Зайнаб (сборник) - Гаджимурад Гасанов

Зайнаб не помнит, когда она стала нетерпеливой и одновременно очень требовательной и неуступчивой для мужчин. Упрямство в ней было заложено с самого рождения, но своевольной, неотступной, скорее всего, стала после гибели любимого. Когда ее начинало волновать присутствие стоящего рядом сильного и молодого мужчины, сердце начинало бешено подпрыгивать, а буйная кровь в кровеносных сосудах мгновенно закипать. Она, толчками поднимаясь из глубин сердца, туго заполняя сосуды, горячими волнами устремлялась во все части тела: в купола туго выпирающихся грудей, сонные артерии, в каналы высокой лебединой шеи, к бледным вискам, к рдеющим щекам, волнами пульсировала на губах, доводя ее до истомы, до умопомрачения.

Она не могла не осознавать, что созрела как женщина, что ее женская природа нуждается в мужской ласке, а не в умерщвлении своей плоти, что она давно готова стать матерью. Не могла не задуматься, что это инстинкт материнства, жажда продолжения жизни, потребность любви восстали против нее. Не могла не догадаться, что в ней закипела, взбунтовалась молодая, девичья кровь, кровь, жаждущая удовлетворения, что против нее в облике змея искусителя восстали все гены, жаждущие содрать с нее все узы, сковывающие ее тело.

Многие джигиты родного и соседних селений жаждали Зайнаб, она снилась им по ночам. Красивая, высокая, вожделенная, всех сводила с ума. Они жаждали ее, тосковали по ней, искали с ней встречи.

Она, отчаявшись, не зная, как прокормить малолетних братьев, может, пошла бы замуж за любого хозяйственного человека. Может, она согласилась бы выйти за вдовца, пожилого мужчину. В те беспросветные годы войны бессонными ночами к мысли о замужестве она возвращалась не один раз. Но кто ее возьмет с семью голодными ртами? Всех сватов отпугивали от нее братья-сироты. А без них Зайнаб себя никогда не увидит счастливой. Но свата с крепким крестьянским хозяйством в этом округе мало где найдешь. Война одних мужчин выкосила, других довела до полной нищеты. Колхозы еле сводили концы с концами. Хлеба почти нигде не хватало. Люди, чтобы не умереть с голоду, ели траву, разные коренья, некоторые пухли от воды и умирали. В таких условиях кто осмелиться взять в свою семью столько голодных ртов? Были и такие, которые радовались ее горю, которые ее хотели видеть униженной, просящей подаяние.

* * *

Ее горю больше всего радовался хромой Гамид. Чем слабее духом, чем беднее будет Зайнаб, тем она будет доступней. Как он ждал такого дня, когда она приползет к нему, умоляя, прося куска хлеба для умирающих от голода братьев. Он был уверен, наступит такой день, и она будет им раздавлена, растоптана. По селу прошелся слух, что он где-то поклялся, что скоро он затащить ее в свою постель. Тех мужчин, которым не нравилась его вызывающее поведение, он успокаивал угрозами, шантажом. Гамид это хорошо умеет. Он их напугал так, что они задумались, стоит ли им из-за горделивой девчонки испортить отношения с таким уважаемым человеком, тем более служителем дома Аллаха.

Зайнаб поняла, видимо, в отношении Гамида она переоценила свои возможности. С ним надо бороться по-другому: более тонко, изощренно, безбоязненно. Хромой Гамид, которого первоначально она принимала за шута, становился опасным противником. Она не могла предполагать, что старый человек, служитель бога, может быть таким бессовестным и падким на молодых женщин. Зайнаб не собиралась отступить перед Гамидом. Она готовилась с ним драться, если нужно будет, и с оружием в руках.

А Гамид не собирался оставлять ее в покое. Зайнаб всюду чувствовала его присутствие, его смердящую натуру. Стоило ей закрыть глаза, перед ней маячили его похотливые глаза. Она чувствовала его плоть, тянущуюся к ее плоти, жаждущую ее молодой крови. При случайной встрече с этим мерзким человеком у нее по телу пробегала холодная дрожь. С некоторых пор она стала испытывать перед этой ползучей тварью жуткий страх. Он каким-то образом подавлял ее волю, делал ее нерешительной, податливой. Как это ему удается, она никак не могла уразуметь.

Хромой Гамид поступал с ней как психотерапевт, как гипнотизер. Он так тонко сумел изучить психику Зайнаб, что вся ее душа была у него как на ладони.

Зайнаб была не так бесчувственна, требовательна и строга к себе, как о ней говорят в селении. Она умело пряталась за ширмой, за которой, как она предполагала, ее никто не заметит. Никто, кроме хромого Гамида, не мог подозревать, какие страсти бушуют в ее тонком, нежном сердце, какие чувства ее подогревают, что толкает ее в объятия страсти. Она чувствовала жизнь, природу любви в такой утонченной форме, что порой у нее создавалось впечатление, это она создана не для обычной жизни, что природа, небеса готовят ее для свершений каких-то неземных дел.

