Баловни и изгои. Исторический роман - Петр Котельников

Так что, реализовать соглашение между герцогом Мантуи и аббатом Эстрад французам не удавалось. Документы, подписанные Карлом IV, были объявлены им подложными. Герцог Мантуанский стал говорить о своем министре, как об авантюристе, А когда ему напомнили о его личной беседе с французским посланником, герцог отвечал, что он не забыл о самой беседе, но он отрицал о существовании соглашения по передаче французам крепости Казаль. Не стану останавливать внимания читателя на деталях этой истории, но она имела свое продолжение. Возмущение поведением графа Маттиоли во Франции было невероятным по накалу, поскольку «предательство» итальянского графа происходило на королевском уровне. Похитить и примерно наказать вероломного мантуанского графа предложили герцогиня Савойская и аббат Эстрад. Людовик XIV, подумав немного, дал согласие на арест авантюриста и «мошенника», но потребовал, чтобы это было сделано тайно, без огласки и «держать его в заточении так, чтобы никто об этом не знал».

Маттиоли вел себя крайне легкомысленно, не предполагая, что тучи над головой его не сгущаются, а уже сгустились. Поэтому он, не опасаясь, принял предложение французского посла сделать небольшую прогулку и обговорить возможность и условия личной встречи французского короля и герцога мантуанского. Граф Маттиоли полагал, что о его закулисных делах с Мадридом французам ничего не известно. Во всяком случае, лицо аббата было спокойно и приветливо. Ни единой нотки неудовольствия или упрека не сорвалось с уст его. Успокаивало и то обстоятельство, что аббат Эстрад был один, без вооруженного отряда сопровождающих лиц. Кроме того, встреча должна была происходить на территории мантуанского герцогства, где все было подчинено ему, Маттиоли. Граф отлично владел шпагой, так что и сам мог за себя постоять. Начало разговора тоже успокаивало. Речь шла о поездке Карла IV в Венецию, на карнавал. Маттиоли сел на своего конька, весело и подробно передавая все сплетни, которые ему удалось собрать в Венеции. В поездке туда, Его Высочество герцога Мантуанского, как всегда, сопровождал Маттиоли. Эстрад делал вид, что его интересуют придворные сплетни и любовные влечения герцога, хотя на языке вертелся вопрос, который так и хотелось напрямую задать болтливому итальянцу: «Откуда дожу Венеции известно о переговорах между Францией и Мантуей? Но вот, кажется, приличная дорога кончилась, следовало прекратить разговоры, чтобы случайно при раскачивании кареты, не прикусить язык. Карета временами сползала по грязи в сторону, временами погружалась глубоко в разбухшую от дождя землю, и требовались немалые усилия лошадей, чтобы колеса выкатились на твердую почву. По крыше кареты крупными каплями забарабанил дождь. Порывы ветра подхватывали отдельные капли и заносили их вглубь кареты. Подъехали к берегу реки. Обычно узкая, легко преодолимая, сейчас она широко разлилась. Мутный грязный поток пенился, увлекая за собой ветки деревьев и небольшие деревца целиком с корнями, подмытые и увлеченные потоком воды. Единственный мост, который соединял оба берега реки, оказался разрушенным. Чуть в стороне были видны строения небольшого постоялого двора. Эстрад предложил оставить карету. Пошли пешком, продолжая разговор.

Идти по дороге было невозможно, ноги расползались в глинистой, ставшей скользкой почве. Решили идти по мокрой траве. По-счастью, идти было недалеко. Дверь в помещение небольшой гостиницы была открытой. Их встретил приветливый француз-хозяин, низко кланяясь. Путники скинули намокшие плащи. Эстрад осведомился о том, могут ли они рассчитывать на хорошее вино и мясо. Хозяин ответил, что и то, и другое у него имеется. Кроме того, он, притворно сетуя, сказал путникам, что переправа через речку ранее чем через день после того, как прекратятся дожди, невозможна, и предложил проезжим на этот срок небольшие комнаты. Когда через полчаса итальянец постучал в дверь комнаты французского посланника, чтобы предложить ему совместную трапезу, того в комнате не оказалось. Итальянец недоумевал, куда тот мог исчезнуть? Он и предполагать не мог, что аббат просто не хотел бросить тень на свое высокое положение, участвуя в последующих насильственных действиях над своим спутником, им же самим и подготовленных. Граф Маттиоли только успел войти в свою комнату, когда, рванув входную дверь, ворвались французские драгуны. Они схватили итальянца, связали, заткнули рот кляпом. Один из всадников перекинул тело графа через луку седла, вскочил на лошадь и легкой рысью направил ее в расположенную неподалеку крепость Пиньероль.

Когда вероломного итальянца доставили в крепость, ценных бумаг, на которые рассчитывали французы, производя арест, при нем не оказалось.

