Рим рукоплещет! - Сергей Филатов

В этом же 1952 году наше училище приняло участие в седьмых всеармейских конноспортивных соревнованиях в Москве. Мы победили всех остальных участников и заняли первое место, выиграв переходящий кубок.

Когда мы вернулись после соревнований в училище, там в нашу честь был устроен настоящий праздник. Торжественно, под звуки оркестра, мы передали начальнику училища наш выигрыш-кубок. Он очень тепло поздравил нас, поблагодарил за то, что поддержали честь своего училища.

- Выражаю глубокую уверенность, что, пока в училище есть такие конники-спортсмены, этот кубок не покинет своего почетного места…

А я по-прежнему продолжал тренировать своих лошадей, очень много работал над собой, занимался на спортивных снарядах, плавал и бегал.

…Шел 1953 год. Однажды меня вызвал к себе начальник училища и приказал собираться в путь.

- Вас, - сказал он, - как лучшего армейского всадника, направляем в конноспортивную команду Центрального клуба Армии. Он только что организован. Желаю большой удачи…

Я повернулся и вышел. Мне было немного грустно расставаться с лошадьми. Я уже познал горечь разлуки с Пилотом, а теперь Тевтон и Штемпель…

Николай успокаивал как мог:

- Перед тобой открывается дорога в большой спорт, - говорил он. - Какие еще лошади у тебя будут! У тебя есть опыт, неплохие навыки. Встретишься с лучшими спортсменами, еще кое-чему научишься. Достигнутое - далеко не предел… Наше дело такое: все время учиться, совершенствоваться. И всегда сначала изучи характер лошади, а уж потом приступай к работе с ней. Шаблонов в этом деле быть не может, твори!

ИНГАС

Конноспортивная команда Центрального клуба Армии находилась в Ростове, на Ростовском ипподроме. Слова Николая Совы подтвердились. Я встретился с сильнейшими всадниками: Борисом Лиловым, Андреем Фаворским, Владимиром Рас поповым, Александром Анисимовым, Николаем Ситько, Алексеем Алеутдиновым, Яковом Савченко-тем самым Савченко, который пленил мое мальчишеское воображение, когда я был курсантом Тамбовского училища. Наблюдая за Савченко, я учился у него мастерству езды на коне.

Да, в этой команде был собран весь цвет тогдашних конников-спортсменов.

На Ростовском ипподроме всегда происходили самые большие конноспортивные соревнования, и не только по классическим видам, но и по скачкам, по стипль-чезам и всем другим конным состязаниям.

Но мне показать свое искусство сразу не довелось:

у меня не было лошади, а своей лошади мне никто не доверял.

Конечно, роль зрителя меня не устраивала, и я с нетерпением ждал того дня, часа, когда смогу приступить к тренировкам. Я волновался порядочно. Смогу ли сам выбрать лошадь или придется брать ту, что дадут?

Нет, выбирать не пришлось. За мной были закреплены два молодых табунных жеребца: Ингас и Сакс.

Ингас мне очень понравился. Это был красавец буденновской породы бурой масти с белыми носками. Как не был он похож своим характером на Штемпеля или Тевтона. Они капризничали из озорства, а этот… Этот был злой, строптивый, как, впрочем, большинство табунных лошадей. Подчиниться человеку, как видно, он считал ниже своего достоинства. С большим трудом я приучил его к себе. Но сесть на себя он никак не хотел разрешить. Стоило ему только почувствовать на себе всадника, как он поднимался на дыбы, делал "свечку" и шел на задних ногах.

Маститые спортсмены подсмеивались надо мной: "Ты что, Филатов, цирковые номера отрабатываешь?"

Но я держал себя в руках. Надо было во что бы то ни стало переломить строптивость Ингаса.

Бывало, как только Ингас пытается подняться на дыбы, я слегка освобождал поводья и резким посылом шенкелей и шпорами, а иногда, - правда, в очень редких случаях - и хлыстом заставлял его идти вперед. Когда лошадь продвигаешь, не держишь ее на месте, она, естественно, становится на четыре ноги. А от неприятного ощущения шпор хочет убежать…

У Ингаса выработался условный рефлекс: встанет на дыбы - получит болевое ощущение. Больше "свечек" он не делал и стал ходить на четырех ногах. Это была моя первая над ним победа, но в такой борьбе прошло немало времени. Характерец у него, прямо сказать, был не золотой.

Примерно через месяц после того, как я начал работать с Ингасом, это было в мае 1953 года, в Ростов приехал маршал Семен Михайлович Буденный. Маршал захотел осмотреть молодняк, выращенный конными заводами, а также лошадей конноспортивной команды.

