Баланс столетия - Нина Молева

Жители Кракова собрали немыслимую сумму — три с половиной миллиона австрийских крон, чтобы выкупить у австрийского правительства свой Вавель. В 1905-м солдаты наконец оставили замок, а спустя шесть лет и весь Вавель. Предстояло снова собирать средства — теперь уже на восстановление загаженной народной святыни. Паоло Стефано дал несколько благотворительных концертов.

NB

1917 год. 2 марта император Николай II отрекся от престола.

4 марта отречение Николая II было опубликовано.

13 марта в Большом и Малом театрах состоялись представления — «живые картины». В Малом театре под звуки «Марсельезы» поднялся занавес. Декорации на сцене изображали лазурное небо с горящим солнцем. Под солнцем — женщина в русском костюме, с разорванными кандалами. Это «Освобожденная Россия», которую изображала А. А. Яблочкина. У ее ног — лейтенант П. Шмидт, вокруг плеяда писателей: Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Достоевский, Толстой, Добролюбов, Чернышевский, Белинский, Писарев. Здесь же сидит, скрестив руки, Бакунин, стоит Петрашевский, опустив голову, думу думает Шевченко, в черном платье Перовская, а вокруг них изможденные лица в серых арестантских халатах… Дальше в мундирах александровских времен — декабристы и среди них княгиня Волконская, княгиня Трубецкая. Дальше — студенты, крестьяне, солдаты, матросы, рабочие, представители всех классов и народностей России… Теперь они победно поют «Марсельезу». Впереди этой живой картины стоит комиссар московских государственных театров князь А. И. Сумбатов. Публика рукоплещет. У всех на глазах слезы.

6 марта. Б. М. Кустодиев — В. В. Лужскому.

«Было жутко и радостно все время… Как будто все во сне, и так же, как во сне, или, лучше, в старинной „феерии“, все провалилось куда-то старое, вчерашнее, на что боялись смотреть, оказалось не только не страшным, а просто испарилось „яко дым“!!! Как-то теперь все это войдет в берега…»

16 марта. В. Д. Поленов — К. В. Кандаурову.

«Да, я несказанно счастлив, что дожил до этих дней… То, о чем мечтали лучшие люди многих поколений, за что они шли в ссылку, на каторгу, на смерть, свершилось».

19–20 марта. А. А. Блок — матери. Петроград.

«Несмотря на тупость, все происшедшее меня радует. Произошло то, чего никто оценить еще не может, ибо таких масштабов история еще не знала. Не произойти не могло, случиться могло только в России… Для меня мыслима и приемлема будущая Россия, как великая демократия (не непременно новая Америка)».

21 марта. Ф. И. Шаляпин — дочери. Петроград.

«Необычайный переворот заставил очень сильно зашевелиться все слои общества, и, конечно, кто во что горазд начали работать хотя бы для временного устройства так ужасно расстроенного организма государства… я, слушая, как народные массы, гуляя со знаменами, плакатами и проч., к моменту подходящими вещами, поют все время грустные, похоронные мотивы старой рабьей жизни, — я тем не менее написал, кажется, довольно удачную вещь, которую назвал „Песня революции“ и которую, в первый раз выступая перед публикой после революционных дней, буду исполнять в симфоническом концерте Преображенского полка в Мариинском театре».

23 марта. И. Е. Репин — В. Н. Черткову.

«А какое счастье нам выпало в жизни. Все еще не верится. Какое счастье…»

25–26 марта. К. С. Петров-Водкин — А. П. Петровой.

«Обо всем этом потом целые книги напишут, дети в школах изучать будут каждый из прошедших дней Великого Переворота… Поверь мне, чудесная жизнь ожидает нашу родину и неузнаваемо хорош станет народ — хозяин земли русской…»

26 марта. Е. Е. Лансере — Н. Е. Лансере.

«Завидуем теперь страшно вам, какие грандиозные события прошли перед вашими глазами. Поразительно хорошо и радостно на душе».

18 мая. А. А. Блок — матери. Петроград.

«В понедельник во дворце допрашивали Горемыкина, барственную развалину; глаза у старика смотрят в смерть, а он все еще лжет своим мягким, заплетающимся, грассирующим языком; набежит тень улыбки — смесь стариковского добродушия (дети, семья, дом, усталость) и железного лукавства (венецианская фреска, порфирная колонна, ступени трона, государственное рулевое колесо), — и опять глаза уставятся в смерть…

В перерыве Муравьев взял меня, под предлогом секретарствования, в камеры. Пошли в гости — сначала к Воейкову (я сейчас буду работать над ним); это — ничтожное довольно существо, не похож на бывшего командира гусарского полка, но показания его крайне интересны; потом зашли к кн. Андроникову; это — мерзость, сальная морда, пухлый животик, новый пиджачок… Князь угодливо подпрыгнул затворить форточку; но до форточек каземата не допрыгнешь. Прямо из Достоевского…

Потом пришли к Вырубовой (я только что сдал ее допрос) — эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати. Ей 32 года, она могла бы быть даже красивой, но есть в ней что-то ужасное… Читал я некоторые распутинские документы; весьма густая порнография».

