Крутая тусовка - Валери Домен

Эрика Лем,

соблазнительница звезд

Эрике никогда не нравился рассвет. Открывать веки было для нее, вне всякого сомнения, самым утомительным занятием каждого дня. Она открывала глаза со скоростью больной черепахи, повторяя попытку по нескольку раз, словно ресницы ее были скованы толстым слоем цемента. Когда ей наконец удавалось совершить подвиг по обнажению своих зрачков, она издавала нечто вроде рева медведя, внезапно разбуженного в его берлоге. Если это было в ее власти, она отменила бы процесс пробуждения и телепортировала бы себя сразу же за стол для приема завтрака.

Первым ее действием утром было вовсе не желание поскорее пойти в туалет, как у большинства представительниц ее пола. Один только вид белого керамического унитаза вызывал у нее приступ тошноты. Эрика знала мельчайшие его подробности: над самой поверхностью воды находился скол эмали размером около десяти сантиметров. Чуть дальше унитаз обесцветился в результате воздействия бог знает какого раствора для чистки, вероятно слишком агрессивного для эмали. И наконец, стульчак из резины с устройством для снижения шума имел на левой своей стороне вмятину. Откуда все это было известно Эрике? Дело все было в том, что когда она не садилась на унитаз, то опускала в него лицо, чтобы спустить в канализацию содержимое своего желудка, не очень хорошо переносившего ее злоупотребление алкогольными напитками. Таким образом, туалет вовсе не был тем местом, где она любила посидеть и почитать газету. Напротив, она настолько, насколько только могла, откладывала момент посещения этого места. Самым первым ее движением еще до того, как она отрывала от постели свое хрупкое тело, было хватание бутылки с минеральной водой «Сан Пелегрино», стоявшей на полу рядом с кроватью.

Когда сей газированный напиток начинал течь в ее горло, она испытывала одновременно затруднение и облегчение. Затруднения были связаны с тем, что вода ужасно драла горло, а чувство облегчения появлялось от того, что напиток создавал у нее впечатление, что он смывал с нее все злоупотребления, совершенные ею накануне. После этого она краем глаза смотрела на цифры своего имитатора утра, понимайте под этим будильник. Но отличие этого имитатора от обычного будильника состояло в том, что имитатор не издавал резких звонков, а начинал излучать свет, похожий на солнечный, помогая ей тем самым проснуться без нанесения травмы ее больному мозгу. Обычно в ее спальне свет появлялся около десяти часов утра. Раньше просыпаться она отказывалась. Это было на уровне генетики: она была совой.

У ее родителей был бар в старой части Ниццы. Там люди ели, там они выпивали от полудня до полуночи невероятное количество пива. Все выпивохи квартала с мощенными камнем улочками знали «Ле Пот де Лам». В этом прокуренном заведении со скамейками из красного дерева закругленная стойка бара стояла посреди зала. Бармена от клиентов отделял деревянный прилавок. Вообще-то эта забегаловка называлась «У кувшина дружбы», но она была переименована ночными любителями музыки, ставшими завсегдатаями этого места, столь любимого населением Ниццы.

Эрика там выросла, и очень гордилась тем, что была дочерью хозяина. По словам завсегдатаев, это было неожиданно, на нее всегда смотрели так, словно она выпала из потайного кармана. Необузданная малышка со временем стала соблазнительной девушкой, хотя и страдавшей из-за своего небольшого роста — ей так и не удалось стать выше метра шестидесяти пяти. Но никто ни разу не видел ее без туфель с каблуками в десять сантиметров. Она была блондинкой с волосами средней длины, со стройным телом, с голосом и настроением, напоминавшими наждачную бумагу. Когда кто-то из мужчин на нее натыкался, то его охватывал испуг, что он мог сломать ей ребро или оторвать ей руку, как кукле Барби. Но она на деле очень крепко стояла на ногах и затмевала молокососок, которые завидовали ее внешности, хотя в конце двадцатого века ей уже перевалило за тридцать.

Самые великие ее сцены позволила ей исполнить парижская жизнь. Приехав в столицу, она отбросила в сторону свой певучий акцент цикады и стала выглядеть намного тенденциозней, чем в те времена, когда она производила фурор на Круазетт. Потому что на Лазурном Берегу не каждый день проходил Каннский фестиваль. Короткие жилетки с крестами из точек, желтые пиджаки и обшитые блестками джинсы произвели там фурор. Среди сморщенных лиц, словно запеченных в печи после многочасового пребывания на пляже без крема и зонта, и крашеных блондинок с белыми, как умывальник, зубами, в топах, не доходящих до пупка, в эластичных кружевах из супермаркета, небрежно высунутых из-под брюк, она так и не нашла своего места на родине Паньоля. Все это было слишком провинциально, слишком убого.

