Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы

А насчет адреса… Потерпевший привез в день знакомства преступницу к одному из дореволюционных доходных домов в центре Москвы, на улице Алексея Толстого[5]. Возможно, именно в данном районе она проживала – и, скорее всего, делила кров и постель с подельником. Легенда о том, что они брат с сестрой, могла обмануть лишь такого наивного человека, как Александр Степанцов. Обычно «разбойницы на доверии» являются со своими компаньонами половыми партнерами.

В конце концов информация на каждый из объектов в отдельности (он, она, автомобиль) получилась вроде скудная, однако, если рассмотреть фактуру комплексно, выходило изрядно. Много ли по Москве колесит симпатичных молодых парочек на светло-серых (или светло-голубых) «Москвичах»? Вряд ли. Начнем хотя бы с того, что тридцатилетнему парню трудновато в наше время завладеть автомобилем на правах личной собственности. А девчонке лет двадцати пяти – тем более. Значит, машина либо угнанная, либо принадлежит или родителям или другому щедрому родственнику, либо служебная. Ну а если она вдруг своя – мы владельца вычислим в два счета, не так много в Москве молодых людей имеет собственное авто.

И, конечно, надо просмотреть картотеку. Не может быть, чтобы ограбление в Люберцах у парочки первое преступление. Уж очень ловко и слаженно они действуют.

Словом, пока я трясся на метро от «Колхозной» до своего «Конькова» (не садился, по обыкновению, а стоял, прислонившись к двери, прикрыв глаза), пищи для размышлений мне хватало.

* * *

Я осуществил свою мечту – выспался, аж с девяти вечера до семи утра, беспробудно, и поднялся самостоятельно, раньше будильника. И первая мысль была о деле. (Такая уж у меня дурацкая натура – если чем увлекусь, ни о чем другом думать не могу.) Точнее, я стал думать сразу о двух делах. И об ограблении в Люберцах, и о поджоге в Травяном. Все мне казалось: что-то эти дела, совсем вроде разные, да связывает.

А потом вспомнил: голова я садовая, вот что значит ночь не спать, а после сразу допрашивать потерпевшую. Как же я упустил, не заметил, не придал значения! Я открыл блокнот – и точно: потерпевшая Степанцова из Люберец работает в универмаге «Московский», заведует обувной секцией. А погорелица Порядина – внимание! – начальник отдела меховых изделий в универмаге «Столица».

Обе торгашки!

Это могло быть, конечно, простым совпадением.

А могло и не быть.

Первой я позвонил Степанцовой – сразу же, как приехал в управление. И – угадал.

Пострадавшая сообщила мне, что вплоть до своего назначения в новый универмаг «Московский» работала в «Столице», в обувном отделе. И гражданку Порядину из «мехов» она знает: «Нет, мы не то что подруги, но виделись, конечно, на собраниях и здоровались, даже, может, поговорили пару раз…»

В голосе сексапильной Маргариты Сергеевны, когда я поинтересовался Порядиной, прозвучал испуг, и она не удержалась от встречного вопроса:

– А почему вы про нее меня спрашиваете?

Тон был весьма напряженный.

– К вашему делу это не относится, – отвечал я сухо.

И впрямь: пока никаких оснований объединить два дела у меня не было. Однако я нисколько не сомневался, что после моего звонка Степанцова разовьет бурную активность – она, как я заметил, бабонька деятельная (впрочем, как и все торгаши). Она или сама выйдет на Порядину (в зависимости от их взаимоотношений), или наведет справки через своих коллег (а работники прилавка, по сути, одна семья – как, впрочем, и милиционеры). И, конечно, попытается узнать, что с зав. меховой секцией «Столицы» стряслось и почему ею интересуются органы (в моем лице). И, конечно, Маргарита Сергеевна легко узнает о поджоге. И тогда либо она сама, либо Порядина (а может, они вместе) до чего-то додумаются. Например, кто мог быть в обоих случаях наводчиком.

А вообще – удивительно! Преступные элементы обычно не меняют специализацию. И это для знающего человека звучит столь же неожиданно и непривычно, как, к примеру, переход Фетисова – Крутова – Ларионова из хоккея с шайбой в хоккей с мячом… А может, исполнители были разными – а наводчик, знакомый с обеими потерпевшими, – один?

Как бы то ни было, у меня появилась ниточка.

Однако следствие вдруг приняло совсем другой оборот.

Точнее – появилось новое дело, преступление 3.

Наши дни

Иван Гурьев, беллетрист

От рукописи майора Аристова (я читал ее с экрана ноутбука) меня отвлекли сумерки, вечерняя прохлада и комары. Это хорошо характеризует текст – когда ты готов читать его и дальше, да тебе мешают внешние обстоятельства. Да, мемуары пока казались неплохими. Только бы не сдулся майор к концовке.

