«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го (часть 2) [СИ] - Виктор Побережных

— А как остальные? — Меркулов улыбнулся. — Ведут себя прилично?

Сергунин неожиданно рассмеялся, да так заразительно, что мы все поневоле заулыбались.

— Извините меня, Всеволод Николаевич, — наконец успокоился Антон Петрович. — Разрешите задать вопрос Стасову?

Получив разрешение он повернулся ко мне и с нескрываемым интересом спросил.

— Скажите Андрей, что в вашем мире рассказывали о НКВД?

Я пожал плечами. Что рассказывали?

— Ну, что гестапо, по сравнению с палачами товарища Берии просто дети из песочницы. Что у нас через одного садисты и маньяки… Да ну, всякий бред несли. А что? — мне стало интересно, к чему такой вопрос.

— Всеволод Николаевич. Согласно вашему приказу, раненых, находящихся в сознании обслуживают фельдшеры одетые в форму НКВД старого образца…

— Да, я согласился с предложением Максимова. И что? — Меркулову явно самому стало любопытно.

— Просто бандиты, увидевшие эту форму, бледнеют и, в буквальном смысле, трясутся и смотрят как кролики на удава! Это ж какой жути нужно наслушаться, чтобы ТАК реагировать?! Один из них, пришёл в себя в тот момент, когда фельшер наклонился поправить ему подушку. Результат – дикий крик, от которого фельдшер чуть не оглох и не получил инфаркт, и глубокий обморок у больного!

Я не выдержал и захихикал первым. Да уж! "Дэмократические прэсса и общественность" явно оставила свой след в душах налётчиков! Наслушались и насмотрелись жути о палачах НКВД, да и босс их наверняка припугивал. Вот и результат! Они ж до усёру боятся теперь! Ну Максимов, ну молодец! Хорошую идею подкинул! А ведь таким говнюком мне показался вначале! Интересно, а мне разрешат с ним просто пообщаться? Нужно спрорсить.

Отсмеявшись, Меркулов встал.

— Ладно, товарищи офицеры. Приказываю всем отправляться обедать, а потом пойдем пообщаемся с впечатлительными гостями…

Ну что я могу сказать? Не получилось у нас общение! Слишком уж перетрусила пара урок, услышав кто к ним зашёл. Сплошное нечленораздельное блеяние. Блин, до чего же они хотят жить! Ведь ещё недавно они считали себя крутью неимоверной, а теперь? Жалкое зрелище! Ничего, ничего! Когда мы вышли из их камер, переоборудованных в одиночные госпитальные палаты, к ним уже направлялись парни Абакумова. Как мне объяснил Мартынов, СМЕРШ "раскулачили" на четырёх дознавателей. Лаврентий Павлович решил, что фронтовые особисты смогут помочь "тыловым" быстрее раскрутить попавших к нам бандитов. И поздоровавшись с мужиками, я поверил в это всем сердцем. Было видно, что офицеры мало того что изрядно тёртые и битые жизнью, так ещё и глаза… Помню, как мне не по себе стало от взгляда Влодзимирского. Так вот он – отдыхает! У него был холодный взгляд прозектора, а тут… Словно пеплом присыпанная бездна! Причём не по себе стало не только мне. Когда мы уже шли по улице, Меркулов глухо сказал.

— А я ведь и раньше этих мужиков знал. Что же война с людьми делает, — и как будто устыдившись своих слов резко продолжил. — Александр Николаевич. Вы сейчас без меня продолжайте. Следуйте в радиолабораторию, там ещё много вопросов. А в 21–00, ко мне с докладом!

Интерлюдия. Ближнее Подмосковье, небольшой частный пансионат, 15 июля 2011 г.

— Как он? — Андрей Петрович, держа в руках бокал с тоником расслабленно сидел в низком кожаном кресле.

— Пока без изменений, товарищ генерал, — молодой врач, в хорошем костюме сидел в соседнем кресле. — Гарантий никаких не дам, но шансы хорошие.

— Когда он придёт в сознание? Когда с ним можно будет пообщаться?

— Не знаю. Это может произойти сегодня, может через неделю, а может… — доктор развёл руками, слегка плеснув своим тоником на мягкий ковёр. — Мы можем только надеяться на лучшее, Андрей Петрович.

— Надеяться, надеяться… Что вы за люди такие, врачи. Никакой определённости, кроме как в морге, — генерал невесело усмехнулся. — Сергей. Нужно, чтобы он пришёл в себя как можно быстрее! Очень нужно!

— Я понимаю, но ничего не могу поделать, товарищ генерал, — врач опять развёл руками. — Пока только результаты обследования и анализы.

