Все как в кино - Наталья Корнилова

Я взяла в руки одну из кассет (как раз возмутительную интерпретацию чеховского шедевра, про «вишневый зад») и внимательно рассмотрела ее. Насколько я могла понять, такие кассеты в продаже не появлялись. По всей видимости, это был экспортный вариант, потому что все, за исключением названия, на обложке было написано на английском языке. Там, где обычно стоит лейбл и трэйдмарк производителя, стояла только жирная буква J, а под ней маленькие буквы – РМ. Рядом красовалась загогулина в виде трезубца, и по ней нарочито криво написано: «Exclusive».

– Понятно, – произнесла я. – Вот и продукция, которую производит контора Вани Пороховщикова. Но толку от обнаружения этой продукции, прямо скажем, немного: ни телефонов, ни факсов, ни электронных адресов… Тебе когда-нибудь доводилось видеть такие кассеты? – спросила я и бросила Розенталю одну из них.

Миша рассмотрел ее, а потом вздрогнул и произнес:

«Джей»? «Джеями» даже у меня в магазине не торговали. Бывали поштучно из-под полы. Но дорого это стоит. И опасно. Товар в основном на экспорт, я слышал. Все эти зажравшиеся америкашки и прочие уроды бешеные бабки за «джей» платят.

– Какой «джей»?

– А вот, видишь букву – J? Вот по ней кассеты и именуют «джеями».

– А что такое вот здесь – РМ?

– Не знаю, – сказал Миша. – Какая-нибудь русская аббревиатура – Русская Мафия или Российская Мерзость Home Video, например. Или английское: PostMortal.

«Постмортал»? – проговорила я, чувствуя холодок в спине. – «Посмертный»? Что-то ты, Миша…

– Что-то ты, Маша, – подлаживаясь мне в тон, перебил он, – что-то ты, Маша, мнительная какая-то. Для Пороховщикова эта кассета уж точно – «постмортал».

– Раритетные кассетки, говоришь? – произнесла я. – Ну ладно… возьму я себе одну.

В этот момент в дверь прозвучал длинный звонок: явилась вызванная четверть часа назад милиция.

* * *

Приехавшие ребята из уголовного розыска со свойственной им предупредительностью и деликатностью водворили меня в отделение, где после тягомотной процедуры составления протокола, где я, слава богу, фигурировала в качестве свидетеля, меня промариновали еще три часа.

Возможно, время это было бы существенно меньшим, если бы не Миша Розенталь: по всей видимости, хлопец патологически не переносил стражей правопорядка и потому всячески портил им настроение. Портил неуместными выходками типа распевания песни Высоцкого «Милицейский протокол»:

«Теперь дозвольте пару слов без протокола… чему нас учит… тэ-эк сказать, семья и школа? Шта-а-а жизнь сама таких накажет строго…»

Он угомонился только после того, как местный плотный хлопец пообещал Мише повесить на него пару «мокрых» дел, которые зависли «глухарями» на отделе.

В офис (он же место моего непосредственного проживания) я вернулась часа в три ночи. Причем не одна, а с Розенталем. Последний отчаянно требовал поместить его на ночлег, благо до его собственного дома дойти не было никакой возможности. А везти Розенталя через пол-Москвы или тем более выкидывать на углу – на это я не была способна.

Откровенно говоря, этот человек мне понравился. Не то чтобы уж очень, но так – в меру. Трагический повод, приведший к нашему знакомству, ничуть не смущал Мишу, когда он в полном соответствии с каноническим фильмом потребовал «продолжения банкета», мотивируя это тем, что «он еще будет очень полезен» и без него расследование «зайдет в тупик, как теория марксизма-ленинизма».

Мудреные сравнения удачно похмелившегося Миши Розенталя в иное время позабавили бы меня. Но сейчас я дьявольски устала и вела машину на автопилоте. Бойкие тирады Миши долетали до меня вялым бормотанием, и мне все время хотелось рявкнуть на него, чтобы он замолчал, но каждый раз не находила в себе сил заткнуть болтливого пьянчужку.

Наверно, в самом деле – обаятельный.

* * *

Утро выдалось грозным.

Началось с того, что я, спускаясь с третьего этажа на второй, наткнулась на взъерошенного Родиона, который тащил за шкирку какого-то упирающегося человека, плохо стоящего на ногах, но тем не менее сопротивляющегося.

При ближайшем рассмотрении человек оказался не кем иным, как Мишей Розенталем.

Оказалось, что, проснувшись, по обыкновению, рано утром, Родион Потапыч спустился вниз, в офис, и застал тут лохматого неизвестного, бодро потрошащего холодильник. Лохматый неизвестный уже успел ополовинить бутылку великолепного коньяка и закусить его шпротами и теперь примеривался к холодным телячьим отбивным, которые Родион любил есть на завтрак с жареной картошкой и бутербродами с сыром.

