Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга - Николай Адлерберг

В одной из соседних комнат стоял большой биллиард: паша был большой охотник играть на биллиарде.

Из сераля мы пошли осматривать судебные присутственные места. Строение не великолепно и неинтересно. В присутствии члены сидели поджавши ноги на диванах, курили трубки и распивали кофе. О чем шла речь – мне неизвестно.

Идя по улицам Александрия, нельзя забыть, что находишься в Африке: все носит на себе совершенно особенный, анти-европейский отпечаток. Дома низки, грязны, без всякой архитектуры; улицы тесны, немощены и наполнены народом, который, подобно неаполитанским ладзарони, курит, варит, ест и спит на улице, у дверей домов.

Извоз в Египте двоякого рода: для перевозки жителей служат маленькие ослы с довольно покойным и быстрым бегом; подле каждого осла бежит, не переводя дух, полуголый араб, понукающий осла палкой. Для перевоза тяжестей употребляются верблюды, или так называемые дромадеры – отвратительное огромное животное на длинных ногах, с громадным горбом, в виде осыпавшейся пирамиды; на него навьючивают всевозможную кладь – кули с мукой или овсом, огромные ящики, чемоданы и проч. Встречаемые на каждом почти шагу подобные караваны верблюдов производят странное впечатление на путешественника, которому ново это зрелище.

Народ в жалком положении. Вице-король, владея Египтом на правах арендатора, не признает в целой стране ничьей, кроме личной своей собственности. Уплачивая ежегодно дань турецкому султану, паша полный хозяин в своем управлении. Народ изнуряется нищетой и чрезмерно тяжелыми работами. Так, например, однажды вице-король употребил ⅔ народонаселения Нижнего Египта, в том числе и войско, на многотрудную работу – на прорытие в песчаной степи судоходного канала от морского берега Александрии до деревни Атфе, для соединения этой водяной системой Средиземного моря с Нилом, природное устье которого, уклоняясь на довольно значительное расстояние от прямого направления к Александрии, сливается с морем двумя главными рукавами: левым в Розетте и правым в Дамиете. Образуемый этими двумя ветвями благодетельного Нила треугольник, которому основанием служит Средиземное море, считается плодоноснейшей страной в целой Африке. Этот уголок, по сходству с формою греческой буквы Δ, называется Дельтой. Дамиета в особенности славится на всем востоке изобилием отличного риса и сарачинского пшена. Не должно забывать, что рытье канала в степи производилось под знойным небом африканского солнца. Некоторые уверяют, что не только сильные мужчины, но даже старики, дети и беременные женщины принуждены были работать; те, у которых не доставало силы копать землю, употреблялись для переноски и перевоза вырытого песку; за неимением достаточного количества рабочего инструмента, некоторые рыли руками. В несколько лет канал был кончен и теперь служит водяным сообщением с Каиром, Черным морем, Индией, Китаем и проч.

Работы эти производились бесплатно. По окончании канала паша открыл его сам, проплыв по нему из Александрии в Каир, и, в честь царствовавшего в то время султана Махмуда, назвал его Махмудиэ.

Войско отличается воинственной и суровой наружностью; мужчины вообще хорошо сложены, и черты лица их большей частью приятны; о женщинах нельзя сделать общего заключения, потому что лица их всегда закрыты покрывалом, в котором лишь только для глаз прорезаны два маленьких отверстия. Женщины-простолюдинки обыкновенно носят платья из синего холста, покрывало из той же материи, накинутое на голову, спускается спереди до половины туловища; металлическая скобочка в виде продолговатой серьги или пряжки прикрепляет его ко лбу. Довольно трудно привыкнуть к этим завешенным лицам, которые, как тени умерших, двигаются по городу.

Сераль Сеида-Паши, третьего сына Мехмеда-Али, имеющего постоянное пребывание в Александрии в качестве главного адмирала, или капитана-паши, выстроен посреди сада; по обе стороны большой дороги, ведущей к поместью Сеида-Паши, пролегают обширные луга, засеянные бананами; растение это сеется и разводится как рожь, т. е. ежегодно вновь. Ствол его не толст и растение невысоко; плоды же бесподобны; вкус их чрезвычайно нежен и приятен. Наружный вид плода продолговатый и, по зеленому своему цвету, несколько похож на наш огурец. Когда банановый плод созревает, кожа его сама собой растрескивается у оконечностей, и потому весьма легко лупится; внутренность же плода, без косточек и без семян, имеет цвет нежного абрикоса; вкусом банан похож отчасти на ананас, отчасти на персик, но несравненно тоньше и нежнее того и другого; аромат его почти неуловим. Сначала, как со всеми случается, банан мне показался противен, но потом я к нему пристрастился и, казалось, не мог довольно им насытиться.

Кроме полей, усеянных бананами, есть поля, покрытые египетскими розами: их засевают на огромном пространстве для добывания розового масла, составляющего довольно значительную отрасль туземной торговли. Розы эти с виду похожи на наш шиповник, но растительной своей силой и в особенности необыкновенным благоуханием они далеко превосходят наши столиственные оранжерейные розы.

Сад Сеида-Паши не представляет ничего особенно замечательного; деревья низки и почти не дают тени; расположение цветов и растений неживописно; кое-где бьют фонтаны – любимая роскошь восточных народов. В различных частях сада устроены беседки и киоски, с непременным сквозным ветром, отрадным в слишком знойное время. Около стен каждого киоска расставлены турецкие диваны; пол устлан коврами или плетеными пальмовыми рогожами.

Утомленный зноем и усталостью, я обрадовался, услышав журчанье воды, бившей фонтаном посреди луга, походившего на ковер от множества разнообразных цветов. Я бросился к фонтану, чтоб утолить свою жажду, но один из рабов сераля, увидев меня, побежал к киоску, принес с собой золотую чашу, убранную каменьями, поднес ее под игривую струю водомета и наполнил ее чистой, как хрусталь, водой. Горя нетерпением утолить жажду, я уже протянул руку, но невольник удержал меня и, кивнув головою, как бы желая сказать: «подожди, питье твое еще не готово», подошел к цветнику, выбрал из него самую прелестную, пышную розу, осторожно срезал ее и, почтительно поднося мне чашу с водой, взял бережно цветок за стебель, опустил ароматную розу в воду и быстрым движением руки взволновал ею хрустальную влагу.

– Так пьет паша, – сказал он по-арабски моему переводчику, который, передав мне значение этих слов, присовокупил, что подобным приветливым сравнением раб Сеида-Паши оказывал мне отменный знак гостеприимного уважения.

Мне чрезвычайно понравилась и эта невинная лесть, чистыми элементами которой были свежая струя воды и распустившаяся роза, и эта утонченная восточная роскошь, в которой я нашел глубокую поэзию чувств и необыкновенных ощущений. Свежий аромат нежной розы как будто растворялся в каждой капле воды, но этот аромат был так тонок, так неуловим, что вода не имела именно вкуса розы, но была необыкновенно упоительна и, мне казалось, я пил какой-то нектар.