Случайные обстоятельства - Леонид Борич

— Случилось?! — взвился Володин. — «Случилось» — это от слова «случай». Понимаешь? Это — когда ничего не случается, а однажды вдруг происходит. А тут — почти каждый день: «Штурман, мне непонятно...», «Штурман, снова ваш Филькин...», «Штурман, почему...» Он скоро обвинять меня будет в плохой погоде. Или... или в приезде командующего.

«Он» — это был командир, Редько сразу понял.

— Ужас какой! — улыбнулся Иван Федорович.

— Я с тобой как с другом, — сказал Володин, — а ты...

Тут уже Редько не сдержался: удивительно было, до чего может человек слепым и непонимающим быть!

— Какой же ты все-таки идиот, Сергей Владимирович, — спокойно сказал он и даже как-то грустно посмотрел на Володина. — Это же надо...

Была все же на свете какая-то несправедливость: если бы к нему кто-нибудь так относился, как Букреев к Володину, неужели же он, Редько, этого бы сразу не почувствовал? не заметил? не понял?

— Он же... Он же прямо любуется, когда ты свою прокладку ведешь, — сказал Редько. — Он же любит тебя!

— Ты в своем уме, Иван? — Володин даже не возмутился. — Он — меня — любит?! Шутишь!

Володин с надеждой посмотрел на Редько, потому что если Редько действительно пошутил — все оставалось как было и все, в общем, было понятно — такой уж характер у Букреева, такой уж он крутой, и с этим ничего не поделаешь. А иначе, если это не шутка, если Иван не пошутил сейчас, — ничего не было бы понятно, неясностей же Володин не любил.

— Ты вот и с женщинами так, — осуждающе сказал Редько. — До того привык, чтобы тебя любили, что уже и не воспринимаешь. Это уже для тебя как что-то должное. Мол, само собой... Ну присмотрись ты когда-нибудь, Серега! Ведь чувствуется, как он к тебе относится...

Нет, не похоже было, что Редько шутил сейчас.

— Вот здесь, — показал Володин на свой загривок. — Вот здесь чувствуется!

Редько молчал — он всегда так упрямо молчал, когда считал, что прав, и спорить с ним, что-то ему доказывать в такие минуты было бесполезно. Да и захотелось вдруг допустить, что, может быть, в чем-то, хотя бы чуть-чуть, Редько прав.

— Эх, Иван... — Володин махнул рукой. — Знаешь, лучше бы он ко мне никак не относился. Вот бы служба пошла! — Володин даже зажмурился, представив себе на миг, какая бы легкая пошла у него служба. — Мед, а не служба. А так... Хоть на другой корабль беги.

— А что? — Редько как-то по-детски хитро закосил глазами. — Может, и стоит подумать...

— Подумать... — Володин помолчал и виновато, не глядя на Редько, сказал: — Плавать-то все-таки с этим хочется, с ним... Ты чего улыбаешься? Возле него действительно моряком будешь, этого не отнять...

— А ты сам тоже хорош, — сказал Редько. — Филькина уже совсем заездил.

— Почему? — Володин пожал плечами. — Как говорит командир, офицера делаем.

— Вот-вот. Два сапога — пара... Только каждый по отдельности об этом не знает. Не догадывается.

— Что? — не понял Володин.

— Ничего. Филькин и так неплохой парень.

— Ну, знаешь!.. О враче ведь тоже можно сказать, что он неплохой человек...

— А разве это не важно? — Редько с удивлением посмотрел на Володина.

— Важно, — кивнул Володин. — Но если кто-нибудь из моих близких должен будет лечь под его нож, то меня — да и того, кто ложится на операцию, — интересует все-таки, какой он специалист, этот врач. Этот хороший человек.

— Н-ну... — согласился Редько.

— И вообще, все мы, наверное, не такие уж плохие люди. Дрянь всякая здесь долго не удерживается. Сама уходит, или ее уходят. Ты не заметил?

— Интересно у тебя получается, — с сарказмом сказал Редько. — «Плохие люди на лодках не служат». Так?

— Так. Как правило — так.

— «Я служу на подводной лодке... Следовательно, я...»? — Редько укоризненно покачал головой.

— Да не в этом же дело, — отмахнулся Володин, начиная уже сердиться. — Просто надо быть офицером, а не только неплохим парнем. И свое дело надо знать. В конце концов, даже для того, чтобы всегда возвращаться в свою базу.

— А все-таки, — упрямо сказал Редько, — трудно быть лейтенантом. Я по себе помню.

— Но за этого самого лейтенанта командир только что меня на мостике топтал. Меня, а не Филькина. Ты же знаешь, он это здорово умеет.

Редько согласился, что да, умеет, на себе не раз испытал.

— И все из-за плохого знания нашим Петенькой морского театра, — сказал Володин.

Странно, но это воспоминание ему не казалось сейчас таким уж неприятным, слова Букреева не вызывали в нем теперь никакой особой обиды, и Володин улыбнулся:

— Командир с горя даже чуть в отставку не подал!

