Клубника со сливками - Светлана Демидова

– Как скажешь…

Римма огляделась вокруг. Все было приведено в порядок. Анечкины вещицы заняли привычные места. В комнате чисто, уютно и пахнет свежевыглаженными Юриными рубашками. Пожалуй, уже есть смысл убрать их в шкаф, оставив на плечиках одну, светло-бежевую, которую он наденет в ресторан. Римма подергала тугую дверцу. Как и всегда, открыть ее удалось только с третьего раза, дернув изо всех сил. С верхней полки открытого шкафа на Римму упала коробка из-под обуви. Она попыталась ее поймать, выпустив из рук рубашки, но ей не удалось. Крышка коробки спланировала на пол. Вслед за ней прямо на Юрины рубашки посыпались старые фотографии, письма и бумаги. Римма подняла несколько фотографий. На одной были изображены незнакомые ей люди в смешных мешковатых одеждах. С другой улыбалась юная девушка с простоватым, но очень милым лицом. Судя по толстой косе, переброшенной на грудь, этой девушкой была Анечка. Римма ответно улыбнулась ей и подняла с пола сложенное прямоугольником письмо с загнутой боковиной, как делали раньше, чтобы впихнуть тетрадные листки в чересчур короткий конверт. Она не собиралась читать чужое письмо, но на глаза неожиданно попалось слово «люблю». Римма сама была настолько переполнена любовью, что инстинктивно перевела взгляд повыше и прочитала: «…не смогу никогда, но сделаю все, чтобы он ни в чем не нуждался. А люблю я одну лишь тебя. И ты об этом знаешь. Все утрясется, моя милая, уляжется. Мы все равно не могли бы…» На этом месте Римму прервал звонок. Видимо, вернулся Егоров. Он любил, чтобы Римма открывала ему дверь, и они целовались на пороге, будто не виделись сто лет.

Римма зачем-то сунула письмо в книгу, которую читала, и побежала открывать дверь. Действительно вернулся Юра. И, как всегда, она юркнула к нему под куртку, забыв про рассыпанные письма и фотографии. Вспомнить про них пришлось очень не скоро, только когда пришла пора оторваться друг от друга, чтобы собираться в ресторан.

– А вот это я, смотри! – весело сказал Егоров и протянул Римме фотографию с толстощеким мальчуганом, который сидел на коленях все у той же Анечки.

– Ты? – удивилась она и еще раз вгляделась в фотографию. – А почему ты вместе с Анечкой?.. Слушай, а все-таки она кто?

– Узнала, да? – почему-то обрадовался Юра. – По косе, конечно. Знаешь, я в детстве любил смотреть, как она расчесывает волосы. Они у нее были длинные-длинные, почти до полу, и волнистые, видимо, от косы… У меня аж дух захватывало, представляешь?

– Представляю, – улыбнулась Римма. – Ну, расскажи, кто она?

– Я действительно не знаю, кем ее считать. Она нам как родственница, хотя по крови чужая. Начну, пожалуй, с отца. В советское время он был заведующим книжным магазином «Мир науки». В нем продавались учебники, словари, справочники, энциклопедии и разнообразная техническая литература. Занятие по тем временам было довольно хлебным, потому что любые хорошие книги, а также учебники со словарями достать было трудно. Отец имел массу знакомых в разных кругах, ну и… он им книги, они ему тоже что-то, по возможности… В общем, жили мы хорошо. Ты видела, какая у мамы квартира. Может, обратила внимание на книжные шкафы?

Римма кивнула. Даже в той комнате, где лежала Евстолия Васильевна, книг за стеклами книжных шкафов было много.

– Так вот, хотя отец продавал техническую литературу, увлекался он древнерусской живописью. Не в том смысле, чтобы иконы собирать. Он собирал книги и альбомы по русской живописи и еще по западной средневековой. У нас много редких экземпляров, за которые и по сей день можно выручить хорошие деньги. Но мама наотрез отказалась их продавать, даже когда мы здорово нуждались после смерти отца.

– А Анечка-то? – нетерпеливо спросила его Римма.

– Уже и до Анечки недалеко. Слушай! Однажды в какой-то поездке отец выпросил у одного человека старинную книгу… «Часослов» называется… с потрясающими иллюстрациями – я тебе потом покажу – от них прямо не оторваться. Разумеется, он заплатил хорошую сумму, но в дополнение к деньгам этот товарищ попросил устроить на работу в тогдашнем Ленинграде… его племянницу из-под Ржева, из деревни со смешным названием Мышкино. Отец пообещал, и к нам приехала Анечка. Ей тогда было лет двадцать. Приспособиться к столичной жизни она долгое время никак не могла, а поскольку никакой специальности у нее не было, то как-то само собой получилось, что она осталась у нас вроде бы за кухарку. Нет, ты не думай, никто ее прислугой не считал. Она стала членом нашей семьи. А я вообще долгое время был уверен, что у меня две мамы. Одна строгая и серьезная – это известная тебе Евстолия Васильевна, а другая – веселая добрячка Анечка.

– И что же, она так у вас все время и прожила? Даже замуж не вышла?

– Она вроде бы выходила и даже уезжала в свое Мышкино, а потом почему-то опять вернулась, но все это происходило тогда, когда я был слишком мал, и потому ничего не помню. Собственно говоря, перипетиями личной жизни Анечки я никогда не интересовался. В детстве мне было достаточно того, что она любила меня, а я – ее. Когда повзрослел – спрашивать стало как-то неловко, а теперь уж история ее замужества вообще быльем поросла. Анечка всю жизнь с нами рядом. Эту квартиру ей купил отец. Она ее, видишь, и обставила по своему вкусу, и вещи личные тут держит… фотографии вот… письма, но живет большей частью у нас.

Егоров взглянул на часы и присвистнул:

– Ну ничего себе! Уже пятый час! А ну давай быстро!

Они кое-как покидали фотографии и письма в коробку, затолкали ее обратно на верхнюю полку шкафа и начали весело и бестолково собираться в ресторан.

* * *

Интерьер ресторана «Дельфин» был выдержан в сине-голубых тонах, которые дизайнеры, видимо, одни только и считали морскими. Даже стеклянная посуда отливала синим и голубым. С каждого предмета нагловато ухмылялся тот самый дельфин, который дал название ресторану. Все в этом заведении вызывало у Риммы раздражение, недоверие и почему-то казалось подозрительным. И дельфин был каким-то мультяшным, и сине-голубого цвета – явный перебор, и именинник – чересчур приторный мужчина. Он долго слюнявил Риммину руку и рассыпался в таких вычурных комплиментах, будто она выглядела отвратительно и он очень старается, чтобы другие этого не заметили.

Римма специально бросила оценивающий взгляд в зеркало, которое тоже отливало голубым. Нет же! Она сегодня необыкновенно хороша и сама удивлена, как гибко ее тело под черным облегающим платьем, как золотятся волосы! А лицо… Может быть, этого Аркадия испугало ее лицо? У нее оно сегодня особенное… Не лицо, а олицетворенная любовь…

Римма бросила взгляд на своего спутника. Как она могла раньше думать, что у него ординарная внешность? У Юры такой благородный вид, даже, пожалуй, аристократический. Как ловко сидит на нем замшевый пиджак! А рубашка в тон светло-карим глазам! И взгляд… Какой у него взгляд! Она с ума сходит, когда он на нее смотрит… Неужели он когда-то так же смотрел на свою жену и на… других женщин, которых старуха Евстолия ему приписывает? Да нет же! Не было у него никаких других! А жену, пожалуй, можно и простить, потому что у нее, Риммы, ведь тоже был муж и она, между прочим, его любила…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});