Бессонными ночами многие мужчины мечтали о Зайнаб, жаждали ее ласк. Но мало кто осмеливался действовать дальше. После гибели отца и суженого оно решила, что больше себе не принадлежит. Не обустроив братьев, она не собиралась даже думать о своем благополучии.

Зайнаб себя загнала в такой тупик, откуда нет выхода. Она несла свой траур как талисман, как символ самопожертвования, как табу, как печать святости и непорочности, наложенные на нее сверху, как знак бесконечной стойкости.

Могли ли братья видеть, чувствовать, как живет их сестра, на какую жертву она пошла ради них? Да, они не раз по ночам слышали, как безутешно плачет их сестра, как ей тяжело с ними. Но они ее ничем утешить не могли. Весь округ был в плену у нищеты. В условиях тотальной бедности сельчан они не знали, как облегчить свою жизнь, жизнь сестры. По причине наивности, незрелости их особо не трогало ее горе, одиночество, страдания, слезы, ночные причитаний. Они на минуту погорюют вместе с ней и позабудут о ее мучениях. Их больше всего заботила еда, как быстрее и ловчее своих братьев умять ее за скатертью. Видимо, такова природа голодного, незрелого, ненасытного организма, который, кроме своих проблем, ничего не заботит.

И сегодня Зайнаб укладывалась спать поздно ночью. Чтобы избавиться от мыслей о змее искусительнице, с головой нырнула под одеяло. Но напрасно убеждала себя не думать о себе, напрасно прятала голову в песок. Покой, душевный уют давно покинули ее. Ее неотступными спутниками стали одиночество, душевные страдания, мысли о собственной ненужности.

Сегодня тоже змея искусительница собиралась навестить ее, напасть, мучить, измываться над ней. Сегодня бестия была намного агрессивнее. С ходу напала на нее, обвилась вокруг ее ног, сжимая в кольца, протыкая в ее бедра языком, впрыскивая в них сладострастный яд; чем выше она поднималась, тем становилась сладострастнее, злее. Где-то там, выше колен, прокусив кожу, вползла в главную ветвь кровеносных сосудов. Она проталкивалась к разветвлению ног, заползала между ног, ниже живота, своими ядоносными клыками впивалась в выпуклость живота. Она поднималась выше, к грудям, тугими кольцами обвивалась вокруг них. Кровь закипала в ней, она возносилась ввысь, в бесконечность вселенной. Она сгорала от стыда, вместе с тем ей становилось беспредельно легко и хорошо. Так прошла вся ночь.

С гибелью любимого человека уделом ее судьбы стали беспокойные ночи, терзания души, страстные наваждения, приводящие ее к потере разума.

На южных склонах селения таял снег. С каждым днем солнце поднималось выше, оно стало греть больше. К весне в личном подворье Зайнаб прибавлялось много хлопот. После утреннего завтрака братья уходили в школу. А Зайнаб, управившись с домашним хозяйством, шла на колхозное поле. На нем до захода солнца работала, не разгибая спины.

По возвращении в саклю начинались семейные хлопоты. Она стряпала ужин, братьев укладывала спать, стирала, штопала одежду, носки, а после садилась за станок ткать ковер. Спать ложилась далеко за полночь. Устало ложилась в одинокую постель.

Как только ее смаривал сон, перед глазами вставали стыдные картинки прошлой ночи. От этих видений кровь в сосудах начинала закипать, она бешеными рывками толкалась к сердцу, оттуда прямым током ударялась в виски. Этого ей было мало, и она сильным потоком устремлялась в начинающиеся наливаться соком груди, сосцы, в пах, разгоряченные ноги. Она тугой змеей искусительницей проталкивалась по кровеносным сосудам, терзая ее плоть, отравляя ее рассудок. Она обратным ходом протаскивалась в сердце, ускоряя его ритм, учащая ее дыхание. Выползала на грудь, вокруг ее выпуклостей обвивалась тугими кольцами, зажимала их в тиски, мучила ее, доводя до умопомрачения. Но и это еще не все…. Заползала на плоский живот, головой втыкалась в него, продвигалась дальше, присасывалась опять к белым грудям с тугими коричневыми сосцами. Разгорячаясь, она делала рывки в сторону низа живота, заползала между ног, будя в ней неуемные похотливые желания, жажду неуемной ласки. В ее груди, внутри живота, ниже живота, между ног дико пульсировала кровь, пробуждая в ней дикие инстинкты, непонятные ей до сих пор стыдные желания. Змея искусительница поднимала ее высоко, опрокидывала на пол, и там грубо ласкала.