Легендарные характеры - Николай Лесков

Тогда по всему городу и по окрестностям быстро распространилась молва, что "черноризец поял себе блудницу Порфирию", и все видели в этом большой соблазн, но ни черноризец, ни его игумен не обращали на это никакого внимания, а спасённая от позорного промысла блудница Порфирия, отдохнув и поправясь у брата, обнаружила в себе большую сердечную доброту и нежность. Она нашла у какого-то уединённого бедного храма брошенное дитя и, исполнившись к нему жалости, взяла его и стала его воспитывать. "По лете же единем простая чадь (то есть простолюдины) из Тира" пришли для молитвенных целей в обитель, куда укрыта была Порфирия, и узнали её, а увидав при ней годовое дитя, заговорили: "добре чернище-черничища еси породила!" Люди эти рассказали в Тире, что видели у черноризца Порфирию и при ней годового ребёнка, как раз будто похожего на того брата, который взял её и провёл с собою через весь город. Черноризец слышал об этом и семь лет молчал, а в это время приёмыш Порфирии вырос, а она сама сделалась монахиней. Тогда чернец, чувствуя приближение смерти, взял эту женщину и её приёмыша и пошли все трое вместе в Тир. Здесь инок собрал в одно место сто человек и велел принести полную кадильницу жарко горящих угольев, и при всех ссыпал эти пламенеющие уголья в свой стихарь. Стихарь не загорелся и даже не чадил. Все это видели и удивлялись, а черноризец сказал: - "Вот и смотрите: в этом есть знамение, что я от рождения своего никогда не знал греха женского". Разделявшая же с ним напраслину Порфирия, прежде бывшая тирская блудница, а потом благочестивая отшельница, посвятила остаток своей жизни спасению других женщин, переносивших в Тире такое же самое унизительное положение, из которого она вырвалась при сострадании монаха, которого она никогда не склоняла к любовному сближению с собою, а хранила к нему только высокое чувство благодарности и уважения.

Другая блудница к самому падению своему приводится таким трогательным путем, какому не представляет равного никакой художественный вымысел.

26) Апреля 8. В Александрии жила одна очень молодая и очень красивая девушка, египтянка. Она была круглая сирота. Родители её умерли, едва только она вышла из детства, и оставили ей хороший достаток. Девица имела благоустроенный дом и обширный виноградный сад по скату к реке Нилу. Наследства, которое она получила, достаточно было бы, чтоб ей прожить целую жизнь в довольстве, но молодая египтянка была чрезвычайно участлива ко всякому человеческому горю и ничего не жалела для того чтобы помочь людям, впадающим в бедствие. Через это с нею произошёл следующий роковой случай.

Раз перед вечером, когда схлынул палящий египетский жар, египтянка пошла со своими служанками купаться к Нилу. Она выкупалась и, освежённая, покрывшись лёгким покрывалом, тихо возвращалась к себе назад через свой виноградник. Служанки её этим временем оставались ещё на реке, чтоб убрать купальные вещи.

Вечер после знойного дня был прелестный; работники, окончив своё дело, ушли и виноградник был пуст. Египтянка могла быть уверена, что она одна в своём саду, но вдруг к удивлению своему она заметила в одной куртине присутствие какого-то незнакомого ей человека. Он как будто скрывался и в то же время торопливо делал что-то у одного плодовитого дерева. Может быть, он рвал плоды и оглядывался, боясь, что его поймают вертоградари.

Египтянке пришло на мысль подойти ближе к незнакомцу с тем, чтобы помочь ему скорее нарвать больше плодов и потом тихо проводить его через ход, выводивший на берег Нила, к купальне. С этою целью она и пошла к незнакомцу.

Но когда египтянка подошла ближе, то она увидала, что этот незнакомец не срывал плоды, а делал что-то совсем другое: он закреплял для чего-то шнур к суку старого дерева. Это показалось ей непонятно, и она притаилась, чтобы видеть, что будет дальше, а незнакомец сделал из шнура петлю и вложил в неё свою голову... ещё одно мгновение - и он удавился бы в этой петле, из которой слабой девушке не по силам было бы его вынуть, а пока она успела бы позвать на помощь людей - удавленник успел бы умереть... Надо было помешать этому немедленно.

Египтянка закричала: "остановись!" и, бросаясь к самоубийце, схватилась руками за петлю веревки.

Незнакомец был пожилой человек, эллин, с печальным лицом и в печальной одежде, с неподрубленным краем. Увидав египтянку, он не столько испугался, сколько пришёл в досаду и сказал ей:

- Какое несчастие! Злой демон что ли выслал тебя сюда, чтоб остановить мою решимость?

- Для чего ты хочешь умереть, когда жизнь так прекрасна? - отвечала ему египтянка.

