Встреча - Аль Странс

Лев Давидович не только улыбнулся воспоминаниям, но и подумал, как скоротечно, как безжалостно Время! Совсем недавно он был молодым и красивым, его девушка так же юна и прелестна, но его отец суров и прагматичен. «Она тебе не пара. Рива, вот кто тебе пара. И не оспаривай, Лев! Это шаг в будущий Большой бизнес!» Рива была дочерью начальника таможни, без влияния которого, поток продукции и валюты за границу и обратно, мог превратиться в жалкий ручеек. Это скручивание его желаний, его воли, его любви, наконец, в веревку его собственным отцом вызывало в нем тошноту, даже рвоту.

И город этот, эта холодная, туманная Северная Венеция, болезненная и лихорадящая каждую зиму, преступная и убивающая лучших сынов и дочерей своих, со своей бесконечно великой культурой, при всей любви его к родившей его интеллектуальной матке, казалась ему космически далекой и ледяной. Любовь, а в нем горела истинная любовь к этому городу, скоплению страхов, надежд и талантов, являла собою осознание неизбежности борьбы страстей гениев и бездарности серых властителей.

21

В дверь номера снова грубо постучали.

― Артур Львович, это ведь даже неприлично держать меня в коридоре.

– прозвучал уже раздраженный голос полицейского следователя.

― У вас есть ордер на обыск? – возразил Артур.

― Пока нет, но… я пришел пока просто побеседовать.

Федор приблизился к уху Артура и прошептал:

― Не открывайте, Артур Львович. Попытайтесь не пускать его сюда. Он всё учует. Он дурной человек. Скажите, что у вас дама, разбросайте постель и себя разденьте, я же пока в ванной комнате помоюсь.

Он на цыпочках прошел в ванную и запер дверь на замок, тут же зашумела вода. Артур бросился к постели, смял простыню, сбросил одеяло на пол, сам расстегнул рубаху и брюки, взъерошил волосы. Из своей дорожной сумки достал кокетливую дамскую шляпку из Нью- Йорка привезенную для бывшей подружки и набор косметики. Вскрыв коробку, он небрежно разбросал все косметические принадлежности по столу. Шляпку повесил на угол спинки стула.

― Послушайте, у меня сейчас дама… Нельзя ли перенести беседу на другой день? – почти умоляюще спросил Артур.

― Артур Львович, лучше будет, если вы откроете. Я ненадолго.

Теперь, оглядев комнату, он прошел к двери и медленно приоткрыл её. Мартынов стоял в выжидательной позе.

―Прошу.

Следователь прошел в гостиную. Осмотрел всё изучающим глазом, усмехнулся ироничной усмешкой, прислушался к шуму душа в ванной комнате.

― Весело же вы справляете траур по почившему батюшке. По еврейской традиции, я справлялся, вы и вся семья должны сидеть семь дней у него дома и принимать утешения от родственников и знакомых покойного. Не так?

― Мы не религиозные евреи.

― А вы по нашим девочкам, значит, пошли! – с едкой иронией продолжил Мартынов, – Ну, оно понятно, американские девушки дороже, а наших за косметику купить можно! Но, однако ж, наши красивее американок, согласитесь, Артур Львович.

Было очевидно, что ещё минута и Артур бросится на следователя и разобьет ему физиономию, чего именно и ждал, вероятно, молодой полицейский, провоцируя Артура грубыми инсинуациями. Но в этот момент в ванной чуть стих плеск воды и раздался голос как будто Аллы Пугачевой «В Петербурге сегодня гроза, и дрожит на ресницах слеза…»

― Так ваша дама ещё и певица! – опять криво усмехнулся следователь, – Хорошо, завтра в 9:00 утра в особняке я жду вас на беседу.

Он вышел, как хозяин, не закрыв за собою дверь. Артур захлопнул её ногой. Его трясло.

22

Катерина вспомнила вторую встречу с личным доктором Льва Давидовича Аллой Ильиничной Розовской, особенно начало их трудного разговора.

– Катя, я познакомила тебя с этим человеком, я привела тебя в его дом… одним словом, я хочу тебя предупредить, что если ты хоть чем–то, хоть как–то повредишь ему, моему Левушке, я, я лично тебя найду и уничтожу, будь уверена! – её последние слова прозвенели в воздухе даже не как угроза, а звон острого клинка, выхваченного из ножен.

― Алла Ильинична… зачем вы так! – её глаза сверкнули обидою, – Какой повод я дала вам для угроз и такого страшного предупреждения! Вы сами знаете, чем я обязана Льву Давидовичу!

