Забытые письма - Елизавета Абаринова-Кожухова

— На кухне есть, — с сомнением ответил доктор, — хотя насчет ее крепкости стопроцентной гарантии не дам…

— Ну, значит, вам придется меня подстраховывать, — сказала вдова. Надеюсь, антресоли еще целы?

Серапионыч принес с кухни весьма шаткого вида табуретку и установил ее в прихожей, где под потолком темнели дверцы антресолей.

С помощью доктора и детектива Людмила Ильинична взобралась на табуретку и открыла дверцу. И тут же чихнула — на антресолях стояла такая пыль, будто туда не заглядывали целую вечность.

— Будьте здоровы, — пожелал Людмиле Ильиничне доктор Серапионыч. — По правде сказать, я за тридцать лет ни разу на антресоли не залезал и даже не знаю, что там лежит. Видимо, какие-то ваши старые вещи?

— Видимо, так, — согласилась Людмила Ильинична. — Знаете, Володя нарочно заполнил антресоли всяким хламом, чтобы создалось впечатление, будто там забито до отказа. Но на самом деле можно было отодвинуть несколько предметов в сторону, и на расстоянии вытянутой руки… Так-так, это, кажется, здесь. Да-да, здесь!

Но тут табуретка опасно заскрипела, ножки стали разъезжаться, и если бы Василий не подхватил Людмилу Ильиничну, то она оказалась бы на полу.

— Спасибо, — прочувствованно произнесла Людмила Ильинична и протянула детективу продолговатую металлическую коробочку из-под леденцов.

Изучать содержимое коробочки отправились на кухню, поскольку там, по словам хозяина, было наиболее яркое освещение.

Сняв крышку, Василий обнаружил под нею толстую стопку рукописей, фотографий и официальных бумаг, скрепленных круглыми и иными печатями.

Дубов не удержался от замечания:

— Судя по тому, что коробка заполнена по самую крышку, она просто не могла вместить всего, чем располагал доктор Матвеев. Стало быть, здесь наиболее ценные и важные документы.

— А остальное, увы, так и пропало, — вздохнул Серапионыч.

Василий расправил на столе несколько рукописных листков.

— Похоже, что здесь воспоминания некоей Анны Литвиненко, в детстве бывшей очевидцем зверств, чинимых карателями, — сказал Дубов, бегло пробежав написанное. — И глядите — в конце стоит печать Р-ской средней школы и подписи: "Учителя Б.Н. Чернявский, А.И. Золотова, И.Б. Кравец, Н.М. Савчук" и еще другие. А, ну понятно, — тут же стал разъяснять Василий, — в то время краевед Чернявский не мог заверять подобные бумаги у нотариуса и пытался таким образом, задействовав своих коллег-учителей, придать свидетельствам хоть какую-то документальность.

— Если в годы войны Анна была ребенком, — задумчиво произнес доктор, то велика вероятность, что она сейчас жива. А если и не сама, то хотя бы кто-то из тех, кто засвидетельствовал ее показания…

Людмила Ильинична тем временем разглядывала старую фотографию, похожую на ту, которую Василий получил в «посмертном» пакете от Иваненко. К ней был прикреплен листок: "Палачи на фоне своих жертв, расстрелянных в Бабьем Яре под Киевом. Слева направо…" Далее следовали имена и фамилии.

— Проверьте, есть ли среди них Ковальчук, — попросил Дубов.

— Ковальчук? — Людмила Ильинична заглянула в листок. — Да, четвертый слева — Кондрат Ковальчук.

— Но его имя никак не выделено, — заметил Серапионыч.

— И не удивительно, — кивнул Василий, — ведь сегодня он оказался в центре общественного внимания только потому, что дожил до наших дней. Остальные, должно быть, давно уж сгинули.

— Ах, Владлен Серапионыч, уже поздно, — спохватилась Людмила Ильинична. — Должно быть, Паша уже вернулся домой и беспокоится, куда я пропала. Паша это мой сын, — пояснила она. — Можно, я от вас позвоню?

— Что за вопрос! — удивился доктор. — Ну конечно же, звоните.

— Ваш сын работает в вечернюю смену? — спросил Дубов.

— Случается, что и в ночную, — вздохнула Людмила Ильинична. — Он ведь работает на радио.

— А, ну конечно, — припомнил детектив, — я же часто слышу: "Звукооператор Павел Матвеев". Стало быть, это он и есть…

Людмила Ильинична вышла в прихожую, где находился телефон, а Василий извлек из коробочки следующую бумагу — некий бланк, заполненный готическими буквами. В него были впечатаны несколько машинописных слов.

— К сожалению, я не очень-то владею немецким, — заметил доктор, — но это, как я понял, благодарность, объявленная оккупационными властями группе лиц, участвовавших в очередной «операции».