- Может быть жизнь и прекрасна для тебя и для подобных тебе, которые живут в полном довольстве. Раньше и я находил в ней хорошее, но нынче судьба от меня отвернулась и жизнь моя составляет мне несносное бремя: ты не права, что мешаешь мне умереть. Иди отсюда своею дорогою и оставь мне возможность вылезть по моей веревке вон из этой житейской ямы, где я не хочу более терзаться между грязью и калёными угольями.

Девушка не соглашалась его оставить и сказала:

- Я не позволю тебе удавиться: я закричу - и сейчас прибегут мои люди. Лучше возьми свой шнурок под одежду и поди за мною в мой дом: расскажи мне там твоё горе, и если есть возможность облегчить его, то я это сделаю, а если оно в самом деле так беспомощно, как ты думаешь, тогда... выходи от меня со своим шнуром куда хочешь: я тебе ни в чём не помешаю, и ты ещё не опоздаешь тогда повиснуть на дереве.

- Хорошо, - отвечал незнакомец, - и как мне ни тяжело медлить на земле, но ты мне кажешься такою участливою, в глазах твоих столько ума, а в голосе ласки, что я тебе хочу повиноваться. Вот уже шнур мой спрятан под моею одеждой и я готов идти за тобою.

Египтянка привела отчаянного в свой благоустроенный дом, приказала служанке подать фрукты и прохладительное питьё и, усадив гостя среди мягких подушек на пышном ковре, вышла, чтобы переменить своё купальное платье на другое. Когда же она возвратилась, то села тут же рядом с гостем, а за ними стали две чёрные служанки и лёгким движением шёлковых кистей начали приводить в колебание спускавшееся с потолка огромное, напитанное ароматами, опахало из больших пёстрых перьев.

Египтянка желала как можно скорее узнать горестную историю незнакомца, что он и исполнил. Рассказ его был прост и немногосложен. Покусившийся на самоубийство эллин недавно ещё имел большое состояние, но потерпел неудачи в делах и до того задолжал, что не мог рассчитаться со своим заимодавцем. В этом затруднении он прибегнул к его состраданию, но это было напрасно: богач соглашался оказать ему снисхождение, но не иначе, как на одном ужасном условии.

- В чём же заключается это условие? - спросила египтянка.

- Я не могу сказать тебе этого при твоих слугах.

Она велела служанкам удалиться.

- У меня есть дочь, девушка твоих лет. Она так же, как ты, стройна станом и прекрасна лицом, а о сердце её суди как можешь по следующему. Заимодавец мой, большой и безнравственный сластолюбец, сказал мне: "отдай мне твою дочь на ложе, и тогда я освобожу тебя от темницы - иначе ты задохнёшься в колодке". Я оскорбился и не хотел слышать об этом. Это было мне тем более тяжко, что у моей бедной дочери есть жених. Он беден, но имеет возвышенный ум, и дочь моя горячо любит его с самого детства; кроме того и жена моя не снесёт такого бесчестья, чтобы дочь наша стала наложницей. Но беда настигает беду: представь себе новое горе: дочь моя всё это узнала и сегодня сказала мне тихо:

- Отец, я всё знаю... я уже не ребёнок... я решилась, отец... Чтобы на твою старую шею не набили колодку... Прости мне, отец... я решилась...

Она зарыдала, и я вместе с нею рыдал ещё больше и стал её отговаривать, но она отвечала:

- Любовь к тебе и к матери, которая не снесёт твоего унижения, во мне теперь говорит сильнее любви к моему жениху: он молод, - продолжала она, глотая бежавшие слёзы, - он полюбит другую и с ней пусть узнает счастье супружеской жизни; а я... я твоя дочь... я дочь моей матери... вы меня воспитали... вы стары... Не говори мне больше ни слова, отец, потому что я твёрдо решилась.

Притом она пригрозила, что если я буду ей противоречить, то она не станет ждать завтрашнего дня, когда заимодавец назначил мне срок, а уйдёт к нему сию же минуту.

Незнакомец отёр набежавшие на лицо его слёзы и кончил:

- Что ещё скажу тебе дальше? Моя дочь имеет решительный нрав и нежно нас с матерью любит... Что она порешила, против того напрасно с ней спорить... Я упросил её только подождать до завтра, и солгал ей, будто имею ещё на кого-то надежду... День целый я ходил как безумный, потом возвратился домой, обнял жену и дочь и оставил их вместе, а сам взял тихонько шнурок и побежал искать уединённого места, где мог бы окончить свои страдания. Ты мне помешала, но за то облегчила горе моё своим сердобольным участием. Мне мило видеть лицо твоё, прекрасное и доброе, как лицо моей дочери. Пусть благословит тебя Небо, а теперь прощай и не мешай мне: я пойду и окончу с собой. Когда я не буду в живых, дочь моя не станет бояться колодки, которую могут набить на шею отцу, и она выйдет замуж за своего жениха, а не продаст себя, ради отца, богачу на бесчестное ложе.