«Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста. 1941–1944 - Отто Кариус

На следующий день мы снова атаковали вдоль автострады, ведущей на север. Мы хотели дать возможность нашей пехоте отвоевать позицию, потерянную в предыдущий день. Русские были уже сразу справа от дороги.

Ракетные установки «катюши», размещенные на открытом пространстве, были наведены прямо на нас. Ракета попала в лобовую броню моего танка. По радио Цветти спросил, что случилось. Сначала он ничего не мог разобрать в дыму. Нам повезло. Мы потом быстро убрались из поля зрения противника.

Несмотря на предпринятые повторные попытки, наша пехота не смогла продвинуться на восток через дорогу. Русские, напротив, начали переходить с другой стороны. Наблюдая это, мы не могли не восхититься хладнокровием советского комиссара, который стоял прямо в гуще боя и упрямо вел вперед своих людей, подавая команду взмахом руки. Пулеметы как будто были не способны поразить его. Мы пришли в ярость, и смельчак был подброшен в воздух взрывом снаряда 88-мм пушки Крамера. Тогда русские побежали через автостраду назад. Несмотря на это, наше наступление не состоялось. Новая линия фронта была образована значительно западнее.

Когда я вернулся на полковой командный пункт, застал командира в волнении. Пропали два эльзасца. Собственно говоря, на данном этапе в войне предполагалось, что они уже больше не будут нужны на фронте. Из-за их видимой надежности кто-то сделал исключение, и теперь опасались, что они перешли линию фронта и выдали секреты.

Был еще один неприятный инцидент с двумя трофейными русскими танками «Т-34». Два «немецких» танка прошли через посты охранения, а вернулись в вечерних сумерках. Наши противотанковые подразделения, которые не имели понятия, что в танках немецкие экипажи, тут же подбили обе машины. Нанесенный на них краской «балканский крест» был неразличим в темноте. С тех пор никого из наших людей невозможно было заставить сесть на трофейный танк.

Наши дни в невельском секторе были сочтены. Новые и трудные задания ожидали нас к югу от Ленинграда. Фронт у Невеля все еще не установился, когда мы быстро снялись, чтобы идти к другой станции погрузки. Мы еще больше были нужны для действий по выводу в районе Ленинграда. Нашей целью был узловой пункт в Гатчине на автодороге Ленинград – Нарва. Во время нашего отбытия с невельского фронта мосты и железные дороги уже взлетали в воздух позади нас. Фронт вновь должен был быть отодвинут на приличное расстояние.

Тут мне следовало бы воздать хвалу специальному подразделению: ремонтному взводу нашей ремонтной роты. Эти люди сделали невозможное. Комвзвода, лейтенант Рувидель, гораздо охотнее остался бы со своими друзьями в танковой роте, но он был незаменим. На таком посту мог быть только человек неординарных способностей. Никто из нас ему не завидовал. Попробуйте только себе представить, в чем состояла задача ремонтного взвода.

Эти люди – обычно под огнем противника – должны были отбуксировывать обездвиженные танки своими 18-тонными тягачами. Во многих случаях тяжелым ремонтным машинам приходилось подъезжать к самым передовым позициям и находиться перед ними в ночное время. Оттуда они увозили танки при помощи лебедок, прикрепляли свои тросы и вытаскивали их. При более или менее ровной поверхности грунта эта работа в известной степени была результативной, до тех пор пока пехота не предпринимала никаких действий и не тревожила противника вспышками выстрелов.

Но и нашим людям тоже приходилось выполнять свою работу в снегу со льдом. Благополучное перемещение 60-тонного «тигра» двумя тягачами в тандеме на фронте требовало огромного опыта и крепких нервов. Но если противник наступает нам на пятки, как бывало при всех отходах в бою, ошибка обычно означала потерю машины.

Нам посчастливилось добраться до железнодорожной станции, прежде чем ее уничтожили. Мы погрузились и поехали в направлении Гатчины. Большая спешка не сулила ничего хорошего. Все, что угодно, как видно, могло там происходить, и опять у нас была миссия «пожарной бригады».

Наши опасения подтвердились. Главная железнодорожная станция на Гатчине уже была под артобстрелом, когда мы прибыли, так что мы уже не успевали разгрузиться. В довершение всего нам сообщили, что наша 1-я рота уже вступила в сражение и была потрепана. Ее послали в бой прямо с разгрузочной платформы.