— М-да. Результаты, — генерал покосился на маленький столик с лежащей на нём толстой папкой. — Хоть это…

Глава 7

Вернувшись с совещания я, не раздеваясь завалился на постель. Наконец-то появилась возможность спокойно подумать обо всё произошедшем сегодня. Сначала по оружию. Теперь у наших достаточно образцов, чтобы разобраться и наладить производство "калашей". Как сказал Меркулов – автоматических карабинов. Пусть будут карабинами, что тут поделаешь. Михаил Тимофеевич ещё что нибудь придумает! Пистолеты и МПшки тоже лишними не будут. А вот по компам и остальному… Пусть специалисты разбираются. Не зря с завтрашнего дня какие-то математики и физики подключаются. Им и карты в руки, совместно с технарями-радиомастерами. Интересно, через какое время первые образцы сделают? Новыми рациями они быстро начали страну обеспечивать. Ну это ладно. А вот как с компом повреждённым быть. Внешне-то только корпус да блок питания повреждён. А на самом деле как? И как проверить? Может как-то к монитору ноута прицепить? Блин! Ну на хрена я в своё время не в технари, а в "економисты" подался! Всё равно ведь-то. Чем занимался, к экономике имело самое отдалённое отношение. Скорее логистикой занимался, да всякой хренью. А тут реальные знания нужны! Кстати… На совещании дали список найденного… а почему мне ни одной флешки сегодня не показали?!

Вскочив с кровати я направился к "отцу-командиру". Комната Мартынова находилась немного дальше по коридору и он тоже ещё не лёг. Когда я зашёл, Александр Николаевич стоял у окна, в задумчивости выпуская кольца дыма.

— С чем пришёл, Андрей? — блин, даже не повернулся. Абидна, однака.

— Вопрос появился, Александр Николаевич.

— Только один? — Мартынов усмехаясь повернулся ко мне.

— Нет. Не один, — я тоже улыбнулся. — Первое – почему сегодня не давали флешки? Второе – записывали ли у кого какую вещь взяли? Меня больше всего интересуют вещи человека в наручниках. И третье. Могу я пообщаться с Максимовым в неформальной обстановке?

— Это под водочку? — сразу уточнил командир. — Можешь. Хоть сейчас. Он тоже изъявлял такое желание. Магазин в одном здании со столовой, как войдёшь – направо. Максимов – во втором доме слева по улице. Крыльцо у него жёлтой краской окрашено. А флэшки… решили, что с этим будем завтра заниматься. И да. Записывали, что и у кого. Больше нет вопросов?

— Нет, — я пожал плечами.

— А у меня есть. — Мартынов прикурил новую папиросу. — Что скажешь по итогам первых допросов?

Я задумался. Смершевец, бывший на совещании уверенно сказал, что легко будет только с тем, который перепугал фельдшера. Остальных придётся ломать, причём ломать жёстко. Как он сказал? "  этот кутёнок, а остальные волчары ещё те!.." Да и от этого кутёнка инфы уже немало было.

— Да вроде всё хорошо идёт. "Профессора" жалко. Но, думаю, разберёмся и без него. Теперь-то легче станет.

— Эх, Андрей! Вспомни. Тебя же спрашивали о возможной реакции правителей той России!

Тут до меня дошло. Судя по всему, существуют огромные шансы на то, что кто-то из ребят Судоплатова оказался "на той стороне", живым. Значит он в руках спецслужб. Возможно вместе с установкой. Если та уничтожена, то им гораздо легче чем нам восстановить её. И тогда…

— …! …! ……! — я просто не смог удержаться.

— Вот именно, — грустно усмехнулся Мартынов. — Вот именно… Ладно, Андрей, иди, расслабься, пообщайся с "земляком"…

— Слушай, тёзка, — я разлил ещё по-пятьдесят и подал стакан Максимову. — Может тебе неприятно, тогда извини, но объясни мне – почему…

— Почему я поменял свои взгляды? — перебил меня Максимов. Мы чокнулись, выпили, я захрустел вкуснейшей квашеной капустой, а он заговорил.

— Понимаешь, зёма… Когда я попал сюда, мне подумалось, ВОТ ОНО! Вот ШАНС! Новое молодое тело, знания. Союз и так победит, а оказаться в "застенках НКВД", — он хмыкнул. — Думал уйду за границу, доберусь до Штатов и заживу для себя. Просто для себя. Да и толком-то всё продумать не успел. Тебе ТАМ сколько было? Сорок? Мне пятьдесят… Попал сюда, гормоны прут, хочется прыгать, скакать и страх, как ни странно. Страх всё это потерять. Вот и… А потом меня взяли. Сам не знаю, что со мной произошло, когда я увидел самого настоящего Берию. Это даже шоком не назовёшь! Это было что-то другое, даже не знаю как назвать то своё состояние. Уже сейчас я понимаю, что только тогда до меня окончательно дошло, что всё происходящее со мной наяву. Может у меня тогда даже крыша поехала, немного… Да и тело мне досталось с повреждением головного мозга, часто от головной боли выть хочется, но это так, лирика. А тогда… Начались допросы, "беседы" с врачами и специалистами. И знаешь, что меня постоянно задевало? Взгляды этих людей на меня. Не было злости или ненависти, не было равнодушия. Жалость и презрение, только жалость и презрение… Нет, меня презирали не как врага или конченного подонка, а как… Ну, как мы смотрели на здорового мужика просящего милостыню, или на жиголо. Вот именно такое презрение и было в глазах людей. А однажды… Однажды проснулся ночью и думаю. А что бы сказал мой отец, узнай он обо мне? Его брат, дядя Паша. Он в семидесятом умер. В войну он танкистом был, восемь раз горел. А батя – пехота. В сорок четвёртом призвали. "Знамя", "Звезда" и "За Отвагу". И так мне паршиво и погано стало! Жить не хотелось! А утром попросил о встрече с руководством и стал работать. И знаешь, что мне особенно нравится теперь? А?