Кубинское каприччио - Чингиз Абдуллаев

– У кого еще есть ключи? – поинтересовался Дронго.

– Только у моего брата. Больше ни у кого, – ответил Измайлов, – но здесь убирала Фатьма уже под моим наблюдением. И мы вместе с братом искали алмаз.

– Вы же говорили, что он мог быть в тайнике в вашем старом доме в Красной Слободе.

– Там он и был, – кивнул Борис, – но на всякий случай мы проверили и нашу бакинскую квартиру.

– И ничего не нашли?

– Ничего. Одну рублевую монету, которая закатилась за сервант. Еще с головой Ленина. Старая монета. И больше ничего.

Дронго огляделся. Здесь было мрачно и неуютно, как бывает в большой холостяцкой квартире, где не чувствуется заботливая женская рука и никогда не слышно радостных детских криков. Даже пахнут холостяцкие квартиры как-то по-особенному. Одиночеством, пылью, старой мебелью, тараканами, мужскими запахами, не разбавляемыми женским парфюмом и молоком для детей. Он обошел все комнаты, вернулся в кабинет хозяина. Уселся на старом кожаном диване. Оглядел массивную мебель с книгами. Борис устроился в кресле своего дяди.

– Никак не могу понять характер вашего дяди, – признался Дронго, – с одной стороны, потомственный ювелир. Человек бережливый, расчетливый, знающий цену каждой копейке. Он послал вас, своих племянников, которых любил, как собственных детей, в другие города и заставил работать так, чтобы вы ценили каждую заработанную копейку. И даже давал вам деньги в долг. С другой стороны, продал магазин своему помощнику и вложил все деньги в этот алмаз, который хранил как реликвию семьи. И еще он тратил огромные деньги на свою знакомую, не жалел для нее практически ничего. Как это совмещалось в одном человеке?

– Он был ювелиром, – задумчиво произнес Борис, – и всегда им оставался. А в пятьдесят восемь встретил Валиду. Я не скажу, что он влюбился, но она ему очень нравилась. Он даже взял ее с собой в Израиль. Я думаю, что, если бы она захотела, он бы на ней женился. Но она не захотела. Он однажды сказал мне об этом. Возможно, он понимал, что это его последняя любовь. Он уже тогда предчувствовал, что долго не протянет. И эта последняя любовь была как награда. Поэтому он так к ней относился.

– Но когда он умирал, ее не было рядом с ним, – напомнил Дронго.

– Верно, – согласился Борис, – он сам этого не хотел. Вы же понимаете, как он выглядел в последние недели своей жизни. Он стеснялся, пугался, не любил смотреть на себя в зеркало. Все время требовал, чтобы мы его брили. Хотел выглядеть как можно лучше. И не разрешал приезжать Валиде. Ее не любили в Красной Слободе. И не ждали.

– Она знала об алмазе, – меланхолично произнес Дронго.

– Не только она, – возразил Борис, – о камне знали многие. Но это были только слухи. Его могли видеть только мы двое. Асиф и я.

– Она его тоже видела. Валида спросила его об этом алмазе, и он его показал.

– Не может быть.

– Она рассказала даже, что камень был желтоватого цвета и на нем была одна надпись. Такие подробности она могла узнать, только увидев этот алмаз.

Борис покачал головой.

– Наверно, это из-за болезни, – убежденно сказал он, – никогда бы в жизни не поверил, что он мог показать кому-то этот алмаз.

– Вы же сами сказали, что это была его последняя любовь. В таком возрасте мужчина может потерять голову.

– Только не наш дядя. Он до последней секунды сохранял ясность мысли. Все просчитывал и все учитывал. Настоящий ювелир.

– Алмаз видели еще несколько человек. Он был у Казыма Арсеновича, и его видел Расул-заде.

– Откуда? Мой дядя его никому не показывал.

– Отец Казыма Арсеновича приносил этот камень Расул-заде еще лет тридцать назад. Хотел распилить. Боялся держать такую ценность у себя дома. Но Расул-заде его отговорил.

– Странно. Но я об этом не знал. Откуда вы могли узнать такие подробности? Неужели он вам сам это рассказал?

– Его сын – мой давний приятель.

– Тогда понятно. Но я не знал таких подробностей.

– Я хотел встретиться с Мильманом, но мне сказали, что он сегодня плохо себя чувствует, и попросили перезвонить завтра. Может, вы окажете мне протекцию и позвоните ему, чтобы он меня принял. Мне нужно переговорить с ним до того момента, когда я поеду в Красную Слободу.

– Давайте ему позвоним, – оживился Борис, доставая мобильный телефон.

Он быстро набрал номер.

