Тарзан и люди-леопарды - Эдгар Берроуз

Сын вождя, в свою очередь, направил на мушимо вопрошающий взгляд.

– Если Собито говорит правду, то ты не мой мушимо, – произнес Орандо с сомнением в голосе.

– Да что может знать Собито? – откликнулся мушимо. – Я тоже мог бы развести костер и помахать хвостом Данго. Я мог бы накарябать знаки на песке и бросить в огонь порошок. А потом высказал бы тебе все, что взбредет в голову, как это только что сделал Собито, лишь бы добиться своего. Только все это для дураков. Есть лишь один способ узнать, будет ли удачной война с людьми-леопардами, – послать воинов сражаться с ними. Собито же тут ни при чем, не ему судить.

Колдун затрясся от злобы. Никогда прежде никто не осмеливался выражать сомнения в могуществе Собито. Соплеменники настолько слепо верили в непогрешимость колдуна, что и он сам в это поверил.

Собито погрозил мушимо старческим, морщинистым пальцем.

– Это ложь и навет, – возмутился колдун. – Ты прогневал моих богов. Ничто тебя не спасет, ты погиб. Ты умрешь.

Собито сделал паузу. В его изощренном мозгу зародилась новая идея.

– Если только не уберешься отсюда, – добавил он, – раз и навсегда.

Начисто позабыв о том, кто он на самом деле, мушимо в конце концов уверовал в версию Орандо, согласно которой являлся духом дальнего предка сына вождя, тем более, что об этом говорилось неоднократно. Перед Собито-человеком он не испытывал страха, а когда ему пригрозил Собито-колдун, то он вспомнил, что он – мушимо, и следовательно бессмертен. Каким же образом, подумал он, боги Собито смогут убить его? Духа ничто не в силах убить!

– Никуда я не уйду, – заявил он. – А Собито мне не страшен.

Туземцы остолбенели. Им никогда не доводилось слышать, чтобы Собито перечили и игнорировали его волю, как это только что сделал мушимо. Им казалось, что непокорный погибнет у них на глазах, но ничего подобного не произошло. Тогда они вопросительно уставились на Собито. Коварный старый мошенник, чувствуя критический поворот событий и опасаясь за свой авторитет, был вынужден преодолеть свой физический страх перед этим таинственным белым гигантом в отчаянной попытке восстановить свою репутацию.

Размахивая хвостом гиены, колдун подскочил к мушимо.

– Сгинь! – завизжал Собито. – Теперь ничто тебя не спасет. Не успеет трижды взойти луна, как ты будешь мертв. Так сказал мой бог.

Колдун замахнулся хвостом гиены на мушимо. Белый скрестил руки на груди, на его губах заиграла насмешливая улыбка.

– Я – мушимо, дух пра-пра-прадеда Орандо, – заявил он. – А Собито простой смертный. Его фетиш – жалкий хвост Данго.

С этими словами он выхватил фетиш из рук колдуна.

– Глядите, как поступает мушимо с фетишем Собито! – крикнул он.

Белый швырнул хвост в огонь, к ужасу потрясенных туземцев.

Ослепленный гневом, Собито отбросил всякую осторожность и накинулся на мушимо. В его занесенной руке сверкнуло лезвие. На губах колдуна выступила пена бешенства, желтые клыки оскалились в ужасном рычании. Собито являл собой олицетворение ненависти и безумной ярости. Но как бы ни было неожиданно его коварное нападение, оно не застало мушимо врасплох. Загорелая рука сомкнулась стальными клещами на запястье колдуна, другая вырвала нож. Затем мушимо сгреб колдуна и поднял высоко над головой, словно Собито был чем-то эфемерным, не имевшим ни массы, ни веса.

На лицах потрясенной публики застыл ужас: их кумир оказался во власти иноверца! Эта ситуация, как только они осознали ее своими бесхитростными умами, ошеломила их.

Однако, к счастью для мушимо, Собито не являлся столь уж обожаемым кумиром.

Мушимо обратил взор на Орандо.

– Убить его? – спросил он с утвердительной интонацией.

Орандо был потрясен и перепуган не меньше остальных. Абсолютная вера в магическую власть колдуна, длившаяся десятилетиями, не могла быть уничтожена в один миг. Однако сын вождя испытывал и другие эмоции.

Он был всего лишь человеком. Будучи таковым, он гордился тем, что приобрел собственного мушимо, пусть загадочного, но зато отважного и бесстрашного, в котором по наитию признал дух своего усопшего предка. С другой стороны, колдуны есть колдуны, их всемогущество хорошо известно, а потому не следует так опрометчиво искушать судьбу.

Орандо бросился вперед.

– Нет! – крикнул он. – Оставь его!

Скакавшая по ветке обезьянка сердито заверещала.

– Убей его! – завопил кровожадный дух Ниамвеги. Мушимо швырнул Собито прямо в мусорную кучу.

– Он плохой, – объявил мушимо. – Хороших колдунов не бывает. А его фетиш – чепуха. Если не так, то почему он не защитил Собито? Колдуны болтают всякую ерунду. Если среди утенго есть храбрые воины, они пойдут с Орандо и мушимо воевать с людьми-леопардами.

Молодые воины зашумели, а Собито после короткого замешательства с трудом встал и поплелся к своей хижине.

Отойдя от мушимо на безопасное расстояние, колдун остановился и обернулся.

– Я пошел готовить магическое снадобье! – провозгласил он. – Нынче же ночью белый человек, назвавшийся мушимо, умрет!

Белый гигант шагнул в сторону Собито. Колдун повернулся и засеменил прочь. Молодые воины, ставшие свидетелями краха могущества Собито, наперебой заговорили о войне. Пожилые уже не настаивали на мире. Все как один боялись и ненавидели Собито, поэтому с чувством облегчения восприняли закат его власти.

Завтра их снова можно будет запугать, но сегодня, впервые в жизни они стряхнули с себя гнет колдуна.

Вождь Лобонго войны объявлять не стал, но под напором требований Орандо и остальной молодежи нехотя дал разрешение снарядить небольшой отряд для набега. Тотчас были посланы гонцы по деревням для созыва добровольцев, и начались приготовления к ритуальным танцам, намеченным на вечер.

Поскольку Лобонго отказался объявить всеобщий поход на людей-леопардов, то и барабаны войны безмолвствовали. Но в джунглях вести распространяются быстро, и еще засветло из ближайших деревень в Тамбай стали прибывать воины, по двое и по одиночке, чтобы примкнуть к двадцати добровольцам из деревни Лобонго, которые с важным видом прохаживались перед восхищенными чернокожими красотками, готовившими угощение к вечернему пиршеству.

Из Киббу явился десяток воинов, в их числе брат девушки, за которой приударял Ниамвеги, и некий Лупингу, неудачливый соперник погибшего. Сам факт того, что Лупингу добровольно вызвался отомстить за Ниамвеги, а, значит, рисковать жизнью, прошел незамеченным, ибо все мысли о мщении оказались вытесненными мечтами о славе, и беднягу Ниамвеги не вспоминал уже никто, кроме Орандо.

Разговоры вертелись вокруг войны и предстоящих подвигов, однако и поражение Собито, будучи свежо в людской памяти, занимало важное место в беседах. Деревенские сплетники быстро смекнули, что эта тема – лакомый кусочек, коим нужно потчевать воинов из окрестных деревень, в результате чего мушимо стал знаменитостью, стяжавшей для деревни Тамбай больше славы, чем когда-либо это удавалось Собито.