Да, что касалось хороших манер, ей надо было еще поучиться — не принцессой родилась, — но она неплохо устроилась. Именно это она повторяла своему отцу, нервно сжимавшему челюсти всякий раз, когда она уверяла его в том, что предпочитает Эйфелеву башню виду на великое голубое море. Она слишком боялась остаться старой девой в этом старом городе. А он, помня обо всех, кому дочь отказала, давал ей понять, когда она приезжала домой, видя, что та слишком «серьезно» к этому относится. И что в любом случае, что бы ни случилось, она останется дочерью солнца. Возможно, говорила она себе, но ей не на что жаловаться: она делает то, чем всегда хотела заниматься. А если слышала, что кто-то называл ее неудачницей, она соглашалась. Что касалось ее, то она была великолепная неудачница. Она не знала, как долго это сможет продлиться, но она пользовалась этим сполна!

* * *

А пока самой главной ее задачей было оказаться в своем кабинете, преодолев ужасное желание снова лечь в постель, которая открывала перед ней свои объятия. Она не притронулась еще к своим тартинкам с апельсиновым конфитюром, сразу же наклонившись над чашкой черного, очень сладкого кофе. Она не выспалась, но к этому она уже привыкла. Она поплелась в душ, принялась натирать черным мылом все части своего еще не проснувшегося тела до тех пор, пока все предохранители ее мозга снова не пришли в рабочее состояние. Эрике недавно исполнилось тридцать шесть лет, и она решила для себя, что через год она вернется в мир живых. Год для того, чтобы походить на соседку напротив, абсолютную модель.

Когда она в первый раз повстречала ее, то осталась стоять с раскрытым ртом перед той, кого она считала совершенной женщиной. На лестничной площадке она сказала ей:

— Кстати, меня зовут Эрика! Как танкер, что затонул в море.

Девушка улыбнулась, и это освободило нашу героиню от внезапно напавшей на нее робости. И Эрика сразу же продолжила тем же тоном:

— Однако моя жизнь хуже этой катастрофы, поскольку в отличие от этой груды металла не может быть и речи о том, чтобы я достигла дна!

Застигнутая этим врасплох, соседка снова улыбнулась. Но теперь менее дружелюбно, скорее нерешительно. И тогда Эрика осознала, что упустила шанс первой встречи, и глупо спросила, как ее зовут. Та ответила, что зовут ее Лиз, и ушла. С тех пор она тайно за ней наблюдала, как наседка за своими цыплятами. Она намеревалась в скором будущем пригласить ее на ужин. Без изысков: мясо и сыры.

Бегло осмотрев себя в зеркале, Эрика решила, что прекрасно противостоит ходу времени. Ни единой морщины на лице — спасибо, мистер Ботокс, — и ни одна ласковая ладонь в любовном порыве не мяла ее бедра. Естественно, кроме мужских ладоней, пусть даже ладоней было много, а любви мало…

Она очень скоро научилась одеваться так, как того требовало ее лицо женщины-ребенка. Этим утром она сняла с вешалки свои очередные черные брюки — их было достаточно много, из разных тканей и различных фасонов, — натянула их, вприпрыжку добравшись до салона, где взяла свой мобильный телефон. Или, скорее, оба своих мобильника: один для PR, то есть для всех контактов, затрагивавших ее очень обширные связи (журналисты, видные люди, пресс-атташе и другие знакомые), и другой — с личным номером (семья, лучшие подруги — хотя их-то можно было пересчитать по пальцам, — и несколько тщательно отобранных любовников). Не могло быть и речи о том, чтобы забыть эти столь необходимые предметы: она быстро запихнула их в свою кожаную сумочку от «Шанель» и вернулась в спальню, где ее ждала льняная блузка с глубоким декольте, которая при поступлении из первой чистки уже напоминала тряпку. Но ношение помятых вещей было явно в моде. А уж она-то в моде разбиралась! Ведь не зря же она контактировала со всеми модницами столицы: шикарные портманто при обязательном сопровождении баула по последнему писку моды или застиранные джинсы с заплатками, выставлявшиеся на самых известных подиумах. Эти девицы были обвешаны логотипами кутюрье подобно тому, как советские маршалы были увешаны колодками с орденами и медалями.