Самозванец - Сергей Шхиян

Десятник выругался и нравоучительно объяснил, как нужно обращаться с крестьянами, чтобы у них не возникало желание перечить.

— Бей сначала в морду, а потом похлещи кнутом, сразу все страхи забудут!

— На меня сегодня тоже напали, — прервал я его воспитательный монолог. — На том самом месте. Стреляли из пищали, а что бы не ушел, повалили через дорогу дерево.

— А ты что? — спросил Николай.

— Ускакал, — не вдаваясь в подробности, ответил я.

— Эх ты, неумеха! — с досадой воскликнул он. — Нужно было брать их тепленькими!

— Ну, это можно поправить, я пойду туда сегодня ночью, могу и тебя взять с собой.

— Пойди, пойди, Никола! — обрадовался десятник. — Отомстишь за наших!

Стрелец сначала вроде даже встрепенулся, но потом потрогал шишку на голове и с горечью в голосе отказался:

— Как же я пойду с такой шишкой?

— Чего тебе та шишка! Подумаешь, рана! Пойди, человеку поможешь, да за и наших отомстишь! Я бы и сам, да куда мне теперь, отлежаться надо.

— Сказал не пойду, значит, не пойду! — упрямо сказал стрелец. — Тебе надо, ты и иди!

Мне показалось, что я присутствую при разговоре, в котором обсуждаются совсем иные, чем говорятся вслух, мотивы. Слишком упорно отказывался от похода Николай, и излишне горячо уговаривал его десятник.

— Ты подумай, что о тебе люди станут говорить, — кивнул в мою сторону Васильич.

— По мне пусть что хотят, говорят, а я тебя одного на ночь с девкой не оставлю!

— Это с какой еще девкой? — невольно вмешался в разговор и я.

— С такой, — сердито сказал стрелец, — хочет, чтобы мы отсюда на ночь убрались, а он один остался. Поповна ему приглянулась! Вот тебе будет поповна, — он показал командиру кукиш. — Или оба, или никто!

Теперь пришла моя очередь заговорить на повышенных тонах:

— Это что вы, козлы, такое удумали? Я вам что, утром плохо объяснил?

— Да пошел ты, куда подальше! — переключил Васильич свое недовольство с подчиненного на меня.

— Нам велели предоставить тебя в Разбойный приказ, мы и предоставим! А будешь мне перечить, то я тебя сам на дыбу повешу! Ты знаешь, против кого слово говоришь? Да я таких, как ты, на одну руку клал, другой прихлопывал, мокрое место оставалось!

Про мокрое место, которое от меня останется, я уже слышал неоднократно, но то, что стрельцы меня опознали и, похоже, не испытывают за спасение никакой благодарности, узнал только сейчас. Это меняло все дело. Теперь у меня не было никакой нужды заниматься их проблемами.

— Понятно, — сказал я, вставая, — девка вам приглянулась! Только она не про вас.

— Сам хочешь? — насмешливо спросил десятник. Я не стал вступать в бессмысленную дискуссию.

Положил руку на эфес сабли и объявил:

— Значит так, оба встали и тихонько пошли к дверям. Если кому нужно объяснить особо, я объясню.

— Что! — в один голос воскликнули стрельцы, разом объединяясь против общего врага. — Ты знаешь, такой-растакой, на кого голос поднял!

Голос я как раз и не поднимал, говорил, пожалуй, даже излишне тихо, но сути это не меняло.

Оба стрельца, стараясь помешать вытащить саблю, забыв о своих недавних увечьях, бросились на меня, так что тотчас завязалась небольшая драчка. На их беду, я этой зимой прошел кое-какую боевую подготовку, потому и не стал подставлять свои многострадальные бока под их крутые кулаки, а обошелся несколькими точечными ударами, которые сразу изменили расстановку сил. Теперь я один стоял посередине горницы, а стрельцы лежали по ее углам.

— Вам встать помочь или еще полежите? — вежливо спросил я.

Удивительно, как насильники понимают силу. С пола встали совершенно другие люди, чем были несколько минут назад, когда на него упали. Поднялись со слегка смущенными улыбками хорошие, в общем-то, ребята, способные понимать хорошую шутку.

— Как ты нас! — едва ли не восхищенно сказал десятник. — Где так драться научился?

— Есть такие места на земле. Вы сейчас в Москву пойдете или еще куда? — отвечая на вопрос, в свою очередь поинтересовался я.

— Нам бы здесь еще денек отлежаться, — просительно сказал Николай. — Ты ничего такого не думай. Сразу бы сказал, что поповна тебе глянулась; мы что, мы тоже понятие имеем.

