Жажда - Ассия Джебар

— Вы слишком много выпили!

— Нет!

— Нет, выпили! Вы сами не знаете, что говорите!

— Нет. Я все прекрасно вижу, говорю тебе. И я среди вас единственный, кто все прекрасно видит. Али Мулай — наивный человек, а его жена — порядочная, честная женщина. А тебя я хорошо знаю. Ты и бывшего жениха своего сумела увести от другой. Это тебе доставляет удовольствие.

— Неправда. Его родители только пообещали его в женихи кузине. А сам он этого никогда не хотел.

Но Хассейн не слушал меня.

— Ты его увела от другой, а потом отказалась от него. Я тебя знаю: тебе надо, чтобы мужчины валялись у твоих ног, даже если они не нравятся тебе. Не все ли равно, лишь бы это были мужчины! Ты просто жаждешь власти над ними! Этот-то, может, и интересен тебе, но ведь он женат! Ты ревнуешь его к жене, значит, ты не остановишься ни перед чем, чтобы удовлетворить свой каприз. Тебя ничто не смущает. Но я предупреждаю, смотри, пока я здесь, я помешаю твоим пакостным замыслам.

Он говорил тихо, быстро, и голос его дрожал от волнения. Хотя внешне он не выглядел особенно возбужденным. Он стал мне противен. Может быть, и даже наверное, он был прав. И скорее всего, именно его правота была противна мне. Ну и пусть, какая разница?! Я ненавидела его.

— Замолчите! — сказала я.

Он внезапно затих. Я даже не смела и думать, что он послушается меня. Лицо его смягчилось. Он еще сильнее прижал меня к себе. Мне было так неловко. А он становился все нежнее, все ласковее. Но страх мой не проходил. И он сказал мне требовательно, с настойчивостью:

— Поцелуй меня! Поцелуй при всех!

— Вы с ума сошли, оставьте меня! Оставьте!

Я вся одеревенела.

— Поцелуй меня, — повторил он. — Поцелуй так, чтобы видел Али Мулай.

Мне было стыдно. Захотелось убежать куда-нибудь, скрыться. Но он, распаляясь, все бормотал, все твердил одно и то же, и в голосе его уже звучал гнев:

— Поцелуй меня!

Но тут танец кончился. Я пошла к нашему столику, пытаясь скрыть волнение, успокоиться. Хассейн шел за мной нетвердой походкой. Потом остановился, покачиваясь, перед Али. И, еле ворочая языком, произнес, показывая на меня пальцем, в то время как я не смела поднять глаза:

— Она не хочет…

Я резко встала, прервав его:

— Поехали!

Хассейн спал всю дорогу. Мы с Али молчали. Я ехала быстро. Спешила вернуться домой, поскорее остаться одна. Я чувствовала, как подступает злость, как ярость душит меня, несмотря на спокойную синеву слившихся, казалось, навеки воедино дороги и моря в уже опускавшихся сумерках.

Я остановила машину около отеля, где жил Хассейн, в ста метрах от въезда в наш приморский поселок. Отвернулась, когда Али стал будить его, чтобы проводить до номера. Мне хотелось рыдать от злости; это были бы, наверное, единственные слезы, которые бы меня утешили.

Когда Али вышел из отеля, я заметила, как удивленно вспыхнули его глаза: он уже не рассчитывал застать меня здесь. Вначале он доехал со мной до гаража, а потом мы прошлись вместе по дорожке, спускавшейся к морю, туда, где на краю поселка, на скалистом берегу, расположились наши дома. Ночь была светлой, лунной, и только наше молчание источало мрак… Но мы думали об одном и том же. Я сказала:

— Мне стыдно за него, стыдно! Из-за вас, из-за Джедлы, потому что вы оба такие чистые! Мне стыдно за саму себя!

Он тихо и ласково заговорил со мной, и его голос, звучавший в ночи, казался мне полным нежности. Я так хотела увидеть его лицо, но не смела посмотреть на него. Он говорил, что готов оказать мне любую помощь; что мне надо быть сильной; что у меня светлый ум, за что он меня и уважает, но этого недостаточно, и я должна действовать, что-то предпринять. Джедла и он мне обязательно помогут, он это обещает…

Он говорил долго; мрак сгущался. Когда мы проходили мимо его дома, я увидела свет в окне. Я сказала, что Джедла давно его ждет.

Он остановился у моей двери. Светивший неподалеку фонарь отбрасывал желтоватый свет. Али посмотрел на меня и невольно улыбнулся. Меня охватил какой-то внезапный порыв. Я и до сих пор не пойму, что со мной произошло в ту секунду. Я сказала ему: «Спасибо!», сказала горячо, взволнованно, и вдруг, схватив его руку, быстро поцеловала ее. А потом убежала, вся дрожа, сгорая от стыда. В моем жесте было столько униженности…

Когда я легла в кровать, все мои планы вылетели из головы, оставалось только ощущение какой-то потерянности, разброд в чувствах да смута в сердце. И все из-за того, что я поцеловала Али. Из-за аромата ночи, развязного голоса пьяного Хассейна, желтого света фонаря. Мне вспомнилось светившееся в ночи окно Джедлы. И как мы с Али прошли мимо него, не остановившись… Потом я уснула и спала, как обычно, глубоким сном.

