Пилигримы - Сергей Шведов

– Хотел бы я знать, где они прятались весь вчерашний день, – вздохнул огорченный Вальтер. – Неужели за тем дальним холмом?

Крестоносцы поспешно строились на самом краю своего плохо оборудованного лагеря – лицом к врагу, спиной к городу. Последнее обстоятельство очень огорчало Герхарда, опасавшегося внезапной вылазки осажденных. От поля предстоящей битвы до городского рва было всего каких-нибудь две мили, которые можно было преодолеть за очень короткий срок. С большим трудом шевалье де Лавалю удалось выпросить у епископа Дитмара коня. Он сразу почувствовал себя полноценным рыцарем и почти весело подмигнул Вальтеру. Конных крестоносцев под штандартом пфальцграфа Рейнского собралось более трех тысяч. Сила немалая, надо признать. Особенно если учесть, что противостоять им будут пехотинцы. Вожди похода уже разработали план атаки, незамысловатый, по мнению Герхарда, но действенный. Конница под командованием Германа Рейнского должна была обойти поморян с фланга и ударить им в тыл, благо равнинная местность позволяла это сделать. А довершить начатый ими разгром следовало пехоте. Дабы избежать всяческих сюрпризов со стороны города, Альбрехт Медведь решил оставить в лагере пять тысяч кнехтов, готовых отразить натиск любого врага. Предосторожность далеко не лишняя, учитывая коварство славян, уже не раз испытанное на себе крестоносцами.

Тяжеловооруженная конница двинулась с места не спеша. Надо было сохранить утомленных переходом коней для битвы. Острожный Герман Рейнский сделал большой крюк, дабы не подвергать своих людей опасности обстрела со стороны поморянских лучников, уже успевших показать крестоносцам свою меткость. К сожалению, эта неспешность передвижения конницы позволила славянам попятиться назад на довольно значительное расстояние, что не могло не огорчать кнехтов, уже перешедших в атаку. Им пришлось остановиться, чтобы перевести дух и изготовиться для нового решительного броска. Создавалось впечатление, что поморяне наконец-то осознали численное превосходство своего врага и теперь пытались избежать столкновения. Чего, разумеется, нельзя было допустить. Конница крестоносцев ускорила ход, чтобы помешать растерявшемуся противнику, покинуть поле битвы. Топот копыт почти заглушил звуки начинающегося сражения. Насколько мог видеть Герхард, кнехты уже настигли отступающих поморян и навязали им решительный бой. Что значительно облегчило рыцарям выполнение поставленной задачи. Шевалье де Лаваль уже видел спины врагов, на удивление немногочисленных, когда под копытами его коня вдруг разверзлась земля. Точнее, не разверзлась и разъехалась, расползлась словно кисель. Кони крестоносцев стали погружаться в топь раньше, чем их всадники успели заметить опасность.

– Болото! – дико закричал Вальтер, глядя на Герхарда круглыми от ужаса глазами.

Конь Валенсберга уже утонул в грязи по самое брюхо, а сам он никак не мог сползти с седла. Похоже, у него нога застряла в стремени. Герхард даже не пытался спасать своего гнедого, он упрямо полз по расползающейся грязи к тонущему товарищу, с ужасом осознавая, что может не успеть.

– Ногу освободи! – хрипел он Вальтеру, уже потерявшему над собой контроль и барахтающемуся в коварной топи, словно в лохани с водой. Каким-то чудом Герхард дотянулся до его волос, но тут же начал тонуть сам. Конь, уже погрузившийся в топь, тянул на дно и своего хозяина, и Лаваля, пытавшегося его спасти. А вокруг хрипели гибнущие животные и вопили люди, пытаясь выбраться из объятий липкой смерти, настигавшей их с пугающей быстротой. Лаваль уже утратил надежду на спасение, когда вдруг почувствовал твердую опору под левой рукой. Кто срубил или сломал эту березу, одиноко возвышающуюся среди топи, он так и не понял, зато для него она оказалась тем мостом, по которому он смог вернуться в этот мир. Он с такой силой рванул Вальтера на себя, что тот заверещал от боли. Видимо, в последний момент Валенсберг успел высвободить ногу из стремени и сейчас медленно выползал из объятий смерти, словно во второй раз рождался на белый свет. А Герхард все тянул и тянул его за собой цепляясь за ствол и ветки, отчаянно расталкивая грязь ногами, пока вдруг не почувствовал, что спасен. На твердую землю он выбрался сам, таща за собой обессилевшего друга. Первое, что он увидел, было мокрое от слез лицо Германа Рейнского. Пфальцграф, чудом не угодивший в болото, оплакивал смерть своих людей. Вокруг него суетились те, кому повезло больше, чем их товарищам. Увы, помочь гибнущим, они не могли. Топь поглощала крестоносцев с жадностью монстра, время от времени выбрасывая на поверхность огромные пузыри. За несколько минут Герман Рейнский потерял две трети своих людей, а те, что уцелели, были объяты ужасом почти суеверным. Чужая земля отказалась нести их победе, она разверзлась под копытами их коней, заглотнув в свое ненасытное чрево германскую славу и оставив уцелевшим в назидание только вонь и горечь утраты.

