Комната мести - Алексей Скрипников-Дардаки

— Сатша и Нора — необычные девушки! — выпалил я в сердцах — Вы и знать не знаете о наших сложных и ярких чувствах.

— Вот опять, — засмеялся Форд, — вы, русские, живете в выдуманном мире своей духовной исключительности. Я уверен, что ваши Саша и Нора вполне нормальны. Они использовали вас, чтобы разобраться между собой, разрешить назревшие противоречия. Это были отношения не двух женщин и мужчины, а отношения двух женщин и сливной ямы. Извините за грубость, сливной ямы, которая напивается дешевым вином, мочится мимо унитаза и не знает, что по утрам бреют не только лицо, но и яйца.

— Да, как ты смеешь, говно! — заорал я на Форда, но тот не повел даже глазом и спокойно продолжил:

— Теперь у девушек все наладилось, и вы должны им деньги за полный пансион. Будьте уверены, все посчитано, все чеки собраны, вклеены в специальную коричневую тетрадку с надписью «расход». Сколько вина выпили, сколько туалетной бумаги потратили — там все, вся ваша жизнь и, как вы изволили выразиться, «глубокие, сложные и яркие чувства». Так что, если вы не возместите по счетам, вас, нелегальщика, сдадут в полицию, а там… сами представляете: камера с албанскими сутенерами и завшивленными арабами, а как результат — депортация на родину. Так что сидите тихо и выполняйте все мои просьбы, заметьте, пока не приказы. Пока! И с оптимистичным выражением лица. Это касается всех. Думаю, для вас не является секретом, что мы находимся на грани серьезной геополитической заварушки… Двадцать первый век возродил религиозный экстремизм, от которого человечество избавилось по меньшей мере два столетия назад, не считая частностей. Казалось, что крестовые походы, Варфоломеевская ночь и луденские ведьмы волнуют лишь воспаленное пубертатным периодом воображение подростков. Но нет. После того, как католики покаялись в инквизиции, началось ее новое возрождение. Пишутся монографии, научные статьи, снимаются фильмы о том, что церковь не так уж и заблуждалась, сжигая ведьм и еретиков. Борьба за чистоту веры была якобы необходима, так как провоцировала культурно-религиозную, экономическую экспансию и освобождение от всякого рода болезненно-мистических маргинальных сект, имевших, благодаря упору на бесформенность и чистую экзальтацию, немалое влияние на средневековые умы.

— Я знаю, — вмешался Жоан, — что многие ведьмовские процессы оканчивались по большей части оправданием ведьм. Инквизиторы не были кровожадными животными, как это сейчас принято думать. Среди них были умнейшие и тончайшие люди своего времени. Они действительно несли просвещение, культуру в те уголки Европы, где царили моры, междоусобные войны, нищета.

— Допустим, так оно и было, — согласился Форд, — хотя я думаю, что культурная экспансия огнем и мечом не менее дика, чем самое изуверское пещерное сектантство… Посмотрите на современную Европу. Официальные религии здесь давно обанкротились, им не верят, но они и не пытаются себя изменить, они довольны участью провинциальной, ничего не решающей в политике наблюдательницы. Главы современных церквей в основном консерваторы, не желающие продавать свой продукт задешево, как это делали либералы весь двадцатый век. Началось время накопительства. Несмотря на объединенную Европу, глобализацию, общую валюту, церкви продолжают делиться, обособляться этнически, идейно, культово. Тоталитарность как не вылеченная застарелая язва опять дает о себе знать. Она возвращается под романские католические своды и плоские протестантские крыши. Те радикалы, которые еще несколько лет назад благословляли однополые браки и рукополагали в священнический сан женщин-лесбиянок, сегодня уже этого не делают. Они возвращаются к пастырскому авторитаризму, с которым боролись столетиями. Яркий пример тому конфликты в англиканской церкви или то, что на престоле Святого Петра консерватор Бенедикт. Я полагаю, мы являемся свидетелями харизматического возрождения архаики со всем ее нетерпением, негуманностью, воинственностью. Пока христиане и мусульмане переругиваются из-за нефти, по Европе бродят гаитянские Вуду, Макумба, Сантерия. Несмотря на древность, это суперсовременные прогрессивные универсальные культы. Они могут впитать в себя любую традицию, любое мировоззрение, не испытывая угрозы для собственной идентичности, только обогащая ее. Они — вампиры. Секуляризованные сытые европейцы, не верящие в райские пасторали христианства, верят в африканских духов. Они хотят даже после смерти, даже в образе бесполых анемичных сгустков энергии дышать испарениями кальвадосы, дымом пуэрториканских сигар, потными испарениями совокупляющихся тел. Продолжать существование в материальном мире.