Причина была в том, что русские прорвались с превосходящими силами на запад между Ленинградом и Гатчиной. Один из главных ударов они направляли вдоль дороги по береговой линии; другой удар наносился в районе Пушкина, к востоку от Гатчины. Неприятный инцидент произошел с нами, о чем я уже упоминал выше.

Мы произвели разведку всех мостов между Гатчиной и Ленинградом, на предмет того, могут ли по ним пройти тяжелые танки. Это было сделано загодя, но наши товарищи слишком поздно прибыли, чтобы взорвать мосты. Мы, таким образом, сделали практически всю работу для иванов. Благодаря этому они могли продвигаться вперед довольно быстро.

По прибытии мы узнали печальные подробности разгрома 1-й роты. Она была окружена на автостраде русскими танками. Взвод лейтенанта Мейера был почти полностью уничтожен. Сам Мейер приставил к голове пистолет, когда русские попытались взять его в плен. Мы были подавлены этой новостью. В глубине души я обвинял командира за то, что он не придержал своих людей, завязавших бой, до того времени, пока не собрались все роты.

Позднее я понял, что другого выхода не было. До определенной степени каждое подразделение двигалось в неизвестность; ни у кого не было точного представления о ситуации на поле боя. Более того, майор Йеде был лучшим командиром 502-го батальона. Он был для нас примером, потому что всегда вступался за своих подчиненных без исключения, всегда появлялся в критических ситуациях. Вот каким его знали и вот почему мы никогда его не забудем.

Отход к Нарве

Гатчину пришлось оставить, и группа армий «Север» двигалась в тыл по автостраде Гатчина – Волосово– Нарва.

Говорили, что вдоль Нарвы созданы потрясающие позиции. За оборонительным рубежом «Пантера» можно было держать оборону после приказа об отводе войск. Как опытные вояки мы были настроены скептически, даже несмотря на то, что говорили о массивных бункерах и укрепленных танковых позициях. Нашим товарищам-пехотинцам было бы здорово получить хорошие бункеры, потому что в это время года оказывалось практически невозможно соорудить укрепленные позиции. Наш скептицизм имел под собой веское основание: оборонительный рубеж «Пантера» существовал только на бумаге. Никто из тех, кто отступил туда, потом не сожалел, что были отданы под суд те, кто отвечал за оборонительные позиции!

Если процесс возвращения к реальности по прибытии на позиции на Нарве был неприятен, опять же имелось светлое пятно в другой области. Мы сформировали тыловое охранение с пехотой Венглера[1], и наше рабочее взаимодействие с этим полком оказалось потрясающим. Наше задание – прикрывать отход всех пехотных и артиллерийских частей из района Гатчина – Ленинград – было не из простых.

Почти все части приходилось перебрасывать назад по единственной автостраде. Поэтому мы должны были двигаться впереди, чтобы очистить автостраду. Опять же Иваны могли атаковать тыловое охранение. Временами мы двигались вперед на север, чтобы удерживать противника на расстоянии от автострады и пресечь его попытки настигнуть нас.

Однажды мы в очередной раз выдвинулись в направлении побережья и заняли позиции в пустующей деревне. Линия края леса протянулась примерно на километр за деревней, почти на полпути между автострадой и побережьем.

Мы расположились на краю деревни. К вечеру появились несколько запоздавших пехотинцев. Обе группы были довольны, поскольку мы также чувствовали себя уверенней при поддержке пехоты. Когда стемнело, я увидел разведгруппу русских, выходившую из леса, вероятно чтобы выяснить, не занята ли деревня противником. Она довольно смело двигалась к нам. Примерно на расстоянии 500 метров от нас русские вдруг прыгнули в придорожную канаву. Тогда мы открыли огонь, но все же несколько человек из их группы смогли скрыться в лесу. Это означало, что в руках у русских уже была местность, расстилавшаяся прямо перед нами.

Ночи тянутся долго, когда несешь вахту в танке. Минуты становятся часами, особенно зимой, когда день кончается в 3 часа после полудня и не начинается снова до 9 утра. Я взял за правило оставаться в башне лично и не сменяться. Я знал, как легко можно было заснуть, если сильно вымотался, и не хотел требовать слишком многого от своих подчиненных. Кроме того, им требовался отдых для того, чтобы быть готовыми на случай непредвиденных проблем.

Конечно, иногда моя голова ударялась о край башни, если я начинал клевать носом, – и это всегда оказывалось весьма взбадривающим средством. Если я курил, то часто не замечал, что задремал, пока горящий конец сигареты не обжигал моих пальцев. В таком состоянии у меня часто возникали видения.