Мечты о морозе (ЛП) - Сент-Клэр Келли

— Когда прибыл Кедрик, я чувствовала что-то незнакомое во мне, заняло месяцы, чтобы распознать это чувство, — говорю я, а потом разворачиваюсь спиной к нему и направляюсь к двери.

Большая часть меня в ярости на него. В ярости, потому что он знает меня лучше, чем кто-либо другой, но в этот момент кажется, что он вообще меня не знает.

Другая часть меня хочет, чтобы он увидел то, что вижу я: как извращен двор и моя мать, и что Брумы не являются неполноценными — они просто другие.

— Можешь оставить свои суждения о моём поведении при себе, брат. У меня останутся воспоминания о том, каково это, быть счастливой и любимой кем-то, чтобы пронести их через всю мою жизнь.

Я хлопаю дверью и ухожу, злясь на Оландона и злясь на себя за то, что уже чувствую вину за редкий случай потери самообладания. Мои мантии сползают с моих ног, закручиваясь между лодыжками от моей сердитой поступи. Я не достаточно сдержана, несколько придворных наблюдают за мной, их позы замирают, когда я прохожу мимо.

Фигура дяди Кассия портит вид моего подоконника, когда я достигаю своей комнаты. Время не могло быть выбрано хуже.

— Что тебе нужно? — говорю я, скрипя зубами.

Это первый вопрос, который я посмела задать ему. Он встаёт и направляется широким шагом ко мне, а потом сильно ударяет меня по лицу.

Красный цвет окрашивает моё зрение, его становится слишком много.

Мой кулак врезается ему в подбородок, и его голова запрокидывается назад. Я наношу ещё несколько ударов в его нос. Он хватается за своё лицо и пытается отвернуться от меня, его движения медленны и неуклюжи. Я наношу удары в те места, которые, как я знаю, причинят наибольшую боль: почки, лицо, рёбра и колени. Годы обиды и воспоминания о боли выплескиваются и высвобождаются через мои кулаки. К тому времени, когда я заканчиваю, он рыдает на полу, умоляя меня остановиться.

Я опускаюсь к нему, всё ещё разгорячённая яростью, и приближаю рот к его уху.

— Надеюсь, что каждый раз, когда ты почувствуешь боль от сегодняшних побоев, ты будешь вспоминать о своих проступках. Ты можешь винить только себя и должен помнить, что сегодня Татума проявила милосердие, — я с шипением произношу последние слова и выпрямляюсь.

— Убирайся, — говорю я и наблюдаю, как он пытается добраться до двери, скорчившись от боли.

Я сажусь на подоконник и уделяю время тому, чтобы зафиксировать в памяти каждую деталь того, что сейчас произошло. Широкая, дикая ухмылка на моём лице, я наслаждаюсь триумфом, превращая Кассия в хнычущую развалину. Я чувствую гордость от моей победы. Я делаю это сейчас, потому что знаю, проведу месяц в постели, восстанавливаясь, когда мать узнает, что только что произошло. Это, безусловно, худшее, что я когда-либо делала.

И это потрясающе.

Свет костра угасает, дым заполняет небо, а я думаю о Кедрике и Оландоне, и о близнецах. Мне не следовало быть такой жесткой с моим братом. Было слишком просто впасть в обиду, потому что его растили совсем иначе, нежели меня. Я надеялась, что он простит меня за суровые слова. Хотя они были правдой, они подпитывались моей горечью и разочарованием от расстояния между мной и Кедриком.

Я слышу ритмичный звук марширующих шагов по коридору. Вставая, я запираю свою победу в дальней части своего разума.

Элита сопровождает меня в дальнюю башню, где располагается Комната пыток. Шепот двора следует за мной по коридору. Я прохожу мимо Блейна, сетующее усмехающегося делегата, и вижу, что он с интересом наблюдает за шоу.

Никто из придворных не спрашивает, что происходит, потому что все знают. Я не достаточно глупа, чтобы считать свои побои секретом. Сопровождение в уединенную комнату пыток моей матери, за которыми следуют недели без моего присутствия в столовой или прихрамывающая походка в течение нескольких дней. Каждый человек здесь знал, что их правительница творит со своим ребёнком, и никто из них не пошевелил и пальцем. Странно, это единственное, за что я не могу их винить. Общество в Осолисе полностью управляется Татум, и так было всегда. Сомневаться в человеке, который носит этот титул, больше чем измена, это стыд и бесчестья для тебя и твоей семьи. И это не забываются никогда. Не уверенна, что я бы рискнула этим, находясь на их месте.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ужас заполняет пространство под моими рёбрами. Один из Элиты толкает меня вперёд. Я спотыкаюсь и останавливаюсь под смотровым балконом, где сидит мать. Кассия нет.