Веду и я Ингаса. Много неприятных минут доставил он мне за один месяц работы. При всей моей неудержимой любви к лошадям я начал его недолюбливать… И здесь, на выводке, он показал свой отвратительный характер. Увидел лошадей, табунный дух в нем вспыхнул, и я еле-еле, чуть не повиснув на поводьях, сдерживал его. Надо было стать на определенном месте, где для показа комиссии останавливаются все кони, а он волоком тащит меня, и нечего думать об остановке. Неужели вот так и проволочит он меня мимо маршала и членов комиссии?.. Осталось каких-нибудь два-три метра! Оскандалюсь на всю жизнь… В это время фотокорреспондент приготовился сфотографировать комиссию во главе с Семеном Михайловичем. И вдруг Ингас совершенно неожиданно успокоился и принял такую красивую позу, что маршал сказал корреспонденту:

- Нас вы успеете фотографировать. Снимите Ингаса, посмотрите, какая прекрасная лошадь, и ведь это сын Истукана! (маршал отлично знал лошадей и помнил все родословные). - Не ожидал! Поздравляю, товарищ старший лейтенант, с таким прекрасным конем, желаю успеха в работе.

Я гордо повел Ингаса с выводки.

"Нет! - подумал я. - Уж коли маршал так лестно отозвался о тебе, то я выезжу тебя, несмотря на всю твою строптивость, чего бы это мне ни стоило…"

В этот же день у меня произошел несчастный случай. Не с Ингасом. Кроме него и Сакса, у меня была еще одна чистокровная лошадь-Гонг. Мне не терпелось посоревноваться в прыжках с лучшими конкуристами. Гонг по своим статьям был изумительный прыгун. Прыгать разрешалось только в присутствии тренера, а я, считая себя хорошим прыгуном, решил, что могу прыгать самостоятельно, и, не спросив разрешения тренера, в неположенное время решил потренировать Гонга на прыжке через препятствие, выложенное из тюков сена.

Так как мой поступок был нарушением дисциплины, то я очень спешил и препятствия с обратной стороны не осмотрел. Сделал прыжок и уже в воздухе увидел, что на земле валяется тюк сена. Гонг передними ногами врезался в этот тюк, а он был обмотан проволокой, и лошадь порезала связки путового сустава. Кровь из ноги так и хлестала. Кое-как довел ее до конюшни… Врач обработал рану, а я всю ночь просидел около покалеченного коня в деннике. Как я себя проклинал, какие зароки не давал на будущее!.. Под утро пришел тренер и сухо сказал мне:

- Идите, Филатов, отдыхайте. Теперь вы ей уже не нужны.

За нарушение дисциплины я заплатил слишком дорогой ценой. Гонг выздоровел, но как спортивный конь он из строя вышел.

Я продолжал заниматься с Ингасом. А он выкидывал все новые фокусы: поворачиваю его направо, а он идет налево, поворачиваю налево-норовит идти направо. Никакого сладу. И не знаешь, что еще у него на уме, какой он выкинет сюрприз.

Я набрался терпения - переборю! В ход пустил и ласку, и принуждение, и наказание. Постепенно, очень медленно, но упорно, добивался своего.

Ласка и наказание играют большую роль при работе с лошадью. Ласкал я Ингаса голосом, рукой, подкармливал его морковкой, сухарем, сахаром. Если он совершал грубую ошибку и его надо было наказать, то я наказывал немедленно, чтобы он понял, за что ему попало. Наказывал шенкелем, ударом шпоры и реже хлыстом. Но никогда не дергал поводьев - не "цукал", как говорят конники, ибо цуканье-слишком жестокое наказание. Это очень болезненно для рта лошади.

В дальнейшей своей спортивной жизни я убедился, как опасно наказывать лошадь во время отработки схемы езды, а тем более накануне соревнований.

Как-то один из товарищей, стремясь, чтобы лошадь правильно меняла ноги, особенно в один темп, очень часто повторял упражнение, а когда лошадь сбивалась, он её резко останавливал, наказывал шпорами. Он повторил упражнение семь раз, и только один раз лошадь делала правильно, он ее за это приласкал. Но что запомнила лошадь? Шесть наказаний или одно поощрение? Безусловно наказание… И лошадь испорчена. На соревнованиях, как только доходило до смены ног в один темп, она делала сбои, так как не была уверена, что ее опять не накажут. Всадник должен был сделать иначе:

ошиблась лошадь - не наказывать ее, а прекратить движение и повторить его потом.

Мне приходилось видеть, как некоторые всадники перед манежной ездой, особенно на соревнованиях, боятся, то лошадь в том или ином месте сделает ошибку:

неправильно отпиаффирует или сменит ноги, - и лошадь обязательно ошибалась. Я убедился: если всадник выкупает смело, уверенно, доверяет лошади, то она не подведет его.