Забудь дорогу назад - Сергей Зверев

– Мы снижаемся? – каркнул я.

– Не орите, не глухой, – поморщился Тропинин и глянул на меня как-то не очень доверчиво.

– Да ладно вам, – сказал я. – Какие еще тайны? Вы «старослужащий», я «новобранец» – вся разница. Поговорите, Тропинин, все равно вам нечем заняться.

Он посмотрел зачем-то на часы, хмыкнул, подсел поближе. Теперь мы оба смотрели в один иллюминатор. У работника Благомора на пальце поблескивало обручальное кольцо – довольно увесистое, граненое, не за тысячу рублей. Может, не все так плохо?

– Да, мы снизились, – сообщил Тропинин. – Оптимальный потолок у этого тарантаса за две тысячи метров, но согласно инструкциям полеты собственной авиации над Каратаем должны осуществляться на высоте не более километра. Чуть позднее мы пойдем еще ниже.

– Под нами Каратай? – Под ложечкой неприятно засосало.

– О, у вас безотчетный страх от этого слова… – Губы Тропинина поползли в иезуитскую усмешку. – Ничего, Луговой, ничего, три года назад я трясся точно так же. Мы подлетаем к Каратаю, если вам интересно. У вас еще есть возможность разоружить охрану и героически броситься вниз. – Он смотрел на меня насмешливо, изучающее.

– Да больно надо, – проворчал я.

– Абсолютно не надо, – согласился Тропинин. – Просто убедите себя, что направляетесь в длительную командировку. Вот я, например, пару недель назад вернулся из Измира, где отдыхал с женой, мы оба получили неплохой заряд бодрости на ближайшие трудовые полгода.

– Детей нет? – зачем-то спросил я.

– Детей… есть, – усмехнулся Тропинин. – Проживают с родственниками супруги в… впрочем, неважно, где они проживают. Трогательные встречи иногда случаются, впрочем, не часто. Контракт подписан на десять лет, так что успеем еще пожить полноценной семейной жизнью.

– Север Каратая, если память мне не врет, непроходимые болота?

– Полагаю, самые непроходимые в мире. Но даже через непроходимые болота существуют тропы. И участки, относительно не затопленные. Край, где нечего делать пешему нормальному человеку. Испокон веков, с XIX века, здесь селились старообрядцы. Слышали про такой феномен?

– А то нет, – пробормотал я. – Старообрядцы, считающие себя настоящими православными христианами, селились, кстати, не только здесь. Они селились везде, где только можно. Все эти беспоповцы, бегуны, хлысты, странники, малеванщина…

– Экий винегрет у вас в голове, – снисходительно улыбнулся Тропинин. – Ну, правильно, разлаялись с Никоном… вы, конечно, понимаете, что я имею в виду не фотоаппарат… с царем Алексеем Михайловичем, насаждавшим церковные каноны по указке византийских кураторов, расползлись по стране. Веками подвергались гонениям, травле, уголовному преследованию. Уйма направлений у этих древлеправославных чудаков. Беспоповцы – «иже священства не приемлющие», не признавали церковных работников, муссировали идею об уже свершившемся воцарении антихриста. Петр Первый, например, – чем не антихрист? Безо всякой иронии говорю. Беспоповцы – тихие мирные люди, скрывались от людей, жили в собственном замкнутом мирке. А община бегунов, духовные пастыри считали, что нужно бежать, скрываться от царствия антихриста. Сооружали двойные стены, сложные подвалы, хитроумные подземные коммуникации, чтобы удобнее было смываться, когда придет антихрист. Были и радикальные общины, хлысты, например. Тоже достаточно милые люди. В основе вероучения вера в возможность прямого общения со «святым духом». А также в то, что он воплощается в наиболее продвинутых фигурах. А кто у хлыстов продвинутый? Естественно, «кормчий» и «богородица», на пару рулящие «кораблем», – так у хлыстов называются общины. Обычное дело – самобичевание до потери пульса – только так ты достигнешь пресловутого седьмого неба. Сексуальные оргии – естественно, по велению и при участии «христа» и «богородицы». Но, в сущности, все тихо, камерно. Люди к ним не лезут, они к людям… за исключением, конечно, проповедников, вербующих по миру паству. Самая прелесть – это, конечно, скопцы. Агнцы божьи, голуби белые – так они себя называют. Последователи мистической христианской секты. Оскопление – богоугодное дело. Высшее состояние нравственного совершенства. Отнятие «удесных близнят» – вы, конечно, понимаете, о какой части тела идет речь; с частью мошонки – раскаленным железом. Этакое «огненное крещение». И всё практически добровольно, с блаженной улыбкой, под песни и пляски соплеменников. А бывает, что и полностью детородный орган оттяпают – дабы навсегда исключить позывы к греху. И женщин не жалеют – половые губы отрезают, клитор, груди. А потом поют осанны основателю скопчества Селиванову…

– И все это, хотите сказать, процветает там? – Я показал большим пальцем в пол.