— У нас не принято подавать в отставку, — невозмутимо сказал Редько.

В дверь постучали, заглянул вахтенный отсека.

— Товарищ капитан, больной к вам...

«Вот и накаркал», — чертыхнулся Редько, торопливо поднимаясь с дивана. Оказывается, еще какую-нибудь секунду назад ему было так хорошо и спокойно на душе, но понял он это только сейчас, когда сразу перестало быть спокойно и хорошо.

— Живот? — обеспокоенно спросил он у вахтенного, чтобы уж поскорей узнать. Все-таки не хотелось ему никакого аппендицита...

В дверях появился рулевой Новичков — он вот и пришел, значит, — и по улыбающемуся лицу понятно стало, что ничего серьезного с ним не случилось.

«Нет, не аппендицит», — с облегчением, но и чуть даже разочарованно теперь подумал Редько, сразу успокоившись.

— Ну, заходи, Новичков, показывай, с чем пожаловал...

— Да фурункул, товарищ капитан, — смущенный таким пустяком, сказал Новичков, переступая порог каюты. — Может, смазать чем?

Володин рассмеялся, Редько покосился на него, добродушно пробормотал:

— Ты чего?

Володин только махнул рукой и, выходя уже из каюты — втроем тесно стало, — проговорил:

— Пустяки... Не аппендицит. Без меня справишься.

— Постараюсь, — сказал Редько. — Ты на вахту?

— Да. Заходи, Иван, кофейку попьем.

— Зайду потом, — пообещал Редько, рассматривая довольно запущенный фурункул на предплечье у Новичкова.

— Ты думал, конечно, что оно само пройдет? — язвительно спросил Редько.

— Думал... — признался Новичков.

— А оно — не?..

— Что — «не»? — чуть растерянно переспросил Новичков.

— Само, говорю, не проходит почему-то?

— Не проходит, — согласился рулевой.

— А тебя начальники твои учили, что надо сразу обращаться к врачу?

— Так, я думал, пройдет, — терпеливо объяснил Новичков, несколько озадаченно глядя на распухшую руку.

— А!.. Извини, забыл. Конечно, ты думал, что оно само... — Редько уже рылся в шкафчике, готовясь к несложному вмешательству. — Что оно само пройдет. А оно — не... — задумчиво пробормотал он.

— Не, — согласно кивнул Новичков.

Редько сосредоточенно думал, все ли он предусмотрел: йод, новокаин, шприц с иглами... Да, нашатырь на всякий случай...

— Что — «не»? — переспросил Редько, набирая новокаин.

— Само, говорю, не проходит, — ответил Новичков, пряча улыбку.

— Так мы же об этом с тобой уже говорили, — возмутился Редько.

— Я думал, товарищ капитан, вам еще хочется поговорить...

Редько внимательно посмотрел на матроса, хотел уже отругать за болтливость, за эту его усмешку, но раздумал и только спросил участливо:

— А тебе, наверно, нелегко служить, Новичков?

— Почему, товарищ капитан?

— Насмехаться любишь. А боцман, по-моему, этого не любит. Да и никто не любит... Наряды небось перепадают вне очереди?

— Бывает иногда, — согласился Новичков. — Но это только на берегу. А вообще-то ничего, служить можно.

«Разгильдяй из разгильдяев, — думал Редько о Новичкове, — и штурманенку за него не раз уже попадало, а заодно и штурману доставалось, но вот как в море — золотой Новичков парень, во всем можно положиться, не то что в базе, на берегу. И почему так?..»

— Ну ладно... Ты не смотри сюда. Я тебя уколю разок... Ты давай пока об отпуске думай. Или о девушке... Есть у тебя девушка?

— У кого же их нет?..

— Как это — у кого!.. У меня вот нет, например... Ну-ну, не дергайся! И вся-то боль... Посиди так немного.

7

Володин, склонившись над картой, вел прокладку. Он так увлекся этой работой, что не сразу заметил вошедшего в рубку командира.

— Сидите, штурман, — остановил его Букреев, когда Володин начал привставать из-за прокладочного стола.

Букреев прошел к дивану за спиной штурмана — вообще любил здесь сидеть — и, усаживаясь, спросил:

— Филькин отдыхает?

Володину неловко было отвечать, сидя спиной к командиру, но и оставить хоть на время прокладку он сейчас тоже не мог, и Букреев, как будто поняв затруднение штурмана, тоном приказания сказал:

— Вы работайте, работайте, штурман...

— Есть... — Но все же не мог он вот так разговаривать со своим командиром, и, полуобернувшись, он ответил о Филькине: — Отдыхает, товарищ командир. Умаялся от трудов праведных.

— Я вот вспомнил... — Букреева познабливало, никак он что-то не мог согреться после мостика. — Лет пять назад посадил вас на этом же маяке. Как Филькина сегодня...