Неповторимое. Том 1 - Валентин Иванович Варенников

крае. Услышанное меня потрясло. Но я, как и все, радовался благополучной развязке.

Через два дня приехал уже знакомый мне военный. Родитель с ним встретился, как с родным; тот привез хорошую весть – телеграмму из Москвы о назначении отца. Вскоре подошел Иван Кузьмич. Стали уточнять план ближайших действий…

Как всегда, первым провожали отца – он должен был устроиться, а затем вызвать нас. Иван Кузьмич обязался помочь семье собраться и отправить ее «вторым эшелоном». Распрощались. Теперь уже без слез. А Леночка все торочила отцу, чтобы он «не заблудился» (так он объяснял ей свое трехмесячное отсутствие).

Через много лет, вспоминая случившееся, родитель приоткрыл некоторые подробности: когда его стройка завершилась, в Новороссийск, Краснодар и Москву стали поступать анонимные письма о том, что фундаменты под дизели станции сделаны ненадежно, а главный виновник он, мой отец. Естественно, реакция НКВД была однозначной, тем более что сигналы поступили сразу в несколько инстанций.

Сидел отец в камере предварительного заключения в Новороссийске. Он ухитрился переслать записку своему приятелю Куцину, в станицу Крымскую. Просьба была одна – сообщить Микояну, что арестован по недоразумению. Микоян, как и Куцин, сделал все, и даже больше… А передавались письма проторенным тогда путем – через заключенных, которых должны были освободить или перевести в другое место.

Через месяц отца вызвали снова – и с ним беседовал уже не следователь, а представитель крайкома партии. В разговоре был задан вопрос: знает ли он лично товарища Микояна? Конечно, родитель дал утвердительный ответ. Тогда представитель крайкома сказал, что Анастас Иванович предлагает ему вернуться в пищевую промышленность. Если это предложение принимается, то состоится назначение в Армавир. Отец согласился.

Глава 2

Мир катится к войне

Армавир – городок провинциальный, а Кубань – река коварная. – Казалось бы, живи не тужи. – Спорт, газета и кораблестроение. – О преподавателях. – Надежды народов и рассуждения подростка. – «Гроза» приближается. – «Броня крепка, и танки наши быстры…»

В начале августа 1937 года мы получили от отца сообщение: в Армавире все готово, он ждет. Сборы оказались недолгими, фактически мы уже давно сидели на чемоданах. Проводы были сердечными и даже слегка торжественными. Пришло много соседей. Прощались с нами тепло, просили не забывать. Народ в Абрау-Дюрсо запомнился мне добрым, сплоченным – просто одна семья, готовая отдать и сделать для тебя все, чего ни попросишь. Правда, оставалась еще некая тень, недосказанность – видно, страх перед чем-то неведомым давал о себе знать. Как бы желая загладить все плохое, люди к семейству Варенниковых буквально льнули, а уж мои друзья – тем более. Иван Кузьмич выделил грузовик и сопровождающего, с которым мы доехали до Новороссийска. Он помог нам сесть в поезд.

И вот вагон дернулся и пошел, все убыстряя ход. Станция уплыла куда-то, как и вся наша прежняя жизнь. Ехали мы с хорошим настроением, в общем вагоне. Народу было немного, все с узлами, чемоданами, тюками – видно, многие в ту пору переезжали. В подавляющем большинстве попутчики были внимательными, обходительными. То и дело кто-то угощал нас своей снедью, особенно прелюбопытную Леночку, проявлявшую ко всем большой интерес и быстро вступавшую в контакты. Как и предполагалось, утром мы уже были в Армавире. На перроне увидели отца, он улыбался. Линейка (двухконка) уже ожидала. Мы тут же ее «оккупировали». Возница – круглолицый, с окладистой бородой – спросил: «Товарищ директор, можно ехать?» – «Давай двигай домой». Я посмотрел на отца, он мне подмигнул, и мы тронулись в путь.

Видно, маршрут они заранее оговорили с таким расчетом, чтобы мы получили возможность познакомиться с городом, где предстояло жить…

Армавир в основном был одноэтажным, редко попадались дома в два-три этажа. В центре, конечно, имелись и повыше, в основном административные здания. Ближе к окраинам располагались различные предприятия, мастерские, лишь Армавирский литейный завод оказался недалеко от центра. Дома были кирпичные, добротные, и только изредка попадались мазанки. Мостовые вымощены булыжником, и лишь центральная часть города покрыта асфальтом. Многие же улицы на окраине оставались грунтовыми. Меня поразило, что все тротуары выложены кирпичом. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Пешеходам был не страшен ни дождь, ни снег. Очевидно, испокон века мощность кирпичного завода позволяла городским властям проявлять столь трогательную заботу о своих согражданах.

Наш дом находился на улице Осипенко. Он и сейчас стоит, я был там последний раз летом 1990 года. Неподалеку расположены стекольный и пивоваренный заводы. В 100–150 метрах – река Кубань. Дом хотя и одноэтажный, но крепкий, высокий. Прямо на улицу выходило крыльцо одной из квартир, а вход в две другие – со двора, в том числе и нашу. В глубине огромного двора стоял небольшой кирпичный дом. Там жил главный инженер завода. Нашлось место и для огорода. Здесь же росло несколько фруктовых деревьев.

Наша квартира состояла из трех проходных комнат с большой верандой; был еще крошечный полуподвал с окном, где мы хранили овощи, соленья. Там же я впоследствии устроил свою небольшую мастерскую. Новая обитель всем понравилась. Отцу наши восторги были приятны. Квартиру поделили так: первая комната – кухня-столовая, вторая, поменьше, – моя, третья – спальня родителей и Леночки. Квартиру по соседству занимала семья бывшего директора завода (его объявили врагом народа и арестовали). В другой, с входом с улицы, жил бывший хозяин этого дома. Впрочем, хозяина-то как раз и не было – куда-то исчез. А вот семья осталась. Отношения со всеми у нас сложились нормальные. Правда, несколько настороженно встретила семья бывшего директора – его жена и двое детей, весьма слабых здоровьем. Мальчик был года на два младше меня, а его сестра и того меньше. Вид у них всегда был испуганный. Никогда не принимали они участия в наших играх, отсиживаясь на крылечке. Отец сказал мне, чтобы я оставил их в покое. И сейчас помню его слова: «Ты им не надоедай, у них горе».

Иногда вечерами Клавдия Моисеевна, захватив большую сумку с продуктами, заходила к ним, но подолгу там не задерживалась. Возвратившись, всегда о чем-то тихо разговаривала с отцом. Однажды мачеха проговорилась, что отнесла им деньги. Вот как это получилось. Каждый вечер я ходил с бидончиком на соседнюю улицу за молоком. И в тот раз, как обычно, попросил у мачехи денег. А в ответ услышал: «Денег сегодня нет, я все отдала Таблуковским. Попроси у молочницы в долг, после получки отца рассчитаемся». Кстати, о молочнице. У нее были сыновья приблизительно моего возраста. Сбегав разок на Кубань, мы