая нотаций, но поняв, что ему ничего не грозит, рассказал, кто предложил ему попробовать «второй раз — бесплатно» — Глебушка из соседнего подъезда, подросток из состоятельной семьи, «серебряная» молодежь.

Ник разозлился внезапно и сильно. На жадных до взяток санитарок и медсестер, на задерганных врачей, воняющих дешевым табаком, на систему, год за годом выживающую из профессии лучших, чтобы освободить место посредственностям. А следом — на наркоторговцев.

Их не должно быть. И Ник решил сделать так, чтобы их не было. Вместе с решением приятное умиротворение окутало его.

Зазвонил телефон, незнакомый номер. Ник рявкнул в трубку:

— Слушаю!

— Никита Викторович, — проговорили приглушенным голосом рафинированного интеллигента. — Это Стас Кониченко, я… В общем, вы зря уволились, вы говорили, что, если мы захотим вас увидеть…

Надо же. Конь.

— Стас, сейчас не самое лучшее время. У меня брат в больнице — это раз. Два — новая работа, три — надо наказать уродов, которые сажают детей на иглу.

— Наказать? Так это мы с радостью! Куда подъезжать?

Ник улыбнулся правой половиной рта, представив, как Конь рвется в бой и бьет копытом.

— Так куда подъезжать?

— Стас, драки, скорее всего, не будет.

— Но ведь вероятность есть? — с надеждой уточнил Конь.

Ник мысленно прикинул, сколько ему добираться домой, и назначил ребятам время и место.

* * *

От метро «Парк Победы» Ник шел вдоль Кутузовского проспекта к Панораме.

Ползли в несколько рядов автомобили, горели фонари, мерцала реклама. В морозном воздухе удушливым облаком висел смог. Плитка, которой несколько лет назад выложили тротуар, обледенела, и ее еще отполировали снегоуборочной машиной. Ник шел осторожно, боясь поскользнуться.

Давно стемнело, сыпала мелкая крупа, он нарочно не надевал шапку — надеялся остыть. В сквере у Бородинской панорамы на лавочках сидела стайка ребят, над ними возвышался Конь. Бродил взад-вперед и разминал суставы, предчувствуя скорую драку.

Ника заметили, знакомые и незнакомые студенты повернулись, чтобы поприветствовать героя.

— Привет, — уронил он и принялся пожимать руки.

Семеро парней, включая Коня. «Волк и семеро козлят», — сыронизировал Ник и сунул в зубы сигарету. Он злился сам на себя: зачем мальчишек вызвал? Они тут совершенно ни при чем.

— Ну, чё, идем? — спросил Конь, хрустнув шеей.

— Ребята, вмешиваться в крайнем случае, — предупредил Ник и, все еще злой на себя, зашагал по парку к дому.

Студенты рассуждали о том, как много на Кутузовском памятников коням, и подкалывали Кониченко: смотри, мол, не геройствуй, а то поляжешь и тебя в бронзе отольют.

«Моя армия. Вершители истории, — сердито подумал Ник. — На пять лет младше, а такие дети. Вот они, люди будущего. А если призвать их к оружию — поднимутся? Или разбегутся по своим норкам, будут дрожать и надеяться, что их не заденет шальным осколком? А Македонский в их возрасте Азию завоевывал».

На скамейке возле второго подъезда заседал мелкий вэдэвэшник Гришка. Завидев знаменитого соседа, он вскочил и чуть ли не поклонился:

— О, привет, кореш! — Потряс руку Ника, с ребятами поздоровался и с ужасом посмотрел на Коня.

Ник выдержал паузу, выдохнул облако дыма и, глядя соседу в глаза, загасил сигарету о лавочку.

— Не в курсе, кто тут дурь продает?

Гришка затравленно огляделся, вытянул шейку и замотал головой:

— Наши — не, это точно. Баклан из соседнего дома приносит сюда в восемь вечера. А кстати! — Он перешел на шепот: — Глебушка, кореш твоего мелкого, употребляет. Смотри, как бы, глядя на авторитета, не того…

— Так уже полвосьмого! — радостно воскликнул Конь. — Мы его сейчас порвем!

Ник вскинул руку:

— Нет. Бить не надо. Надо вызвать наряд, а вы будете следить, чтобы дилер не скинул дурь. Ситуация ясна?

Конь разочарованно вздохнул. Парни переглянулись. Какие же они еще дети! А ведь только на пару лет младше Ника. Играют в «поймай бандита», им это в новинку. Один из студентов — Ник его не знал — вынул фотоаппарат, выставил режим видео и прошептал:

— Повторите, Никита Викторович!

Ник криво усмехнулся и сказал:

— Итак, никакого рукоприкладства. Сейчас я вызову наряд, потому что здесь продают наркотики детям. Это факт, всем известный, местный житель подтвердил. Сейчас мы у него спросим, его зовут Григорий, живет он в сорок третьей квартире. Оператор, ты не меня, ты Григория снимай!

Студент переключил внимание на Гришку. Тот ошалел, налился кровью, раздулся и произнес:

— Зуб даю, продают, каждый день в восемь вечера приходит этот… баклан, как звать, не знаю.

Дилер явился вовремя. Неприметный сутулый парень лет восемнадцати, с растрескавшимися в кровь губами и обветренным худым лицом. Глазенки бегают, руки трясутся, да и весь дергается под порывами ветра. Ник с ребятами сидел на детской площадке. Они как раз закончили обсуждать «партийные» дела.

«Не бить, — напомнил себе Ник, — нельзя его бить. Скоро приедет полиция». То же самое он повторил Коню. Но руки чесались, требовали крови.

Ник медленно выдохнул и подошел к барыге. Пока что — один. Наркоман дернулся, хотел сбросить дурь, но Ник перехватил его, вывернул локоть, с присвистом прошептал:

— Что, гад? Допрыгался?

Наркоман заныл неразборчиво, попробовал лягнуть Ника. Подоспели «щитовцы» и примкнувший к ним Гриша.

— Может, сунуть ему? — спросил Конь.

— Никаких «сунуть». Возьми мой телефон, набери «ноль два». А ты, дружок, давай рассказывай, как дошел до жизни такой, кто тебя сюда отправил и где этот «кто-то» живет.

— Да он тебя… — просипел барыга, — да я… Ничего не скажу.

— Значит, сядешь. Сядешь, сядешь, не лягайся. И будут тебя ломать. А потом ты научишься пить чефирь, зубы раскрошатся, выпадут, и станешь ты главным милашкой всего барака. Ну как? Молчишь? Конь, звони!

— Погоди. — Слышно было, как скрипят опилки в голове барыги. — Погоди, парень. Не вызывай. Блин, меня же уроют. Убьют же!

— Не успеют. Ты раньше сам сдохнешь от дури, — пообещал Ник. — Не ломайся, не девочка. Выкладывай.

Наверное, у барыги уже развилась энцефалопатия — по крайней мере его психологическое сопротивление Ник сломал безо всякого труда. Конь сунул кулак под нос дилеру, и тот раскололся.

Он рассказал все, что знал, честно выложил, где и когда встречается со следующим звеном цепи. Не с большой шишкой, а с продавцом дури, держащим микрорайон. Сдал и «коллег», работающих у окрестных школ. Передал Нику слухи о «бабке-дилерше» из девятого дома.