Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В самый разгар эмигрантского безденежья разнесся слух, что у меня есть какая-то сумма денег, врученная мне для пропаганды. (320)
Молодым людям казалось справедливым ее у меня отобрать.
Для того чтоб понять это, следует рассказать об одном странном случае, бывшем в 1858 году. Одним утром я получил записку, очень короткую, от какого-то незнакомого русского; он писал мне, что имеет "необходимость меня видеть", и просил назначить время. Я в это время шел в Лондон, а потому вместо всякого ответа зашел сам в Саблоньер-отель и спросил его. Он был дома. Молодой человек с видом кадета, застенчивый, очень невеселый и с особой наружностью, довольно топорно отделанной, седьмых-восьмых сыновей степных помещиков. Очень неразговорчивый, он почти все мол- чал; видно было, что у него что-то на душе, но он не дошел до возможности высказать, что.
Я ушел, пригласивши его дни через два-три обедать. Прежде этого я его встретил на улице.
- Можно с вами идти? - спросил он.
- Конечно, - не мне с вами опасно, а вам со мной. Но Лондон велик...
- Я не боюсь, - и тут вдруг, закусивши удила, он быстро проговорил: - я никогда не возвращусь в Россию... нет, нет, я решительно не возвращусь в Россию...
- Помилуйте, вы так молоды?
- Я Россию люблю, очень люблю; но там люди... там мне не житье, я хочу завести колонию на совершенно социальных основаниях; это все я обдумал и теперь еду прямо туда.
- То есть куда?
- На Маркизовы острова.,
Я смотрел на него с немым удивлением.
- Да... да. Это - дело решенное. Я плыву с первым пароходом и потому очень рад, что вас встретил сегодня. Могу я вам сделать нескромный вопрос?
- Сколько хотите.
- Имеете вы выгоду от ваших публикаций?
- Какая же выгода. Хорошо, что теперь печать окупается.
- Ну, а если не будет окупаться?
- Буду приплачивать.
- Стало, в вашу пропаганду не входят никакие торговые цели? Я расхохотался. (321)
- Ну, да как же вы будете одни приплачивать? А пропаганда ваша необходима... вы меня простите, я не из любопытства спрашиваю - у меня была мысль, оставляя Россию навсегда, сделать что-нибудь полезное для нее, я и решился... да только прежде хотел знать от вас самих насчет дел... да-с, так я и решился оставить у вас немного денег. На случай, если вашей типографии нужно или для русской пропаганды вообще, так вы бы и распорядились.
Мне опять пришлось посмотреть на него с удивлением.
- Ни типография, ни пропаганда, ни я, в деньгах , мы не нуждаемся напротив, дело идет в гору - зачем же я возьму ваши деньги - но, отказываясь от них, позвольте мне от души поблагодарить за доброе намеренье.
- Нет-с, это - дело решенное., У меня пятьдесят тысяч франков; тридцать я беру с собой на острова, двадцать отдаю вам на пропаганду.
- Куда же я их дену?
- Ну, не будет нужно, вы отдадите мне, если я возвращусь; а не возвращусь лет десять или умру, употребите их на усиление вашей пропаганды. Только, добавил он подумавши, - делайте, что хотите, но... но не отдавайте ничего моим наследникам. Вы завтра утром свободны?
- Пожалуй.
- Сводите меня, сделайте одолжение, в банк и к Ротшильду; я ничего не знаю и говорить не умею по-английски и по-французски очень плохо. Я хочу скорее отделаться от двадцати тысяч и ехать.
- Извольте, я деньги принимаю, но вот на каких основаниях: я вам дам расписку...
- Никакой расписки мне не нужно...
- Да, но мне нужно дать и без этого ваших денег не возьму. Слушайте же. Во-первых, в расписке будет сказано, что деньги ваши вверяются не мне одному, а мне и Огареву. Во-вторых, так как вы, может, соскучитесь на Маркизских островах и у вас явится тоска по родине (он покачал головой)... почем знаешь, чего не знаешь, - то писать о цели, с которой вы даете капитал, не следует, а мы скажем, что... деньги эти отдаются в полное распоряжение мое и Огарева буде же мы (322) иного распоряжения не сделаем, то купим для вас на всю сумму каких-нибудь бумаг, гарантированных английским правительством, в пять процентов или около. Затем даю вам слово, что без явной крайности для пропаганды мы денег ваших не тронем; вы на них можете считать во всех случаях, кроме банкрутства в Англии.
- Коли хотите непременно делать столько затруднений, делайте их... а завтра едем за деньгами.
Следующий день был необыкновенно смешон и суетлив. Началось с банка и Ротшильда - деньги выдали ассигнациями. Бахметев возымел сначала благое намерение разменять их на испанское золото или серебро. Конторщики Ротшильда смотрели на него с изумлением, но когда вдруг, как спросонья, он сказал совершенно ломанным франко-русским языком: "Ну, так летр креди иль Маркиз"42, тогда Кестнер, директор бюро, обернул на меня испуганный и тоскливый взгляд, который лучше слов говорил: "Он не опасен ли?" К тому же никто еще никогда в доме у Ротшильда не требовал кредитива на Маркизские острова.