Когда Людмила Ильинична вернулась на кухню, Дубов просматривал последний документ, лежавший на самом донышке коробки. Собственно, документом в полном смысле его нельзя было назвать — просто рукопись без печати и даже без подписи, умещавшаяся на одном листке.

Пробежав написанное, Василий медленно прочел вслух:

— "В сентябре 1941 года в местечке Черные Камни гитлеровцы при помощи местных карателей загнали в сарай семью цыган (или даже целый табор) и сожгли. По дороге на казнь молодая женщина успела выкинуть в придорожную траву новорожденного мальчика, которого подобрали и усыновили местный фельдшер Филипп Егорович Матвеев и его жена Галина Дмитриевна…"

* * *

Когда, развезя по домам Людмилу Ильиничну и Владлена Серапионыча, детектив Дубов наконец-то приехал к себе домой, стояла уже почти глубокая ночь. Заметив, что в почтовом ящике что-то белеет, Василий извлек из кармана связку ключей и отыскал нужный. Письмо оказалось без адреса, марки, штемпеля и даже не заклеенным. Чуя неладное, Дубов извлек из конверта листок бумаги и при неверном свете подъездной лампочки стал читать написанное, вернее напечатанное, так как послание представляло собой принтерную распечатку компьютерного текста: "БУДЕШЬ СОВАТЬ НОС КУДА НЕ СЛЕДУЕТ В СОРТИРЕ ЗАМОЧИМ". Под посланием красовалась нарисованная шариковой ручкой свастика, но не совсем обычная, а чуть стилизованная под славянский орнамент — как раз такую использовали на своих мероприятиях члены местного отделения Русского Национального Единства, а в просторечии — баркашовцы.

— Текст тот же, — вполголоса отметил Дубов, — и даже пунктуация. Вернее, полное отсутствие таковой. И вообще, все это дело рук нехороших баркашовцев, — горько усмехнулся детектив, — а мы, как всегда, не при чем.

Входя в квартиру, Василий услышал настойчивые звонки. Даже не прикрыв дверей, он бросился к телефону.

— Василий Николаевич? — раздался в трубке незнакомый голос. — Извините, что тревожу так поздно. Я — сын Людмилы Ильиничны.

— А, так вы и есть Паша? — приветливо откликнулся Дубов, ставя на стол коробочку с документами. — То есть Павел Владимирович.

— Зовите меня просто Пашей, — продолжал голос в трубке. — Мама все мне рассказала. Скажите, Василий Николаевич…

— Просто Вася, — улыбнулся детектив, — мы же с вами, кажется, почти ровесники.

— В общем, я хотел спросить вас… Не могу ли я чем-то помочь в ваших розысках?

— Можете. Ведь вы, как я понял, на радио работаете?

— Да.

— В таком случае я хотел бы воспользоваться вашим служебным положением.

— Если это в моих возможностях, то постараюсь, — охотно ответил Паша. Вам, наверное, нужна запись из архива?..

— Нет-нет, другое, — перебил Дубов, — мне нужно выступить в прямом эфире. И желательно как можно скорее.

— Думаю, это нетрудно устроить, — ответил Павел. — Ну, утром все расписано до минуты, а вот в дневном блоке… Знаете, Вася, я договорюсь с редактором, а вы подъезжайте на радио часам к двенадцати, вас пропустят.

— Спасибо вам, Паша, — с чувством поблагодарил детектив. — Ну, значит, до завтра.

— До завтра. — В трубке раздались короткие гудки. А Василий вернулся в прихожую и запер дверь на все замки и даже на цепочку, чего никогда не делал, когда находился дома.

Глава пятая

Когда наутро Василий Дубов вошел в здание Бизнес-Центра, что-то показалось ему не совсем привычным. А оглядев вестибюль, понял, что именно: на обычном месте не было Родионыча — за вахтерским столиком восседала уборщица Фрося, чья рабочая швабра стояла в углу, прислоненная к стене.

— Родионыч захворал, — упреждая расспросы, сообщила Фрося, — вот меня и попросили покамест за него подежурить.

— А, понятно, — кивнул Дубов. — Фрося, вы не в курсе — Маша уже пришла?

— Как раз перед вами, — ответила Фрося. — А что, Василий Николаич, это правда, что у вас с ней… ну, в общем, роман?

— Ага, — не желая разочаровывать Фросю, усмехнулся Дубов. И, вспомнив ее страсть к латиноамериканским сериалам, добавил: — Совсем как у Просто Марии с доном Базилио.

Фрося открыла было рот, чтобы сказать, что роман между Просто Марией и доном Базилио невозможен ввиду того, что они из разных сериалов, но Дубов уже спешил по лестнице, привычно перескакивая через ступеньки.

В Интернет-клубе, как всегда по утрам, никого не было, и Василий, едва переступив порог, задал хозяйке прямой вопрос: