Смертельный дубль - Евгений Игоревич Новицкий

и до меня, насколько я знаю, ничего такого не происходило…

— Выходит, это первое убийство, совершенное на территории «Мосфильма»? — сделал вывод Жаверов.

— Лично я убежден, что первое, — сказал Сизов. — Если бы раньше что-то такое было, об этом бы все помнили… Да и этот случай теперь не забудется… Просто какую-то дурную славу «Мосфильм» начинает приобретать… Сначала самоубийство, теперь еще и убийство… Кстати, самоубийств здесь раньше тоже не было…

— Вот поэтому я и предполагаю, что оба эти дела могут быть как-то связаны, — кивнул майор.

— Да, но как? — растерянно спросил Сизов.

— Это еще предстоит выяснить… Полагаю, самоубийцу Топоркова вы не знали?

— Нет, — развел руками директор.

— Ну а с убитым Баклажановым, конечно, хорошо были знакомы?

— Не так чтобы хорошо — общались изредка, но только здесь, в этих стенах… Даже, скорее, в этом кабинете… Сами понимаете, режиссеры — такой народ… Либо они дома сценарий пишут, либо на съемочной площадке кино снимают… Особо их и не узнаешь… То есть я, как директор, имею куда меньшее представление о Баклажанове как о человеке, чем, например, актеры, которые у него снимались, или члены съемочной группы…

— Да, это понятно, — согласился Жаверов. — Всех их мы еще опросим. А вам, стало быть, совершенно нечего сообщить следствию?

— Боюсь, что нет, — вздохнул директор. Видно было, что ему очень хотелось быть полезным и что его расстраивала собственная в данном случае бесполезность.

— Скажите, а легко ли постороннему человеку попасть сюда, на «Мосфильм»? — спросил майор.

— А вы думаете, это сделал посторонний? — посмотрел на него Сизов.

— А вы думаете по-другому? Кто-то из своих?

— Нет, как раз то, что это сделал кто-то из наших… нет, такое у меня в голове не укладывается… А проникнуть — да, при желании мог и посторонний… Ну а куда у нас посторонний не может проникнуть? Тем более здесь ежедневно столько народу… Я бы даже сказал, что не сомневаюсь, что это сделал именно посторонний! — уверенно заключил Сизов. Майор молчал, и директор решил развить свою мысль: — Здесь ведь у нас огромный простор… Вся территория — тридцать пять гектаров… Масса возможностей спрятаться, затаиться… На «Мосфильме», как говорят, есть места, куда не ступала нога человека…

— Да, об этом мне уже доложили, — хмыкнул Жаверов. — Стало быть, установить здесь у вас жесткую пропускную систему затруднительно?

— Весьма затруднительно, — подтвердил Сизов. — К тому же, если кто-то захочет остаться совершенно незамеченным, он навряд ли пойдет через главный вход… Так что эта мера была бы даже и напрасной… Но, товарищ майор, — вдруг осекся директор, — ведь убийство уже произошло… И убийцы, конечно, очень давно тут нет. И едва ли он вновь сюда пожалует…

— Как знать, как знать, — отозвался Жаверов.

— Или вы полагаете, что такое может повториться? — Сизову стало не по себе от этой мысли.

— Ничего не могу сказать, пока мы хотя бы не узнаем, за что убили режиссера, — сказал майор, вставая. — Ну что ж, Николай Трофимович, не стану вас больше отвлекать. Будем держать вас в курсе, могу заверить, что это дело не останется нераскрытым. Правда, следствие может затянуться, но… В общем, всего доброго!

— Спасибо, — отвечал директор. — Будем очень благодарны, когда вы распутаете весь этот ужас.

20

Следствие с самого начало зашло в тупик. Опросы родственников, коллег, знакомых Баклажанова решительно ничего не дали. Все характеризовали Льва Александровича как тишайшего, порядочного человека, всецело поглощенного своей работой. Каждый, кто близко знал режиссера, выражал тревожное недоумение по поводу того, что именно Баклажанова постигла столь страшная участь. Ни у кого это не укладывалось в голове.

Призрак же со времени убийства больше не появлялся. Теперь уже все женщины, работающие на студии, боялись его как огня — отныне ни одна из них ни на минуту не желала оставаться на территории «Мосфильма» в одиночестве. Даже в туалет дамы стали ходить парами.

Безусловно, жестокое убийство режиссера шокировало всех, кто имел — хотя бы в отдаленном прошлом — малейшее отношение к «Мосфильму» и вообще к советскому кинематографу. Первую неделю после случившегося мосфильмовские постоянные или приглашенные работники ходили как в воду опущенные. Во многих съемочных группах режиссеры даже установили запрет на разговоры о произошедшем, но это не помогало. Люди — особенно актеры — могли притворяться, что недавнее преступление их не гнетет и не интересует, но все равно в душе всякий думал о нем почти непрестанно.

Однако на вторую неделю кровавое происшествие стало понемногу забываться, тем более что призрак перестал являться.

Нашлись даже циничные шутники, которые передавали из уст в уста брошенную кем-то кощунственную остроту: разрубили баклажан топориком…

Разумеется, по-настоящему никто не верил, что убийство совершил призрак Топоркова. А если кто и мог допустить такое, ни за что не признался бы в этом окружающим…

Но все-таки почти никто не подвергал сомнению свидетельство монтажера Васильевой — всеми уважаемой, рассудительной женщины. Если она застала на месте преступления человека в костюме Пьеро, значит, убийство действительно совершил человек в костюме Пьеро.

И тут уже начинались различные измышления, версии и теории. Кто-то считал, что убийца нагло воспользовался нелепыми слухами и нарочно вырядился таким образом, причем именно с той целью, чтобы его непременно кто-нибудь увидел рядом со свежим трупом Баклажанова.

Другие считали, что те, кто видел призрака в начале года, и в самом деле его видели, только это был не призрак, а какой-то ненормальный, которому после самоубийства Топоркова пришла идея облачиться в такой костюм и попугать местных сотрудников, преимущественно женщин. Вероятно, потом ему надоело просто пугать, и он убил случайно попавшегося под руку Баклажанова. Ну а что с ненормального взять…

Третьи заходили совсем далеко, воображая, что Топорков на самом деле не умер, а лишь инсценировал свое самоубийство, после чего решил отомстить одному из тех режиссеров, которые отказывали ему от ролей. И что, возможно, этот чокнувшийся на своем невезении горе-актер до сих пор хоронится по закуткам и задворкам «Мосфильма» в своем любимом балаганном костюмчике.

На резонный вопрос: «Как можно настолько хорошо инсценировать свою смерть, чтобы в нее поверили даже врачи и милиция?» — у теоретиков находилось несколько вариантов ответа. Согласно их домыслам, Топорков мог либо заранее сговориться с врачом, который осматривал его псевдотруп, либо принять какой-то неведомый препарат, который временно отключает в человеке все ощутимые признаки жизни (эта полуфантастическая версия нуждалась также в дополнительной жуткой сцене побега «ожившего» Топоркова из морга), либо сунуть вместо себя в петлю какого-то другого, может, даже отчасти схожего с собой мертвеца…

Наиболее убедительной из