– Босс, ты что это свидетеля в расход пускаешь? – недоуменно выговорила я.

– Не знаю, чему он там был свидетелем, – в сердцах отозвался Родион Потапыч и тряхнул Розенталя с силой, которую сложно было заподозрить в отнюдь не богатырском теле моего босса, – но я стал свидетелем того, как этот субъект, – очевидно, вор – выпил почти весь мой любимый коньяк да еще мерзко икал при этом!

– Эк… гэк! – вырвалось из самых глубин Розенталя: диагноз об икании подтвердился.

Я засмеялась:

– Где же это вы видели воров в семейных трусах, Родион Потапыч? Это я привезла его сегодня ночью из отделения. Нас там допрашивали и составляли протокол по даче свидетельских показаний. Да вы посмотрите на него внимательнее, Родион Потапыч. Никого он вам не напоминает?

Босс недоуменно уставился на икающего сына турецкоподданного и внука раввина.

– Погоди… – наконец выговорил он. – Так это ж тот парень… из фильма.

– А вот это верно. Так же верно, как то, что оператора того же фильма оперативно – как и следует делать в отношении оператора – застрелили незадолго до нашего визита к нему.

– Вот как, – сказал Родион и выпустил Мишу. Тот едва не загремел вниз по лестнице, потому что явно не ожидал потерять точку опоры (в лице босса) так быстро и так неожиданно. – А ну-ка пройдем в кабинет. Да, кстати… у тебя, Мария, самолет через два с половиной часа.

Через десять минут одевшийся Миша, Родион и я завтракали. Валентина, жена Родиона и по совместительству исполняющая в нашей «башне» обязанности поварихи, быстро организовала трапезу на троих. Сама она питалась в комнате драгоценного чада Потапа. Благо последний, вероятно, сознавая, какую незавидную судьбу уготовили ему родители-радетели, прилепив в свидетельстве о рождении такое зверское Ф.И.О., орал день и ночь и не давал бедной Вале никакой передышки.

– Значит, вот так, – проговорил Родион задумчиво, когда выслушал рассказ о перипетиях последнего дня. – Очень интересно…

– Мне кажется, что вы меня мистифицируете, – довольно нагло заявил Розенталь. – Я мог бы быть вам полезен… потому что, насколько я понял, ваши интересы в данном деле лежат в такой сфере, где я имею определенные знакомства, входы и выходы.

– И потому торгуете инвентарем для сексуально озабоченных женщин, – язвительно сказала я.

Розенталь повернулся ко мне, его темные выпуклые глаза иронично вспыхнули, когда он ответил:

– А вот мне показалось, что вас мужчины интересуют в той же степени, в какой покойного Ваню Пороховщикова интересовали женщины. Впрочем, для сыщика, вне зависимости от пола, это и неважно: насколько я помню, самый знаменитый представитель вашей профессии, мистер Шерлок Холмс, тоже начисто игнорировал представителей противоположного пола. Один Ватсон перед глазами болтался.

– А вы довольно ядовитое существо, – сказал Родион Потапович.

– Да ну? Ядовитое? Тарантул секс-индустрии? Каракурт второй древнейшей, то бишь журналистики, и…

– Ну ладно тебе паясничать, Валентиныч, – фамильярно перебила его я. – Тебе стоит просмотреть с Родионом Потаповичем запись, по которой ты мог бы дать ряд полезных комментариев. По крайней мере, я надеюсь.

– А ты?

– А мне пора собираться в аэропорт. – Я наклонилась к уху Родиона и тихо произнесла – Надеюсь, босс, что памперсы окончательно не забили вам мозги и вы не станете показывать Розенталю полную версию. Понимаете?

Родион снисходительно улыбнулся и пожал плечами…

Глава 6

В Саратове я была первый раз.

Саратовский аэропорт, в отличие от Шереметьева-2, где накрапывал мелкий противный дождик, а по взлетным полосам стелился противный сырой туман, встретил меня ярким осенним солнцем и теплым ветром. В воздухе плыл какой-то едва уловимый запах нагретого асфальта, смешанный с принесенным сюда ароматом опадающей листвы.

Я тут же поймала машину, не отойдя от здания аэропорта и пяти метров. Вернее, машина – старенький «Фольксваген» с новыми дисками на колесах – сама тормознула возле меня, а высунувшийся из окна водитель – широколицый молодой парень с на редкость белозубой улыбкой и высоким бугристым лбом – предложил подбросить меня, «куда даме будет угодно».

Провинциальное радушие порадовало меня: я кивнула и уселась на переднее сиденье «Фольксвагена», оправляя на коленях юбку.