Твоя жестокая любовь (СИ) - Гауф Юлия

— Так уволь меня, я готова, Влад. Ты ведь знаешь, что я не горю желанием идти завтра к тебе, и прислуживать. Мне неуютно с тобой, я тебя… боюсь. Хочешь, я напишу расписку, и буду возвращать тебе деньги частями? Буду переводить их тебе на карту, могу с процентами возвращать, и мы больше не увидимся.

Вера хочет этого. В глазах надежда, она и не скрывает, что видеть меня не желает. Говорит все как есть — то, о чем думает, и предложение ее разумно. Вот только нахер мне эти деньги? И нахер мне сама Вера, которая будет сидеть за дверью пять дней в неделю?

Я ее не выношу с самого раннего детства.

Я хочу Веру. Мечтаю сжать так сильно, как только возможно, почувствовать ее голую под собой, и вбиваться в нее членом осатанело, пока не отпустит.

Не могу прикоснуться к ней — кожа ядовита, кажется, ожог будет, если дотронусь.

Вера убила мою сестру, разрушила семью, и до сих пор плетет свою паутину.

Сука.

— Завтра в восемь, не опаздывай. Решений я не меняю, — заставил себя допить эту мерзость, которую Вера называет кофе, криво улыбнулся, и вышел из этой кухни.

И из этого дома, бывшего когда-то родным.

Глава 10

Может, притвориться, что я заболела, и не выходить на работу? Хотя, нет, Влад просечет это, ведь маму не навестить я не смогу.

Вычислит, и снова явится, чтобы… чтобы что? Нагрубить, а затем криво извиняться, будто заставляя выдавливать из себя неприятные слова?

Нет уж, придется идти завтра в этот чертов офис на чертову работу к чертову Владу.

Спать я легла уверенная, что не смогу заснуть, но я, как всегда, ошиблась, и отключилась, едва голова моя коснулась подушки. И снилась мне Вероника.

Она всегда приходит, когда мне плохо. Чтобы утешить, или чтобы добить.

— Ника! Ну пойдем, а? Там, говорят, привидения. Пойдем, пожалуйста!

Я прыгала рядом с подругой, которая казалась мне взрослой — почти подростком. Веронике восемь, она одета в куртку небесного цвета — чистую, без дырок, без масляных пятен. На губах розовый блеск, и она улыбается этими своими ягодными губами, глядя на меня сверху-вниз — недосягаемая для шестилетней девочки, которая считает ее богиней.

— И кто так говорит?

— Как?

— Что там привидения.

— Мальчишки сказали, что там женщина в белом, — зашептала я. — Эта конюшня — она каким-то богатеям принадлежала, и хозяйка в ней угорела. Если увидим ее — заберет с собой. Пошли посмотрим!

— Зачем, Вера? — рассмеялась Ника, и протянула мне конфету. — Глупости это все: привидения, женщины в белом. Детские страшилки. Но если правда, то не стоит нам туда ходить, или ты хочешь, чтобы этот призрак тебя забрал?

Я хотела. Не всегда, но иногда очень хотела. Раньше мама улыбалась по-доброму, она смеялась вместе со мной, но, когда мы сели в поезд, увозящий нас из Владивостока, она перестала радоваться.

Сначала она грустила, а затем снова начала улыбаться, только неприятно. Зло как-то. И все эти люди, которых мама водила к нам — они страшные, и от них плохо пахнет. И есть всегда нечего, лишь вонючая сухая рыба бывает, которую приносят мамины друзья.

— Так любопытно же. Ну давай сходим, Ник, — потянула старшую подругу за руку по направлению к старой конюшне — огромной, стоящей на пустыре у развалин дома. — И с тобой не страшно. Чего нам бояться?

— Нечего, ты права. Давай сходим, раз уж ты, малявка, не боишься, то мне и вовсе не стоит.

И мы пошли по короткой дороге, а затем свернули на тропинку, срезая путь. Я перепрыгивала через огромные булыжники, радуясь нашей странной дружбе — старшие девочки предпочитали не водиться с теми, кто даже на год младше, а мне вот повезло. Ника и конфеты мне приносила, и бутерброды. Куклу свою отдала, и кое-что из одежды. С другими девочками она не общалась, только со мной, и это прекрасно.

Пусть она будет только моей подругой — самой лучшей. Такой, чтобы на всю жизнь!