Искали инструкцию, подписанную военным министром Франции Лувуа, письмо короля Франции к герцогу Мантуи, ратификационные грамоты, – но всего этого не было. Маттиоли упорно не называл места, где находились документы. Прибегли к пыткам, стали угрожать смертью, только тогда итальянец написал письмо своему отцу, в Падую, и тот отдал секретные бумаги. Но ратификационных грамот среди них не оказалось…

Слухи об аресте Маттиоли быстро распространились. Забеспокоились и венецианцы, и испанцы. Потом поползли слухи о его гибели. Жена графа Маттиоли, считая, что мужа нет в живых, постриглась в монахини. А Маттиоли в это время находился живым и невредимым в Пиньероле, правда, теперь его уже звали Летаном. Имя Маттиоли исчезло навсегда. Граф провел в этой крепости четырнадцать лет, в полной изоляции от внешнего мира. Глубокие рвы отделяли крепость от города. Двойная линия толстых стен, четыре башни, и везде – охрана. Мрачная, зловещая, безмолвная тюрьма с тяжелыми решетками на окнах. Здесь провел, начиная с 1664 года, остаток жизни прежний всесильный министр финансов Франции Никола Фуке. Но Фуке повезло – его тюремщиком был деликатный мушкетер Д’Артаньян, чего не скажешь о Маттиоли. Тюремщиком итальянского графа стал беспощадно-суровый комендант, тоже бывший мушкетер, Бенинь Доверню Сен-Мар. Этот человек не верил никому и ничему. Скрытный, молчаливый, исполнительный, преданный королю до фанатизма, Сен-Мар всегда опасался заговора заключенных и, не дай Бог, бегства хоть одного из них. Тюремщик жил всегда в тревоге и в неусыпных подозрениях. Все остальное повествование о Сен-Маре и его заключенном совпадает с описанием, касающемся «Железной маски», сделанном Александром Дюма в книге «Виконт де Бражелон»

Только остаются сомнения, в том числе и у меня – был ли это все-таки Маттиоли? Скорее всего, это была личность значимостью неизмеримее обычного крайне незначительного итальянского княжества, пусть и значимого в геополитической игре.

Все познаваемо в сравнении. И ко всему человек привыкает. Одним из самых тяжелых испытаний, выпадающих на долю человека, является одиночество. При этом суть не важно, чем оно вызвано. Но, был ли по-настоящему одинок тот, который вошел в историю под названием «Железная маска»? Напротив, ему редко предоставлялась возможность побыть самому, наедине с собой! В помещении, в котором он находился, постоянно дежурили вооруженные люди, сменяя друг друга. Это обстоятельство не давало возможности узнику хоть на какое-то время освободиться от маски, ставшей настоящим лицом его. В помещении, которое он занимал, никогда не было зеркала. Он был лишен возможности видеть, каким образом время отражается на нем. Постоянное отсутствие прямого солнечного света, сделало кожу его невероятно белой и тонкой. Не было свойственной ей специфической жизненной окраски. Не оставляли его своим присутствием дежурившие и в ночное время. Странным было его пребывание в крепости. Находясь постоянно в присутствии людей, он одновременно в полной мере ощущал свое одиночество. Люди, караулившие его, молчали. Ни единого слова не услышал он от них за множество лет. Узник привык к этому, и никогда не обращался к ним с вопросами, не сделали и они единой попытки заговорить с ним. Какими инструкциями руководствовались стражники, «Маска» не знал. Возможно, что им было дано указание применить против него оружие, при попытке освободиться от маски, или хотя бы сдвинуть ее в сторону? Если это было не так, то не возникало никакого иного объяснения тому, что они никогда не были безоружными. Мало того, он понимал, чтобы обнажить шпагу каждому из них требовались мгновения. Судя по выучке, стража прошла отличную подготовку, служа мушкетерами в королевской роте. Это означало и то обстоятельство, что все окружающие его лица были дворянами. Впрочем, узник никогда не сделал попытки освободиться от маски хотя бы потому, что он дал слово дворянина не делать этого. Возникало ли у «Маски» желание покончить с собой? Вполне возможно, но оно едва ли было осуществимо. Посуда, которой он пользовался, была из серебра, нож и вилка изготовлены из чистого золота и были настолько тонкими, что легко гнулись. Не следовало забывать, что покончить счеты с жизнью едва ли бы позволила и стража. И еще одно, христианин понимал, что самоубийство является тем путем, который после смерти на времена вечные погрузит душу в печаль великую, в муку вечную. А о том, что узник был христианином свидетельствовало то, что он никогда не забывал в молитвах обращаться к Богу, а книги, которые он читал, все, до единой, были религиозного содержания.