Очень трудно судить детектив по одному лишь его началу. Это все равно как определять ходовые качества машины, исходя из дизайна кабины. Однако в «салоне», что создал майор, мне было уютно. С подлежащими и сказуемыми автор – как его там, Аристов – обращаться умел. Посмотрим, куда его кибитка доскачет.

Я вернулся в дом, бросив шезлонг под сосной. Дождя вроде бы не обещали.

Уже смеркалось, оставалось поужинать, посмотреть в одиночку вечернее кино – и баиньки.

А ночью, ближе к рассвету, мне вдруг снова приснилась ОНА. Наташа вообще мне снилась чрезвычайно редко. А уж в подобных сновидениях являлась и вовсе считаные разы за всю жизнь.

Поначалу сон вовсе не предвещал ничего романтического. Начался он более чем прозаически.

Итак, я приехал куда-то на встречу с читателями. Не понял только, куда. Кажется, то был не книжный магазин (в которых нынче чаще всего происходит слияние писателя и народа), а учреждение, похожее на большую – областную как минимум – библиотеку навроде тех, где я выступал в Екатеринбурге и Ростове. Встречала и сопровождала меня, как водится, целая свита – конечно, одни женщины. Кто еще работает нынче в библиотеках! Как видите, сон до сих пор ничуть не отклонялся от реальности. Странности начались позже.

Свита из тетенек вдруг покинула меня со словами: «До встречи еще полчаса, вы можете пока отдохнуть». И указали мне на кресло, что стояло посреди довольно большого и пустого помещения. Кресло было, что странно, сродни зубоврачебному: высокое и почти лежачее.

Библиотекарши вышли, оставив меня совершенно одного. И в некотором недоумении. И еще – в предвкушении. Я отчего-то понимал, что сейчас случится что-то хорошее. Но это хорошее я никак не связывал ни с Наташей, ни с женщинами вообще.

Я в растерянности (и в ожидании) присел на уголок странного кресла.

И вдруг откуда-то – кажется, из той же двери, в которую вышла свита, – появилась девушка. Она была молода и мне незнакома. Но, вот странность – она оказалась обнажена до пояса. Грудь у нее была юная и красивая. И у меня вдруг возникло ощущение, что ее (грудь, а не девушку – она, повторяюсь, мне была совершенно не известна!) я уже видел…

Однако при виде «обнаженки» у меня не возникло никакого (как это обычно бывает в снах) возбуждения. Я с прохладным равнодушием смотрел на прелести девушки – будто находился где-нибудь в парижском кабаре «Лидо» или «Мулен Руж», где нагота и вожделение довольно далеко разведены друг от друга.

Девушка преспокойно, словно выполняя скучную обязанность, дефилирует к моему креслу и знаком показывает мне, что надо встать. Я привстаю, и тогда она стелет поверх его кожаной поверхности простыню. Затем, опять же жестом, приказывает мне лечь в кресло. Я и тогда не испытал ни малейшего возбуждения, только любопытство: что происходит и что за сим последует. Красотка абсолютно безучастно стаскивает с себя юбку и трусы. Затем садится на меня сверху – причем спиной ко мне. Повинуясь инстинкту, я приподнимаюсь и обхватываю ее руками.

И тут я узнаю ее! Это – она, Наташа! Я не вижу ее лица – она, напоминаю, сидит спиной ко мне, – но этот изгиб ее талии! И бедер! Все так знакомо! Мучительно знакомо! Да, это она, с молодым, упругим, прохладным телом! И когда я наконец осознаю, что это Наташа, я испытываю сильнейшее возбуждение и немедленно проникаю в нее (что странно, потому что я по-прежнему одет), и тут… И тут я просыпаюсь, с колотящимся сердцем, так и не испытав блаженного облегчения, а главное – так и не увидав лица девушки и не поняв, ОНА это была или нет, или просто незнакомка позаимствовала ЕЕ грудь, бедра и талию, которые я, оказывается, помню до сих пор…

…За окном три часа утра, уже рассвет и поют птицы… Я мог бы истолковать сей сон по Фрейду или по соннику, но какой в этом смысл! Главное: он ведь абсолютно несбыточен! Даже если Наташа жива и здорова – сейчас ей уже около пятидесяти. Она старше меня года на два. Нету на свете той девочки, в которую я был так влюблен почти тридцать лет назад. Кожа ее потеряла упругость, а формы обвисли…

И все равно мне кажется: если я вдруг повстречаю ее, то влюблюсь снова…

А может, напротив, до смерти разочаруюсь. И это, наверное, будет самым ужасным: я лишусь последнего утешения.