— Пришли, — прошептала она, и выкрикнула: — Ау! Женщина в белом, выходи!

— Выходи на честный бой! — поддержала я, и…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

… проснулась от звона будильника с застывшим криком, рвущимся из груди.

— Прости! Прости, прости, прости, — зашептала я, обхватив колени. — Боже, если бы я могла все исправить… прости!

Вечно этот проклятый сон — снится мне в укор, в напоминание об ужасной ошибке, которую я не в силах исправить, ведь в прошлое дверь закрыта. Пожалуй, Вероника будет преследовать меня до конца моих дней, и будет ждать там, за гранью.

Где я, наконец, смогу молить простить меня за тот день, ставший последним.

— Документы принесла? Трудовую, ИНН, СНИЛС, — этими словами встретила меня вездесущая Лариса.

Протянула ей полупрозрачную розовую папку, в которую с вечера сложила документы, благо, из салона не пришлось ничего забирать, так как я там и не числилась официально.

— Хорошо, жди.

И как только я присела на полюбившийся мне красный диван, лифт открылся, и из него вышел Влад — одетый, как обычно, не в деловой костюм, а в футболку и джинсы.

— Пришла все-же. Я был уверен, что притворишься умирающей.

Была такая мысль.

— Будто у меня был выход, — проворчала.

— Пойдем, что сидишь?

— Лариса…

— Здесь пока я хозяин, а не Лариса, — рассмеялся он, и кивнул. — Идем.

— Да, хозяин, слушаюсь, — передразнила его тихо, надеясь, что Влад не услышит, но он, разумеется, всегда слышит то, что не нужно.

— Мне нравится. Так и называй меня — хозяином.

Надо же, он пытается шутить! Непривычно, и не сказать, что у него получается. Особенно после того, как он вломился в мой дом, и довел до белого каления.

— Влад, может, не стоит меня оформлять? Поработаю неофициально, зачем…

— Затем, — перебил он, и открыл передо мной дверь в свой кабинет. — Не надейся слиться, и… черт, Вера, что за дешевые тряпки на тебе? Ты про дресс-код слышала?

— А ты? Где костюм, где галстук? — кивнула на «хозяина», выглядящего как угодно, но не как директор. Скорее, как спортсмен какой-нибудь, или грабитель с большой дороги.

— Не тебе указывать, Вера.

— И не тебе. Одеваться я буду так, как хочу, — с вызовом произнесла я, глядя ему в глаза.

Вот только, кажется, не впечатлила я Влада своей наглостью. Он лишь хмыкнул, еще раз оглядел мою голубую майку, темные обтягивающие джинсы, и видавшие виды балетки, и подошел к своему излюбленному окну.

— Ты умеешь варить кофе?

— Я умею кипятить чайник, и опускать в кипяток растворимый кофе. Иногда пакетик с чаем. По настроению.

Может, Влад сжалится надо мной и над собой, и выгонит с работы? Я ведь не врала, я правда не знаю, как варить кофе — мама не позволяла его пить. Купила Нескафе я лишь когда маму в больницу забрали.

А секретарша, которая даже кофе делать не умеет, это не секретарша, а позорище. А еще… еще я не понимаю ничего!

— Весьма полезные навыки, — скривился он.

— Влад, ты так и не объяснил мне… почему я? Ты ведь терпеть меня не можешь, так зачем все это?

— Не придумывай.

— Нет, правда, — подошла к нему, минуя стол. Встала вплотную, изучая его бугристую от мышц спину. — Я знаю, что ты меня ненавидишь, ты ведь не скрываешь это, Влад. Я не понимаю это, но принимаю — твое право. Но чего я не понимаю, так это того, зачем мучить и себя, и меня!

— Я не ненавижу тебя, Вера, — Влад обернулся, задев меня плечом, и резко отдернул руку.

Как от гадюки. Как я бы сделала, дотронься нечаянно до паука.

Вспомнила все наши немногочисленные совместные моменты: как он протягивает ко мне руку, и застывает. Как подходит близко, и не дотрагивается. И не то, чтобы я хотела его прикосновений… или хотела?

— Ты даже притронуться ко мне не можешь! Это ли не ненависть? — голос заклекотал от противоестественной обиды. Я ведь не помойная кошка, чтобы так брезговать, чтобы блох не подцепить и лишай.

— А тебе так нужны мои прикосновения? Думал, тебе своего любовника хватает.