Глава VIII

На следующий день в присутствии Джедлы я смело, без всякого стеснения взглянула на Али. Он же избегал смотреть на меня, но я знала, что он ничего не рассказал своей жене. Али, таким образом, становился моим сообщником, сам того не желая. А я вела себя как ни в чем не бывало, и наша общая тайна не мешала мне хохотать и перешептываться с ним. Может быть, я просто-напросто лишена угрызений совести, во всяком случае чувствовала я себя неплохо, а это было для меня главным. Сегодня-то я удивляюсь, как это я умудрилась ни на минуту не задуматься о том, что он подумал обо мне, об этом моем поцелуе, вообще о моем поведении. Но в то время мое полное безразличие, пренебрежение мнением других и было, как мне казалось, моей силой. Если что-то в людях меня тогда и интересовало, то только они сами, их присутствие рядом, но уж, во всяком случае, не суждение их обо мне. Меня могла взволновать лишь чья-то улыбка, задеть чей-то взгляд, я была чувствительна к тому, как звучал чей-то голос. Вот почему, когда я в то утро увидела ненависть в сузившихся глазах Джедлы, я внутренне похолодела. До сих пор она чаще всего демонстрировала свое равнодушие ко мне. Ну, иногда презрение, еще реже — грубость. Однажды в ее взгляде прозвучало даже возмущенное «нет!», брошенное мне в ночь с порога нашего лицея, уже забытого нами. Но все-таки ее поступки по отношению ко мне никогда не были продиктованы чистой ненавистью, скорее каким-то слепым бунтом ее души или, попросту, бурным ее смятением. У ненависти же был особенный, холодный, ледяной отблеск, сродни тому мрачному свету, который застывает в глазах тех, кто терпит поражение. И я увидела его по — настоящему впервые только сегодня утром во взгляде Джедлы.

Я привела к ним моего маленького племянника. Рашиду шел пятый год, он не был красивым мальчиком, но мне он нравился, нравились его капризы, его плохой характер, его насупленность и хмурость. Иногда у него случались приливы нежности ко мне, и тогда я оказывалась у него в плену, беззащитной, не в силах скрыть моих к нему чувств. Я горячо его целовала, и он вдруг становился необычайно послушным, прищуривал, будто от резкого ветра, глазки и корчил такую чудную рожицу, что становился поистине прелестным ребенком. Только его я и любила.

В тот день он взял меня за руку и приказал: «Возьми меня с собой». Мирием умоляла немного освободить ее, ей сейчас дела не было до детей, она вся была поглощена лишь тем ребенком, который шевелился в ее чреве. Я сказала ей об этом с ехидным смешком, который мне самой резанул слух. Я вдруг показалась себе недоброй, хотя и не почувствовала за собой никакой вины, когда Мирием с сожалением вздохнула, услышав мои слова. Я взяла Рашида с собой.

Али, увидев его, пришел в восторг. Они сразу же подружились и ушли в сад. Их смех доносился к нам на веранду, где мы сидели с Джедлой. Она была все так же бледна, как и накануне, и казалась нервозной. Едва слушала мой рассказ о нашей поездке, о том, как я провела время в Алжире.

Рассказала я ей и о том, что произошло с Хассейном. Сам он у нас пока не появлялся.

Я должна была вернуться с Рашидом домой к обеду. Джедла хотела, чтобы мы остались у них, но я не могла. Али и Рашид спокойно направлялись к нам из сада, как старые добрые друзья, проделавшие длительное совместное путешествие. Джедла была теперь сама любезность. Желая казаться ласковой, она настойчиво предлагала Рашиду скушать кусочек торта, который она сама утром испекла. Когда она появилась из кухни с тарелкой в руках, то выглядела почти счастливой. С какой-то несмелой улыбкой она протянула пирожное ребенку. А Рашид вдруг насупился, как это случалось с ним дома, когда он бывал в плохом настроении. Он опустил голову и попятился от нее. Джедла ласково упрашивала его, говорила, чтоб он не смущался. Опустилась даже перед ним на колени, все так же улыбаясь, и снова предложила ему взять тарелочку с пирожным. Мальчик отказался от угощения вторично, и нам с Али стало как-то не по себе. Рашид все так же упрямо молчал, смотрел недобрыми глазами на Джедлу. А она все так же терпеливо и ласково, все с той же улыбкой упрашивала его.