Форд встал со своего кресла и резюмировал:

— Вот зачем здесь вы. В других отделениях нашего института собраны люди, подобные вам, только других конфессий. Например, у нас есть мусульмане: юная шахидка, схваченная при попытке взорвать себя в метро, афганский шиит, чудом избежавший шариатского суда за съеденный кусок свинины, турецкий муфтий, ставший христианином. Мы сопоставляем ваши судьбы, мысли, желания, так как все вы стали жертвами этой модной, как «Семейка Симпсонов», тоталитарности. Это пока все, что вам надо знать.

Доктор взял телефон, сделал звонок и объявил:

— Сейчас вас покормят и отведут в апартаменты, где вы отдохнете и начнете путь к освобождению.

Есть не хотелось. Подавленные общением с Фордом, мы сидели молча, так и не прикоснувшись к тарелкам. Тягостную тишину нарушали лишь громкие вздохи Эшли. Девушка раскачивалась, как маятник, то откидываясь на спинку стула, то облокачиваясь на стол.

— Эшли, тебе плохо? — спросил я.

— Нет, — раздраженно отмахнулась девушка, — я в восторге! Ха-ха-ха! Какой-то придурок косит под доктора, шантажирует меня. Ладно, плевать! Даже если я и в заднице, то прямо сейчас хочу свои чертовы деньги!

Через некоторое время появился Форд и выложил перед нами три банковские карты.

— Как я обещал, ваше вознаграждение, — с веселой непринужденностью сообщил он, — на каждой карте по сто тысяч евро.

— Сто тысяч?! Ого! И как я узнаю, что это не обман? — нагло спросила Эшли, закинув ноги на стол.

— Вот телефон банка. Позвоните и спросите, — ответил Форд, — Вы видите, я не заставляю вас подписывать каких-либо бумаг, контрактов, обязательств. Доверие, только доверие. Впрочем, если вы, Эшли, хотите, я могу попросить снять деньги, и вы получите сто тысяч наличными.

— Не надо, — сурово буркнула Эшли, — я не доверяю этим двум бродягам, — девушка ткнула пальцем в нас с Жоаном, — может, пока я буду дрыхнуть, они меня обчистят.

— Если я в настоящий момент плохо одет, — возмутился француз, — то это не значит, что я — вор! Деньги мне не нужны!

— Знаю я вас, церковников! Вечно из себя бессребреников корчите, — огрызнулась Эшли и отвернулась к стене.

— Скажите, — обратился я к Форду, — а могу я прямо сейчас отправить Сатше и Норе хотя бы тысячу?

— Да, пожалуйста, — сказал Форд, — оставьте мне их телефон.

С минуту доктор молчал, обводя нас вопросительным взглядом.

— Если у вас больше нет пожеланий, я готов проводить вас в ваши апартаменты.

Доктор повел нас по тусклому длинному коридору, в конце которого была внушительных размеров железная дверь. Он отворил ее, и мы оказались в абсолютно голой просторной комнате, не имеющей окон.

— Подождите здесь секундочку, — озабоченно попросил Форд, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В этот же момент погас свет, и мы оказались в кромешной тьме.

— Этот мудак решил на нас электричество сэкономить? — недоуменно спросила Эшли.

— Эй! — громко сказала она, — Форд! Какого черта у нас нет света?

Ответа не последовало.

— Идиот, мать твою! Выпусти меня отсюда! — заорала американка, колотя ногой в дверь. С девушкой началась истерика.

— Так я и знала! Так и знала! — зарыдала она — Я чувствовала, что нас кинут!

Как дикая птица, запертая в клетку, она билась о дверь, плакала, кричала, просила… Но без толку. Ответом была могильная тишина.

— Джакомо! Как это похоже на Джакомо, — глубоко вздохнув, задумчиво сказал француз и, облокотившись на стену, медленно сполз на пол.

— Нас хотят убить, отравить газом, — как в трансе, затараторила Эшли, — я чувствую запах газа от пола, от стен — от всего. Мы умрем, умрем, умрем…

Девушка легла возле двери, свернулась калачиком и обняла голову руками. Мои глаза постепенно привыкли к темноте. Я попытался на ощупь пройти всю комнату, но не обнаружил ни одного предмета. Стены были абсолютно гладкими и холодными. «Склеп», — подумал я и тоже лег на пол, уставившись в черный потолок. Первым нарушил молчание Жоан:

— В Сьерра-Леоне было тоже темно. Неизвестность. Нас держали в яме. Сначала мы кричали, звали на помощь, просили, затем начали молиться. Громко. Почти орали, чтобы наши похитители знали, что мы надеемся на Божье заступничество. Потом выбились из сил, сели на землю, обхватили голову руками и замолчали. И так неделю, без еды и питья. Потом мы ели сухие комки глины, свои засохшие испражнения…