Обе женщины сидели друг против друга и не глядели одна на другую. В комнате царило напряжение почти электрическое. Они молчали. Каждая думала о своем Левушке и понимала, что в той необыкновенной ситуации, в которой они все жили, у каждой есть право на него и у него на всех! Однако, понять умом это далеко не тоже самое, что понять и принять сердцем. Феноменальное легкомыслие, с которым иная девушка, а, пожалуй, почти каждая, может влюбиться или просто увлечься кем–то до близких интимных отношений, никак не может сравниться с глубокой преданностью, возникшей по следам безмерной благодарности за спасение души. Спасение души, за которое хочет и просит платить тело! И нет в этом ничего пошлого или циничного. Такая любовь прочнее всех прочих уз. Она исходит из глубины сердца, она слишком личная, чтобы делить её ещё с кем–то. Да и Век человеческой любви короток. Век как сам миг плотской любви. Но ради этого мига творились поэмы, сонаты, Джоконды, Пиеты! Завоевывались города, страны, земли, люди! Всё, всё приносилось к ногам возлюбленной ради одного короткого Мига!

― Хорошо, Катя, не сердись. И меня он спас, и мне помог. Я тебе расскажу. Я была на шестом курсе на кафедре терапии. К нам привезли больного с диагнозом острый инфаркт миокарда. Молодой мужчина, спортивного вида, загорелый, симпатичный, и вдруг инфаркт. Это ведь настоящая трагедия. К нему на следующий день прилетела из Москвы дочь, врач кардиолог, проходившая аспирантуру в столице. Скоро диагноз не подтвердился, то есть не совсем подтвердился, ишемия была не столь обширной и в переднее–верхушечной области сердца, что проходит без осложнений, да тебе ведь это все не важно. Важно, что остановка сердца, из–за которой он попал в больницу, произошла на почве тяжелейшего стресса, в следствии гибели любимого человека! Ты можешь себе представить, Катя, такую любовь и такое страдание, способное остановить сердце совершенно здорового человека!?! – она замолчала.

― Самое страшное было не в его сердце, а в его глазах. Отчужденность, а ещё глубже безумное зло! Это невозможно объяснить. Он мучительно хотел уйти из жизни, чтобы соединиться с нею… с тою, которую потерял… навсегда… – доктор утерла носовым платком слезу. Катя же сидела подобравшись, опустив глаза, вбирая каждое слово, словно это главный урок в её жизни, после которого стоять ей на божественном экзамене на аттестат духовной зрелости.

― …и одновременно безумная жажда мести! Выжить и отомстить! А потом и умереть! Ты можешь понять эту натуру?!

Потом у меня скоропостижно умер отец, остались долги, переживания, экзамены. Он мне помог, и мы сделались очень близкими друзьями. Да и до сих пор мы очень близки. Я уже поступила в ординатуру на кафедре, не без его влияния, и продолжала вести больного сердечнососудистым заболеванием г–на Фридланда. Я же послала его бумаги на комиссию по назначению инвалидности и, позже, нового освидетельствования больного с ухудшением его состояния. Это позволило ему совсем не появляться на официальном рабочем месте в государственной ювелирной фирме. Он теперь стал работать только дома. Через три года нашей связи… я, дура, влюбилась в молодого самца красавца и бросилась в омут безумной страсти! Левушка всё понял. Он простил. Он назвал это моим «жертвоприношением богине Любви». Очень скоро я разочаровалась в своем избраннике и в своих чувствах к нему, но было уже поздно – я родила чудную девочку. Левушка был крестным отцом. Он настаивал, чтобы я сохранила семью, но я тогда же поняла, что кроме него, моего Левушки, никто меня так не обласкает и не поймет и не удовлетворит. Я развелась. Жизнь моя с ним продолжалась в рамках тайны, вдалеке от шумных балов светского общества, где он блистал прежде и с первой супругой и со второй. Мы выходили из дому только по вечерам и ночам. Он доверял мне, ему даже легче было выбирать новых пассий, когда я была рядом. Анюта, София, Жанна. Катя, да ты некоторых знаешь. Я в ту пору ни дня не оставляла его в одиночестве, – она достала из пачки сигарету и закурила, – Хочешь?

― Спасибо. – Катя выпустила голубой дымок.

― Артур страдал больше всех. Старшие оставили отчий дом, но Артура был младшим, от любимой Ольги. Нет, нет, они не видели ни одной из наших подружек и наших головокружительных кутежей, мы встречались с ними на другой отдельной квартире. Но время, которое Левушка так мало уделял им, и разрыв, произошедший между ними, Львом Давидовичем, Анной и Генрихом на почве его поспешного брака с Ольгой, менее чем через год после смерти Реббеки, их матери, от рака, всё это сделало их чужими. Так он объяснял это. Генрих и Анна добились всего сами. Он помог им только получить образование, ну еще дал денег на покупку квартир. Они никогда не нуждались. Они относились к нему как больному, даже инвалиду, скорее моральному, нежели физическому. Потому, что, полагаю, Анна, как врач, подозревала о его мнимой болезни. Но молчала. Так было лучше всем. Не усугубляло раскола.