Решились тридцать тысяч взять золотом и ехать домой; по дороге заехали в кафе, - я написал расписку;
Бахметев, с своей стороны, написал мне, что отдает в полное распоряжение мое и Огарева восемьсот фунтов. Потом он ушел зачем-то домой, а я отправился его ждать в книжную лавку; через четверть часа он пришел бледный, как полотно, и объявил, что у него из 30000 недостает 250 фр., то есть 10 liv. Он был совершенно сконфужен. Как потеря 250 фр. могла так перевернуть человека, отдававшего без всякой серьезной гарантии 20000, - опять психологическая загадка натуры человеческой.
- Нет ли лишней бумажки у вас?
- Со мной денег нет, я отдал Rothschildy, и вот расписка: ровно 800 фунтов получено.
Бахметев, разменявший без всякой нужды на фунты свои ассигнации, рассыпал на конторке. Тхоржевского 30000 - считал, пересчитывал, - нету 10 фунтов, да и только. Видя его отчаянье, я сказал Тхоржевскому: (323)
- Я как-нибудь на себя возьму эти проклятые десять фунтов, а то он же сделал доброе дело, "да он же и наказан.
- Горевать и толковать тут не поможет, - прибавил я ему: - я предлагаю ехать сейчас к Ротшильду.
Мы поехали. Было уже позже четырех, и касса заперта. Я взошел с сконфуженным Бахметевым. Кестнер посмотрел на него и, улыбаясь, взял со стола десятифунтовую ассигнацию и подал ее мне.
- Это каким образом?
- Ваш друг, меняя деньги, дал вместо двух пятифунтовых две десятифунтовые ассигнации, а я сначала не заметил.
Бахметев смотрел, смотрел и прибавил:
- Как глупо - одного цвета и десять фунтов и пять фунтов; кто же догадается? Видите, как хорошо, что я разменял деньги на золото.
Успокоившись, он поехал ко мне обедать - а на другой день я обещался прийти к нему проститься. Он был совсем готов. Маленький кадетский или студентский, вытертый, распертый чемоданчик, шинель, перевязанная ремнем, и... и тридцать тысяч франков золотом, завязанные в толстом фуляре так, как завязывают фунт крыжовнику или орехов.
Так ехал этот человек в Маркизские острова.
- Помилуйте, - говорил я ему, - да вас убьют и ограбят прежде, чем вы отчалите от берега. Положите лучше в чемоданчик деньги.
- Он полон.
- Я вам сак достану.
- Ни под каким видом.
Так и уехал. Я первые дни думал, чего доброго его укокошат - а на меня падет подозрение, что подослал его убить.
С тех пор об нем не было ни слуху, ни духу. Деньги его я положил в фонды с твердым намерением не касаться до них без крайней нужды типографии или пропаганды.
В России долгое время никто не знал об этом, потом ходили смутные слухи... чему мы обязаны двум-трем нашим приятелям, давшим слово не говорить об этом. Наконец, узнали, что деньги действительно есть и хранятся у меня. (324)
Весть эта пала каким-то яблоком искушенья, каким-то хроническим возбуждением и ферментом. Оказалось, что деньги эти нужны всем, а я их не давал. Мне не могли простить, что я не потерял всего своего состояния, а тут у меня депо43, данный для пропаганды; а кто же пропаганда, как не они. Сумма вскоре выросла из скромных франков в рубли серебром и дразнила еще больше желавших сгубить ее частно на общее дело. Негодовали на Бахметева, что он мне деньги вверил, а не кому-нибудь другому, самые смелые утверждали, что это с его стороны была ошибка, что он действительно хотел отдать их не мне, а одному петербургскому кругу и что, не зная, как это сделать, отдал в Лондоне мне. Отважность в этих суждениях была тем замечательнее, что о фамилии Бахметева так же никто не знал, как и о его существовании, и что он о своем предположении ни с кем не говорил до своего отъезда, а после его отъезда с ним никто не говорил.
Одним деньги эти нужны были для посылки эмиссаров, другим - для образования центров на Волге, третьим - для издания журнала. "Колоколом" они были недовольны и на наше приглашение работать в нем что-то поддавались туго.
Я решительно денег не давал, и пусть требовавшие их сами скажут, где они были бы, если б я дал.
- Бахметев, - говорил я, - может воротиться без гроша, трудно сделать аферу, заводя социалистическую колонию на Маркизских островах.
- Былое и думы. Детская и университет. Тюрьма и ссылка - Александр Иванович Герцен - Классическая проза / Русская классическая проза
- Былое и думы (Часть 3) - Александр Герцен - Русская классическая проза
- Россия под властью одного человека. Записки лондонского изгнанника - Александр Иванович Герцен - История / Публицистика / Русская классическая проза
- Что скажут люди? - Ева Ликанта - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Том 3. Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы - Александр Герцен - Русская классическая проза
- Обращение к потомкам - Любовь Фёдоровна Ларкина - Периодические издания / Русская классическая проза
- Кто виноват? - Александр Герцен - Русская классическая проза
- Сорока-воровка - Александр Герцен - Русская классическая проза
- Русский вопрос - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Поврежденный - А Герцен - Русская классическая проза