29 мая. Из «Записки И. Э. Грабаря о реформе Академии художеств».

«1) Академия художеств должна быть… неким верховным судилищем в делах искусства.

2) Действительные члены Академии избираются сроком на 25 лет… в количестве 60 человек.

3) Каждый член Академии художеств получает государственное содержание в размере 6000 руб. в год… сверх сего особые мастерские. <…>

10) По истечении 25 лет действительные члены Академии становятся ее почетными членами и получают сверх государственного содержания добавочное пенсионное довольствие в размере 3000 рублей».

Конец сентября. Германский флот на Балтике захватил острова Эдель и Даго. Временное правительство принимает решение перевести столицу в Москву и сдать немцам Петроград.

Микеле окончил гимназию, а это означало, что не за горами призыв в ненавистную австрийскую армию.

Об этом времени Микеле не любил вспоминать. Год он проучился в Ягеллонском университете Кракова — продолжал мечтать о литературе. Призыва в формировавшийся Галицийский корпус, наверное, можно было избежать. Отец надеялся на родственников покойной жены, на своих знакомых и почитателей. Микеле счел подобные попытки недостойными.

Отъезд в армию оказался настолько поспешным, что едва хватило времени проститься с растерявшимся отцом и набросать записку жившим при монастыре сестрам. Все были убеждены: война подходит к концу. Значит, Микеле скоро вернется. Он взял с собой лишь одну семейную памятку — фотографию виллы Потоцких на берегу озера Комо, где провел с матерью лето перед ее кончиной.

Будущее стало прорисовываться совсем иначе уже в эшелоне. Командование Галицийского корпуса собиралось помочь Петлюре, который теперь взаимодействовал с генералом Деникиным, стремительно продвигавшимся на юг. Газеты наперебой сообщали о его успехах: Полтава, Харьков, Одесса, Киев… Когда между Деникиным и Петлюрой возникли разногласия, командование Галицийского корпуса встало на сторону генерала.

Наступление красных началось в конце октября. Часть Галицийского корпуса дошла с Деникиным до Новороссийска. Михаил, как стали называть Микеле, оказался среди тех, кто отправился с генералом в Крым. Тому была причина: жившие там в своем имении родственники матери давно не подавали о себе известий.

На полуострове власть менялась с немыслимой быстротой: в марте 1918-го — провозглашенная республика Таврида; с мая по ноябрь того же года — немецкая оккупация; затем правительство Антанты; в июне 1919-го Симферополь взяли войска Деникина.

NB

1917 год. 25 октября. Из дневника К. А. Сомова.

«Сегодня победа большевиков. События…»

Из воспоминаний А. П. Остроумовой-Лебедевой.

«Улицы были полны взволнованным народом. Часто проезжали грузовики и легковые автомобили с вооруженными людьми. Куда-то шли войска. Дома не сиделось. Хотелось слиться с людским потоком, пережить те же чувства радости и надежды на светлое будущее, как и весь народ. Все мои друзья-художники были в подъеме, бодры, энергичны».

Из воспоминаний С. Эрьзи.

«Я понял, что наконец-то прекратятся страдания моего народа, изменится моя жизнь и моих близких».

Из воспоминаний В. В. Каменского.

«Было жутко, ново и весело, мы дышали всеобъемлющей новизной будущего, горели энергией молодости».

Из дневника А. С. Голубкиной.

«Вот теперь у власти будут настоящие люди… Не надо предъявлять никаких требований к новой власти, нужно, чтобы она окрепла».

Из дневников С. Т. Коненкова.

«Когда мы вслед за первыми отрядами вошли в Кремль, из здания Арсенала вышел офицер с белой повязкой на руке, за ним юнкера с поднятыми руками. Пахло гарью и порохом. На земле лежали бездыханные тела героев, отдавших жизнь за победу революции. Красногвардейцы продолжали разоружать юнкеров. Я смотрел на древние стены Кремля, на белокаменные дворцы его и соборы, и казалось мне, что вижу я, как заря алая, заря свободы поднимается над великой златоглавой Москвой. Рой стремительных мыслей закружился в моей голове. Как-то ты теперь развернешься, Россия?! Какой простор откроется многим и многим талантливым твоим сынам!»