Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII - Дмитрий Быстролётов

Молодые люди исчезают. Позади Греты за деревом в дожде возникает неясная и неподвижная фигура мужчины. Грета жадно жует и между глотками пищи кричит в темноту мелькающим фигурам:

— Газеты! Покупайте газеты, дамы и господа!

Не спеша проходит патруль — два рослых эсэсовца в черных плащах. Фигура рядом с деревом сливается со стволом и как будто бы исчезает. Один из эсэсовцев откидывает капюшон. Это Валле. Он подходит ближе:

— Узнаю знакомый голос. Рад встрече. Вижу, время не стоит на месте, графиня: я поднялся до опоры власти, а вы упали до продавщицы газет.

Он наступает на нее всем телом.

— Гайль Гитлер!

— Гайль Гитлер, мой фюрер!

Грета поднимает руку, и клеенка сползает с ее плеч в грязь. Валле ногой швыряет ее прочь, обнимает девушку и целует в губы. Люди, не обращая внимания, как тени бегут мимо.

— Когда-то я просил вашей любви, но вы тогда были еще графиней. Что ж, хорошо, что мое унижение кончилось. Я с продавщицами газет не церемонюсь. Попробуй запищать — заберу в комендатуру. На допрос! Понятно?

Она отталкивает его. Он:

— Гретхен, я и сейчас люблю вас! Люблю! Слышите? Но времена теперь другие. Поймите же!

Желая крепче ее обнять, он ногой отстраняет скамеечку, и высокая кипа газет начинает медленно клониться набок и ползет в слякоть.

— Что вы сделали?! Они денег стоят! Оставьте меня! Я промокла и замерзла. Что вам от меня надо? Пожалейте меня!

Валле любуется ее отчаянием.

— Да, вспоминаю, вы не знакомитесь на улице… Но на этот раз придется, моя дорогая!

Он берет девушку за волосы и загибает ее голову назад. Целует в губы. Она плачет. Дождь хлещет ей в лицо. Он целует ее опять.

— Ну, пока хватит. У меня дело. Я вернусь минут через пять-десять. Жди меня здесь, малютка. А удерешь — пожалеешь. Я тебя выну из-под земли! Теперь ты моя!

Валле вытирает мокрые руки о плащ и уходит. Грета одна. Она растерянно склоняется над широким белым пятном на черном тротуаре — это расползлись в грязи ее мокрые газеты. Девушка поднимает из слякоти плащ, но и он порван. Она не может завязать его на шее. Осторожно положив плащ на кипу газет на второй скамеечке, она начинает собирать в грязи упавшие газеты, но они рвутся у нее в руках. Теперь это только грязные бумажные лохмотья. Слезы мешают ей хорошо видеть. Задом она нечаянно толкает вторую скамеечку, и газеты боком ползут в грязь. Тихий горький плач переходит в громкие отчаянные рыдания. Грязными руками Грета пытается вытереть глаза, но грязь окончательно слепит ее. Протягивая вперед руки с лохмотьями грязных газет, она с черным лицом вслепую бредет к дереву, чтобы на него опереться. Ее рыдания глухо слышатся сквозь ровный гул уличного движения и дождя. На ее пути становится Сергей. В отчаянии она обхватывает его шею обеими руками, ничего не замечая, приникает к его груди лицом и вдруг понимает ошибку.

— Учитель?! Вы?!

— Да.

— Я так и знала, что вы придете. Вы все видели?

— Да.

Она вскидывает руки, в которых еще обрывки газет.

— Боже, дай мне силы для мести! Покарай гитлеровцев! Очисти от них Германию! Возьми мою жизнь, но дай силы для борьбы!

Сергей берет ее за плечи.

— Я дам вам силы! Для этого я и пришел к вам. Поняли, наконец?

— Теперь поняла, учитель!

Он поднимает ее правую руку.

— Скажите два слова клятвы, и все кругом изменится. Все! И тогда начнется новая жизнь! Поднимите правую руку! Выше! Ну, вот так! Сожмите кулак! Ну, крепче! Скажите: «Рот фронт!»

— Что вы! Гюнтер сейчас вернется!

— Скажите эти два слова!

— Не могу! Боюсь! Я…

— Скажите два слова! Тогда вы переступите огненную черту, и на другой стороне для вас откроется светлый мир! Скорее! Ну!!

— Рот фронт!

— Машину графине де Равенбург-Равенау!

Последний звук «Т» предыдущего кадра звучит вместе с первым звуком «М» этого кадра, и лилово-серая муть берлинского холодного вечера мгновенно сменяется лучезарным теплым сиянием парижской золотой осени.

На широком тротуаре у витрины, расставив ноги, дремлет похожий на быка усатый полицейский. При команде подать машину он вздрагивает и подтягивается. Витрина выполнена из розового дерева. Посредине стоит музейный стул, на который с рассчитанной небрежностью брошено серебристо-белое бальное платье с золотым пояском. Оно похоже на большую лилию. Внизу выглядывают золотые туфельки. Над входом по розовому мраморному фронтону надпись: «Dolyneux. Haute couture. Paris». Рама двери из красного дерева украшена бронзовой инкрустацией. Две огромные створки полированного стекла. Позади них стоит мальчик в красной шапочке набекрень, с резинкой под подбородком, в короткой алой куртке с тремя рядами золоченых пуговиц и черных брюках с алыми лампасами. На руках белые перчатки. Он открыл дверь и предупредил негра-швей-цара, огромного детину, затянутого в голубой мундир до колен, отороченный серебром и перехваченный белым поясом. В петлицах и на голубой фуражке буква «D». Негр в напряженной позе:

— Эй, водитель! Подавай скорее! Идут!

Огромная открытая машина бесшумно подкатывает ближе. Ливрейный шофер в черном мундире и белых перчатках. На фуражке и в петлицах золотые буквы «RR». Лицо каменное. Этот автомат — переодетый Ганс. Негр срывается с места, открывает дверцу, снимает фуражку и вытягивается. Дверь салона распахивает мальчик, стоящий внутри. На тротуар важно, движениями маленького автомата, выходит второй мальчик и марширует к машине. На вытянутых руках у него десять длинных и плоских пестрых коробок — они невесомы, в них тончайшее белье и шелковые платья. За вторым мальчиком, в ногу ему, марширует третий — на вытянутых руках у него белая собачка, похожая на пушинку. Наконец появляется Грета. Она почти неузнаваема. Это голливудско-парижская куколка. На светлый костюм наброшен очень яркий шелковый труакар. Широкая и легкая шляпа, высокие до локтя перчатки и туфельки подобраны под цвет труакара. Особенно изменилось лицо: брови высоко вздернуты, наклеенные тяжелые ресницы придают взгляду таинственную томность, губы подкрашены как у лучшей голливудской вамп. Грета Равенау сейчас выглядит как маленькая Грета Гарбо, королева экрана. Плавной походкой она пересекает тротуар, слегка улыбается кучке зевак и садится в машину.

— Счастливого пути, ваше сиятельство!

Швейцар и два мальчика вытягиваются в струнку. Машина медленно трогается. Куча зевак расходится. Полицейский, подкручивая ус, говорит себе под нос:

— Да-а…

И, улыбаясь, начинает снова дремать.

— Вот это да! — восхищенно говорит Сергей Альдоне.

Оба одеты под американских туристов, на плечах у них фотоаппараты. Оба в огромных черных очках.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});