– Признаться, это малая толика того, что происходит там. Весь север Каратая контролируют сектанты. Большинство этих сект давно утратили связь с православием, приобрели… – Тропинин покосился на меня как-то странно, – гностический, оккультный и, не побоюсь этого слова, дуалистический характер, – сам засмеялся. – Иначе говоря, сборище полных уродов. Феномен трудно охарактеризовать несколькими словами – все секты разные. Где-то извращения являются апофеозом веры, где-то они вполне умеренны…

– И вы все это терпите?

– А в чем проблема? Изгнать сектантов из урочища невозможно, уничтожить – проблематично. Правительство договорилось с ними много лет назад, – слово «правительство» он произнес без иронии. – Они не лезут в наш бизнес, мы не лезем в их дела. Их «кормчие», «христы» и прочие «пастыри светлых идеалов» получают от нас все необходимое для жизни, взамен проявляют лояльность и стерегут тропы на «материк». Думаете, они не знакомы с военным делом? У сектантов построены даже несколько диспетчерских пунктов, чтобы следить за воздушным пространством. Если рейс согласован – пропускают, если нет – мгновенно улетает информация. Нарушителя могут сбить. Отсюда и инструкция – все полеты на малой высоте, позволяющей получить визуальную информацию о воздушном судне.

– Надеюсь, не собьют. – Я невольно поежился.

– Не бывало еще такого. Натура у «отцов прихода» трусливая. Мы не можем расправиться со всеми сектантами в массе, но порвать отдельную общину – занятие несложное и где-то даже увлекательное.

– Как же они пополняют свою паству, если живут замкнуто?

– Кого-то вербуют в окрестных деревнях – занятие несложное, поскольку большинство людей, мягко говоря, не процветает и не отказалось бы от какого-нибудь смысла в жизни. Бывает, что Благомор в качестве жеста доброй воли подкинет ненужных людишек – скажем, отработавших свой ресурс работяг или каких-нибудь инвалидов. Случается, что местные проститутки, обслуживающие нижний состав, залетают – в данном случае никаких абортов, заставляют рожать, а получившихся детенышей – прямым ходом в секту, с пастырем которой существует договоренность. А еще есть подозрение, что сектанты погуливают за пределы Каратая. Снаряжают так называемых «странников» – те и бродят по деревням, не сильно избалованным обилием урожая. Как-то выкручиваются…

Оцепенение накатило. Не сказать, что я был полным неучем в данном вопросе. «Чудачества» раскольников трудно переоценить. Одни вполне безвредные, ходят в платочках, отращивают бороды до пят, всего лишь и причуд, что чураются людей, крестятся двумя перстами да обрядовые действия синхронизируют во времени: крестные знамения совершают одновременно с поклонами. А бывает, что волосы дыбом. Распутин был хлыстом – но так и не признался. А уж этот парень знал толк в извращениях. В отдельных сектах было модно самосожжение. «Самосожигание», как говорилось в старину. Благое дело – погубить себя в благочестивом огне. И детишек своих, и прочую родню – если ты ее, конечно, любишь и желаешь ей вечного блаженства. «Господи, помилуй! Для тебя, Господи!» – орали фанатики и с факелом взбирались на костер. Принятие угарных бань почиталось, другие способы «самоумерщвления». Масса «добрых традиций». Десять дней девицы, решившие «принять венец», сидели в сарае, без еды, без связи с миром. Затем их выводили – голодных, бледных, в длинных белых рубашках, сталкивали в овраг, наполненный талой водой. Радовались за них, топили, если те брыкались. А затем служили «неугасимые» по усопшим, бились в молитвенном экстазе, восхваляли «пастыря» и «восприемницу», доведших их до такой жизни…

Не хотелось бы пересекаться с этими «аномалиями». Беседа с Тропининым прервалась как-то внезапно. Кажется, я задремал. Проспал минуты две, открыл глаза. Ничего не пропустил? Болтало, гремело – я начинал привыкать к этой тряске и грохоту. Лампочка над кабиной пилотов прерывисто иллюминировала. Отвернулся Тропинин, скрестил руки и закрыл глаза. Дремали практически все. Не дремала только женщина напротив. Она увидела, что я не сплю, и по лицу ее забегали тени сомнений. Она покосилась по сторонам, опасливо глянула на охранника с царапающими глазками, который спал, оскалив изъеденные кариесом зубы, привстала, перебежала через проход и опустилась на пустое сиденье справа от меня.