Герхард с трудом поднялся на ноги, вытер липкую грязь с лица и огляделся по сторонам. Альбрехт Медведь со своими кнехтами с трудом сдерживал поморян, атакующих его со стороны города. Куда исчезли люди, обманувшие крестоносцев сегодня утром, анжуец так и не понял. Шевалье де Лавалю хотелось верить, что они либо утонули в трясине, либо были изрублены кнехтами, мстящими за погибших рыцарей. Но в любом случае положение маркграфа оказалось незавидным. Он позволил завлечь себя в болото и теперь балансировал на самом краю тверди, бросая на копья и мечи поморян своих обезумевших от ужаса пикинеров.

– Надо помочь! – обернулся Герхард к пфальцграфу. – Без нас они не выберутся из ловушки.

Под рукой у Германа Рейнского оставалось пятьсот конных и три сотни пеших перемазанных грязью рыцарей, их он и повел на помощь гибнущим в болоте кнехтам Альбрехта. Поморяне вовремя заметили опасность и стали медленно пятиться назад. Сначала в их фалангу врезались конные рыцари, но прорвать ее не смогли. Славяне, ощетинившись копьями, стояли столь твердо, что сумели выдержать и напор конских туш, и удар подоспевших им на помощь пеших рыцарей. Однако отчаянную атаку Германа Рейнского можно было считать удачной. Уцелевшие кнехты успели вырваться из болота и теперь поспешно строились в ряды на твердой земле за спинами своих товарищей. Лаваль, без устали орудовавший мечом, перемазанный грязью и кровью, не сразу расслышал сигнал отхода. Он почти обезумел от потрясений сегодняшнего дня, и только громкий крик Вальтера отрезвил его:

– Отходим, Герхард!

Рыцари, как конные, так и пешие, медленно отступали назад по всему фронту, вынося на плечах своих раненных товарищей. Поморяне их не преследовали, в спешке перестраивая свои ряды для нового столкновения. Крестоносцы, поредевшие наполовину, все-таки и сейчас превосходили их числом. Впрочем, к славянам могла подойти подмога, а вот германцем ее ждать было неоткуда. Кнехты были измотаны до такой степени, что уже не могли, а главное не хотели сражаться. Крест, который они взвалили на себя по призыву папы, оказался слишком тяжел для их спин. Трещавший хребет крестоносного войска вот-вот готов был переломиться, и это, наконец, понял даже упрямый Альбрехт Медведь.

– Отходим к Щетину, – распорядился маркграф, и эти его слова были восприняты с громадным облегчением всеми без исключения участниками похода. Вот только радость их была преждевременной. Поморянская земля не хотела отпускать тех, кто вторгся в ее пределы с оружием в руках. Видимо, вожди славян понимали, какую опасность для них будет представлять все еще не разгромленная армия крестоносцев после того, как две ее потрепанные части соединяться в один жизнеспособный организм. За время отступления германцы еще трижды подвергались массированному нападению поморян, а засадам на их пути просто не было числа. Люди валились с ног от усталости, голода и подступающих болезней и далеко не всех потом удавалось поднять.

– У тебя седая прядь в волосах, – сказал вдруг Вальтер Герхарду, отводя глаза. – Прямо надо лбом.

– Старею, – криво усмехнулся Лаваль и поспешно ухватился за лопату. – Копай, благородный рыцарь, боюсь, что это не последняя могила на нашем пути.

Арнульфу фон Мейнсдорфу почти повезло. Ему предстояло покоиться в отдельной могиле под высокой сосной, гордо вознесшей к небесам свою зеленую корону. Большинство умерших и погибших так и остались в чужой земле не погребенными. А их бренные останки стали добычей птиц и зверей.

– Сколько ему было лет? – спросил Герхард, тупо глядя в изможденное лицо умершего.

– Двадцать, – нехотя отозвался Вальтер. – Мы были одногодками. После этого похода Арнульф собирался жениться. Увы…

– Значит, не успел нагрешить, – констатировал Лаваль. – Будем надеяться, что в райских кущах ему будет много лучше, чем на земле.

Фридрих Саксонский и Конрад Мейсенский подкреплений не ждали. Поход крестоносцев по земле лютичей не был легкой прогулкой, но до крупных стычек дело у них не доходило, а потому и силы им удалось сохранить. Осторожный Фридрих все свое воинское умение тратил на то, чтобы уклониться от жестких объятий врага. Он петлял по чужой земле как заяц, ловко уходя из расставленных силков, но и урона врагу почти не наносил. Его маневры доводили рыцарей до белого каленья, а разбившие в кровь ноги кнехты всерьез поговаривали о бунте. В довершение всех бед среди животных начался мор. За несколько дней сдохла половина лошадей, а остальные превратились в кляч, которых их незадачливым наездникам приходилось тащить чуть ли не на собственных плечах. Когда ропот среди крестоносцев достиг апогея, хитроумный пфальцграф вывел их, наконец, к городу Щетину. Конрад Мейсенский даже крякнул от огорчения, когда его глазам открылось воистину величественное зрелище. Щетин был велик и очень хорошо укреплен. Его население почти втрое превосходило армию крестоносцев, и вооруженных людей там, надо полагать, хватало. Благородный Фридрих бодро приказал своим мастерам строить метательные орудия. Конрад Мейсенский полагал, что без осадной башни, лучше всего двух, крестоносцам не обойтись. Его поддержал архиепископ Магдебургский.