— Здесь вам оставаться никак нельзя, хозяин этого не хочет. Поищите, может быть, вас еще кто-нибудь приютит. А то сходите в лес, похороните товарищей, а я батюшке панихиду закажу.

— Как туда пойдешь без оружия, — уныло проговорил Васильич, — сам же сказывал, что там разбойники…

— А как же ваши товарищи?

— Им теперь все равно. Господь дал, Господь взял. Чего уж теперь, пускай, может кто-нибудь и приберет.

Я подумал, что такое отношение к своим боевым соратникам оказалось столь живуче, что до сих пор остаются без погребения жертвы Великой отечественной войны. Говорят, что пока последний погибший солдат не будет похоронен, война так и не кончится, а последние оставшиеся в живых ветераны будут получать почетную пенсию, которая много ниже пособия по безработице в стране, проигравшей войну.

Почему-то никогда у нас не хватает ни совести, ни денег на уважение к самим себе.

— Ладно, Бог с вами, прощайте, — сказал я стрельцам, прекращая бесполезный разговор. — Может быть, когда-нибудь и свидимся.

В свете их недавнего обещания доставить меня в Разбойный приказ надежда на возможное свидание прозвучала двусмысленно, однако стрельцы никак на намек не отреагировали, вежливо простились и безропотно вышли из избы.

Тотчас на их место явились хозяева. Отец Петр многозначительно поглядывал, будто подтверждая, что помнит наш недавний разговор. Ваня держался скромно и всеми силами старался услужить будущим возможным родственникам. Один я оставался в жизненной прозе, ждал, когда наконец нас позовут обедать.

Теперь, когда хозяева избавились от опасных гостей, чувствовалось, что семья у священника дружная, и странности попадьи не так бросались в глаза. Я подумал, что, если мне после ночного похода не удастся вернуться под их кров, то нужно утрясти все наши дела до наступления вечера. Однако оказалось, что и так все решено, уже священник называл Ваню сынком и по простоте душевной завел прямой разговор об обещанном взносе на украшение церкви.

Я удвоил сумму и выложил на стол четыре серебряные цехина. После такого широкого жеста мать и дочь начали смотреть на нас умильно, быстро накрыли на стол, а попадья расщедрилась даже на склянку сладкой наливки. Так что обед прошел в сердечной атмосфере, и мне пришлось выслушать несколько трогательных семейных историй, как обычно, интересных только рассказчикам. После обеда был объявлен тихий час, в котором принял участие и я, рассчитывая отдохнуть перед ночным походом.

Глава 4

Богородский крестьянин с ветхозаветным именем Илья, решивший рискнуть жизнью за три медные московские копейки, ждал меня возле церкви в условленное время.

— А я думаю, придешь ты или оробеешь, — сказал он, когда я подошел к нему. — Ночью все кажется страшным.

— А самому-то не боязно? — в свою очередь поинтересовался я.

— Нет, чего мне бояться. Я вдовец, детей у меня нет, мне умирать не страшно.

— Неужели жить не хочется?

— Кому же не хочется, всякая тварь жизни радуется, только у всех конец один.

На встречи с доморощенными философами мне давно не везло, однако пока было не до поисков смысла жизни, сначала предстояло решить конкретные вопросы.

— Так ты считаешь, что в лесу балуют ваши местные? — спросил я.

— Кто его знает, кто там сейчас обретает, раньше наши проезжих пугали, теперь, может, и чужие забрели. Одно точно знаю, никакой нечисти в этом лесу отродясь не было.

— Ладно, скоро сами узнаем. У тебя оружие с собой есть?

— А как же, вот чем тебе не оружие, — показал он тяжелую суковатую дубину, — не хуже палицы будет.

Я в этом уверен, не был, но спорить не стал. Всяк вооружается, как ему удобно.

— Ладно, пошли. Только войти в лес нужно так, чтобы нас не заметили, — сказал я, зная нашу национальную слабость надеяться на «авось».

— Так может, там никого и нет.

— Днем были. В меня из пищали стреляли, потом дерево на дорогу свалили.

— Тогда, может быть, и есть, — задумчиво сказал он. — Однако если Бог не выдаст, свинья не съест.

С этим трудно было спорить, я и не стал, просто пошел рядом по дороге в направлении леса.

— Сам-то кто будешь? — после десятиминутного молчания поинтересовался Илья. — Смотрю я на тебя и никак не могу понять, из каких ты будешь.

Слышать такой вопрос от крестьянина было странно. Для них все люди в чистом платье, да еще с оружием были чужаки и начальники.

— На боярина не похож, на приказного тоже, гости, те совсем другие, — не дождавшись от меня скорого ответа, продолжил он определять социальный статус. — Может, разбойник?