– Добрый вечер. Это говорит Борис Измайлов. Да, Раиса Иосифовна, это я. Мне нужно поговорить с Генрихом Соломоновичем. Большое спасибо. Извините, что вас побеспокоил. – Он закрыл телефон рукой и шепотом объяснил: – У них дома Раиса Иосифовна, главный хранитель семейного очага. Без ее согласия никто не может встретиться или переговорить с Генрихом Соломоновичем.

– Здравствуйте, Генрих Соломонович, – сказал Борис, услышав голос врача, – у меня к вам одна необычная просьба. Сюда приехал один наш общий знакомый, который хочет встретиться с вами. Дело в том, что завтра утром он уезжает из города. И ему обязательно нужно переговорить с вами.

– Если нужно, тогда пусть придет ко мне сегодня через час, – согласился Мильман. – А по какому вопросу?

– Он собирается написать книгу о нашем дяде, – сказал Борис, взглянув на Дронго. Тот, соглашаясь, кивнул.

Измайлов убрал телефон.

– Мильман будет ждать вас через час. Он живет в доме на Торговой, рядом с домом, в котором жил академик Ландау. Вы знаете этот дом?

– Конечно, знаю, – грустно ответил Дронго, – я ведь вырос в этом городе. Я знал, где жил великий Ростропович, где дом Ландау, ставшего легендой еще при жизни. В этом городе я знал, где живет Муслим Магомаев, в подъезде которого дежурили сотни молодых женщин. Я старше вас, Борис, и еще помню атмосферу интернационального Баку шестидесятых-семидесятых годов. Таких городов в мире очень мало.

– Возможно, вы правы, – вежливо согласился Борис, – но меня больше интересует не наш город, в котором я тоже вырос, а наш алмаз, который исчез неизвестно куда. И пока мы с братом его не найдем, мы не успокоимся.

– Вы составили список подозреваемых, – напомнил Дронго, – и там было десять имен. Верно?

– Нет, восемь. Я вам уже много раз говорил, что я и мой старший брат вне всяких подозрений. Мы не идиоты, чтобы воровать алмаз у самих себя. Это абсолютно исключено. Я понимаю, что вы, как опытный детектив, должны в первую очередь подозревать тех, кто вне всяких подозрений. Но это просто нереально. Ведь это наш алмаз. Зачем нам его воровать?

– Но в вашу восьмерку входит восьмидесятилетний врач, известный на весь Азербайджан своей порядочностью и честностью.

– Входит. Мы написали всех, кто даже теоретически мог это сделать. Если хотите, можете подозревать и меня с братом. Но список состоит из других людей. Я больше всего боюсь, что алмаз уже давно вывезли и его сейчас нет в городе. Возможно, что его попытаются распилить, и это самое страшное, что с ним могут сделать.

– Когда возвращается ваш брат?

– Послезавтра. И он останется вместе со мной, пока мы не найдем этот исчезнувший алмаз. И если вдруг кто-то попытается продать его в Австралии или в Южной Африке, то мы полетим и туда, только для того, чтобы вернуть наш камень.

– Хорошо, – поднялся Дронго, – мне нравится ваша убежденность, ваше настойчивое желание получить этот камень. Возможно, что его еще не успели отсюда увезти. Но его все равно нужно найти. И если он еще в Баку, я надеюсь, что мы его найдем.

Он попрощался с Борисом и вышел из квартиры. На этот раз он решил пройтись пешком через весь центр города. Уже подходя к дому Мильмана, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и ничего не заметил. Но ощущение чьего-то взгляда на затылке оставалось. Словно кто-то следил за ним. Поднявшись по лестнице, он нашел квартиру Мильмана и позвонил. Дверь ему открыла пожилая женщина, которой было не меньше лет, чем ее мужу. Внимательно посмотрев на гостя, она осталась довольна проведенным осмотром и, кивнув, разрешила пройти Дронго в квартиру, где в просторной гостиной его уже ждал сам Мильман.

В Баку было несколько известных фамилий врачей, о которых знал весь город. Кардиолог Гусман, онколог Мильман, детский врач Листенгартен, гинеколог Туганова. Вместе с местными врачами Мир-Касимовым, Топчибашевым, Мусабековой они составляли золотой фонд отечественного здравоохранения.

Генрих Соломонович сидел за столом. Увидев вошедшего, он кивнул, поднимаясь и протягивая руку. Ему было трудно стоять, было очевидно, что он действительно плохо себя чувствует, сказывался его преклонный возраст. Почти лысый покатый череп, крупные черты лица, небольшая щеточка седых усов, внимательные, живые глаза.

– Мне позвонил Борис Измайлов, – начал разговор Мильман, – и поэтому я согласился вас принять. Как изволите вас называть?

– Меня обычно называют Дронго.

– Значит, и я буду называть вас господин Дронго. Что именно вам нужно? Зачем вы хотели со мной поговорить?

– Вы были лечащим врачом Семена Борисовича Измайлова?