Газета Завтра 844 (108 2010) - Газета Завтра

     Во-первых, сам "странный" характер экономического кризиса 1929 года, который никак не соответствовал бытовавшим в тот период экономическим концепциям и представлениям. Иначе говоря, с ним не просто не могли справиться, его не понимали.

     Во-вторых, в двадцатые годы начался процесс ускоренного вызревания, оформления, получения поддержки в соответствующих элитах пяти, по крайней мере, принципиально новых, корпоративных моделей государства-общества: германской, советской, японской, итальянской, американской. То есть первой интеллектуальной и волевой рефлексией на одряхление предшествующих корпоративных моделей общества-государства, на усложнение и неопределенность глобальной кризисной внешней среды стало требование принципиально новой корпоративной модели государства-социума. Этому опять предшествует глубокий раскол элит (которые почти повсеместно сменили элиты предшествующего цикла), возникновение мощных контрэлит со своими альтернативными проектами, ожесточенная борьба внутри правящих классов, формирование мощного запроса во всем обществе на нового субъекта выживания.

     Целенаправленная, тотальная корпоративизация охватила практически все аспекты соответствующих социумов: экономический, политический, государственный, социальный и т.д. Последовательность шагов была такой же, как и в начале предшествующего 60-летнего цикла.

     Сначала соответствующая элита или контрэлита, под уже готовую интеллектуальную и идеологическую концепцию, формировала модель ядра (в виде партии, конспирологической организации, движения, системы определенных организаций), принципиально новой корпоративной модели государства (советское, фашистское, нацистское). Уже затем это новое государство приступало к качественно иной корпоративной переструктуризации соответствующего социума.

     Конечно, этими пятью корпоративными моделями глобальная конкуренция не исчерпывалась: постепенно вызревали и другие проекты с национальной спецификой: испанская (Франко), португальская (Салазар), турецкая (Ататюрк), румынская (Антонеску), китайская (КПК и Гоминьдан) и т.д.

     Те же элиты и государства, которые отстали в построении новой общенациональной корпоративной модели для своего социума или не смогли это сделать в силу своей интеллектуальной и организационной убогости или отсутствия влиятельных контрэлит, были обречены на тотальное поражение уже в начальной стадии Второй мировой войны (Франция).

     Глобальный системный кризис, который начался в 1929 году в виде мирового экономического кризиса, на международной арене прошел определенную последовательность этапов:

     — институционализация новых типов корпоративных государств;

     — форсированное начало острой конкуренции между ними;

     — ускоренная милитаризация национальных экономик;

     — расширение географии и интенсификация локальных войн;

     — перерастание этих войн во Вторую мировую войну;

     — геополитический передел послевоенного мира;

     — формирование и институционализация нового мирового баланса сил;

     — превращение победивших национальных корпоративных моделей (советского и американского) в наднациональные.

     Таким образом, глобальный системный кризис, начавшийся как экономический в 1929 году, длился почти четверть века и завершился только в первой половине 50-х годов, то есть фактически к середине тридцать третьего цикла. Именно к этому времени окончательно оформились основы новой геополитической и геоэкономической структуры мира. Были преодолены последствия войны, и начался устойчивый экономический рост в рамках и советской, и американской национальных корпоративных моделей (которые к этому времени стали превращаться в глобальные), с другой. Причем в 50-е годы советская экономика развивалась гораздо более высокими темпами, чем американская.

      ДВЕ ИМПЕРИИ: ВНУТРЕННИЙ КОНТЕКСТ

     Поскольку появление советской и американской национальных корпоративных систем стало ответом на вызовы одного и того же глобального системного кризиса, то, помимо закономерных различий, они имели и общие черты.

     — Провозглашение и юридическое закрепление общего блага как базовой, консолидирующей весь социум ценности.

     — Соответственно, важнейшим корпоративным принципом, общим для сталинского и рузвельтовского проектов, было достижение социально-экономической эффективности в интересах большинства ("Закон о государственном плане" в СССР и целенаправленное государственное стимулирование роста среднего класса в США ).

     — Обеспечение вертикальной социальной и политической мобильности, дающей возможность широкомасштабного включения людей с творческим складом в общекорпоративную систему принятия решений и формирования открытой, наднациональной и надсословной элиты как ядра корпоративного социума.

     — Поскольку перманентная корпоративизация всего общества объективно вела к усилению роли бюрократии как класса в обществе, то поиск новых форм контроля над бюрократическими механизмами становился все более актуальным. Президент Кеннеди, после неоднократных столкновений с американской бюрократической системой, однажды написал: "Единственное, что мне самому удалось сделать, преодолев сопротивление бюрократии, — это перепланировать лужайку перед Белым домом". Поэтому общим вопросом жизни и смерти советского и американского проектов стала проблема обеспечения жесткого и эффективного контроля над бюрократической системой. Причем только через все большее и масштабное привлечение массовых социальных групп к такому контролю можно было добиться желаемого обуздания национальной бюрократии. Однако после смерти Сталина контроль над советской бюрократией стал постепенно и неуклонно ослабевать.

     — И сталинская, и рузвельтовская модели были экономически и идеологически ориентированы на экспансию в будущее.

     Вместе с тем, советская и американская модели имели целый ряд принципиальных различий.

     В силу своей идеологической жесткости советская корпоративная модель должна была претендовать на абсолютный контроль всего в обществе — безопасности, стабильности, развития.

     Американская корпоративная модель, гораздо более прагматическая, исходила из того, что такой тотальный контроль, при всей ее желательности, практически невозможен.

     Американская элита по объективным причинам стимулировала развитие гражданского общества как особого корпоративного противовеса общенациональной бюрократии, как механизм массового социального контроля над бюрократическим механизмом. Именно поэтому гражданское общество стало одним из важнейших и необходимых элементов американского корпоративного социума-государства.

     В советском социуме гражданское общество также начало формироваться как форма контроля над бюрократией. Но поскольку его создавала не элита, а сама постсталинская бюрократия, то такое гражданское общество не могло стать органическим компонентом советского корпоративного государства-социума. В конечном счете это квазигражданское общество превратилось в часть советского бюрократического механизма,

     "Манипулятивный потенциал", то есть способность к тотальному манипулированию и управлению общественным мнением в американской корпоративной системе, был с самого начала гораздо выше, чем в советском корпоративном государстве-социуме. Американский корпоративный механизм гораздо эффективнее контролировал индивидуальное поведение, чем советская модель.

      ДВЕ ИМПЕРИИ: ГЛОБАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ

     Системный кризис 30-40 годов привел к появлению двух альтернативных корпоративных систем выживания и развития — советской и американской. При этом впервые тотальная корпоративная система, объединившая социум и государство, переросла национальные границы. Следовательно, именно от того, как каждая такая корпоративная система распространялась в мире, осуществляла свою политическую и экономическую экспансию на глобальной сцене, захватывала информационное пространство, пропагандировала себя — зависел исход борьбы между ними.

     Американская элита жестко, целенаправленно, не останавливаясь ни перед какими-либо политическими или нравственными препонами, в глобальном масштабе распространяла социально-экономическую модель неокапитализма. В качестве примера можно привести малоизвестный, но убедительный пример политического цинизма такой американской стратегии.