— Я видела Кассия, — начинает она, голосом, лишённым всякой теплоты и человечности.

Я никогда раньше не слышала, чтобы она использовала именно такой тон. Она настолько лишена эмоций, что я почти отступаю назад. Я не могу представить, каким было бы её выражение лица, но её голос — чистое зло.

Она рассматривает свою протянутую руку.

— Можешь быть уверена, я выясню, как ты смогла победить опытного мужчину вдвое больше тебя.

Страх пронзает меня насквозь. Я подвергла Аквина и Оландона огромной опасности. Я даже не подумала об этом. Мой разум мечется в поисках разумного объяснения, но ничего не звучит убедительно. Я вполуха слушаю, как она продолжает угрожать. Я не могу позволить ей навредить им.

— Я была вполне счастлива, позволить тебе разрушить свою репутацию, продолжая свои отношения с дикарём Брумой. Но избиение моего возлюбленного брата. Твоего собственного дяди. Ты отвратительна, хуже, чем животное. Практически, хуже, чем Брума, — она делает паузу, постукивая пальцами по трону.

В комнате так тихо. Обычно кто-то из Элиты шаркает, перекладывает меч из руки в руку, хихикает. Но все остаются в напряжении, распространяющемся от Татум.

— Скоро я позволю моим стражникам избить тебя до полусмерти. После этого тебя заберут в пятую ротацию, где ты будешь жить до конца своей неблагодарной жизни. Ты потеряла свой статус Татумы. Он перейдёт к Оландону. Я знаю, что он хотя бы не выставит из себя посмешище. Его можно выдрессировать.

Моё сердце начинает стучать в ушах, пока я обдумываю то, что она говорит.

Я никогда снова не увижу Оландона, Аквина или близнецов. Я не смогу предупредить моего брата или Аквина об угрозе. Что будет с матроной или моими сиротами? Как они получат достаточное количество еды? Мои мечты потерпели крах. Я никогда больше не увижу Кедрика.

Рука матери поднимается, подавая сигнал стражникам. Я могу слышать скрип кожи позади себя, Элита готовится шагнуть вперёд.

Я в отчаянии. Я хватаюсь за единственную идею, которая у меня есть.

— В пятой ротации есть зеркала? — слова срываются с моих губ.

Мне не нужно видеть лицо матери, чтобы знать её ответ. Её рука замирает, все её тело напрягается. Я задела её за живое.

— Что ты сказала? — говорит она.

— Я спросила, если ли зеркала в пятой ротации, — повторяю я. — Я хотела бы знать, потому что как только я попаду туда, я сниму свою вуаль. Может даже раньше.

Тот факт, что она не осознала, как она сейчас выглядит с рукой, застывшей в воздухе, показывает, насколько она потрясена. Внешний вид для неё главное.

Я продолжаю давить, хватаюсь за соломинку.

— Что остановит меня поднять вуаль и предстать перед каждым, кого я там встречу? — я говорю твёрдым голосом, подходя ближе к балкону и откидывая голову назад, чтобы иметь возможность продолжать наблюдать за её реакцией.

Она смеётся. Звук слишком высокий. Её лицо не изменилось, но её нервный смех выдал её.

— Если ты хочешь показать своё отвратительное лицо всем, это твой выбор, — говорит она.

— Мой выбор? Почему ты не говорила мне этого? Я думала, что ты сказала, что у меня определённо нет выбора. Но если это так, ты не будешь возражать, если я…

Я подношу руку к краю вуали, которая свисает вниз до каждого плеча и опускается до ключиц спереди.

Она вскакивает со своего трона и опирается на балкон, раскинув руки в стороны.

— Все зеркала из пятой будут убраны, — шипит она на меня и снова поднимает руку.

Внутри себя я танцую. Она подтвердила свой страх. Если бы она спокойно сидела, она бы выиграла, я бы ни за что не сняла вуаль.