Сарматы. Победы наших предков - Сергей Нуртазин

— Почему ты замолчал?! Что сталось с Бахтавом и Хорзой?! — с дрожью в голосе спросил вождь. Он уже знал, что ответит Умабий. Беда снова пришла к нему. Злой рок преследовал его. Смерть отца, сына, дочери следовали одна за другой. Евнон услышал то, чего боялся.

— Они убиты. Многие наши воины тоже… Я привел только семерых. С ними и несколькими воинами Бахтава мне с трудом удалось уйти от погони и… — Умабий качнулся. Один из воинов попытался прийти ему на помощь, но он отстранился.

Позади Евнона раздался крик Донаги, запричитали женщины. Евнон одеревенелыми ногами подошел к сыну, обнял. Тело Умабия обмякло, стало оседать. Раны и дальняя дорога измотали молодого воина. Умабий еще чувствовал, как отец бережно опустил его на землю, он слышал, как он крикнул: «Зимегану сюда! Газнаю! Быстро!» После этого наступила темнота…

* * *

Сознание к Умабию возвратилось не сразу. Первый раз он очнулся внутри тускло освещенного шатра. Из туманной кратковременной яви ему запомнилась лишь черноволосая, голубоглазая жрица Зимегана. Держа в одной руке чашу, из которой то и дело пытались выпрыгнуть крохотные языки пламени, в другой — глиняную курильницу с тлеющими травами, источающими сладковато-пряный аромат, она медленно раскачивалась, рисуя в воздухе над его телом таинственные знаки. При этом она беспрестанно повторяла одни и те же неизвестные Умабию слова. Монотонное тягучее их повторение и усыпляющий, шипящий голос сделали свое дело — сам того не заметив, он снова погрузился в забытье…

Очередное пробуждение, окончательно вернувшее сознание, не принесло облегчения. Боль, причиняемая ранами, утихла, но проснувшиеся воспоминания о смерти близких людей с новой силой стали терзать сердце. Умабий сомкнул веки, стиснул зубы, застонал.

Когда душевные страдания отступили, он вновь открыл глаза и попытался определить, где находится. Это была крытая войлоком повозка. Она двигалась. Об этом говорило мерное покачивание и скрип колес. В кибитке было сумеречно и душно. Спертый воздух пах кожей, сухой травой и бараньей шерстью. Он прислушался. Снаружи доносились редкие голоса людей, ржание лошадей и блеяние овец. Тонкая полоска света, боязливо проникала сквозь узкую щель у входа. Умабий приподнялся на локтях и, вытянув шею, попытался увидеть происходящее вне его временного пристанища. Ветер угадал желание, откинул занавес, окатил морозной струей. Из-за спины возничего, в котором он узнал слугу боспорского купца, ему удалось разглядеть рогатые головы волов, тянущих повозку, белую гладь заснеженной степи, по которой медленно тек темный ручей из людей, животных, повозок, и красно-розовый диск солнца, уплывающий за линию горизонта. Это значило, что племя Евнона движется на запад. Справа послышался кашель. Умабий повернул голову. В свете заката он увидел Ахиллеса. Купец лежал у противоположного бортика. В следующее мгновение ветер ослаб, занавес вернулся на место, полутьма вновь заполнила все внутреннее пространство кибитки.

— Безмерно рад видеть пробуждение своего спасителя. Приветствую тебя, мой друг! — высокопарно произнес купец слегка осипшим и ослабевшим голосом. Он не зря назвал Умабия спасителем. Если бы воины сына Евнона случайно не наткнулись на беглецов, то кости Ахиллеса и его слуги, лежали бы обглоданные зверями в диких степях, далеко за рекой Ра.

— Давно ли мы в пути?

— Стан покинули на следующее утро после нашего прибытия. Получается, второй день… — Боспорец откашлялся. — Все это время ты находился между жизнью и смертью. Жрица Зимегана сказала, что тебе вряд ли суждено выжить…

— Я помню ее.

— Евнон расстроился. В один год он потерял сына и дочь. Твоя смерть сделала бы его еще несчастнее. Но Газная — помощница главной жрицы взялась излечить тебя. Эта милая девушка смогла вернуть тебе жизненные силы. То, что ты вновь открыл глаза и увидел свет солнца, ее заслуга…

— Ее я не помню.

Временное небытие спрятало от Умабия старания знахарки. Он часто общался с девушкой-сиротой и даже знал один из ее секретов. Заключался он в тайных встречах Газнаи с Гордом. Случайным свидетелем одной из таких встреч на пустынном берегу реки он стал. Умабий не знал, по какой причине они скрывают от других свои чувства, но о виденном предпочел молчать.

— Этот Асклепий в обличье девы творит чудеса… К вечеру того дня, когда мы прибыли в стан твоего отца, на меня напал озноб. Ночью тело охватил жар. Ужасный кашель разрывал мне грудь, боль в ноге не давала мне спать. К утру силы оставили меня. Надо полагать, это следствие наших переправ через степные реки. Холодная вода и пронизывающий ветер сломили мое здоровье. Боспорский купец не обладает выносливостью сарматских воинов. — Кашель на короткое время прервал речь. — Когда аорсы тронулись в путь, Евнон поместил нас в эту повозку и повелел Газнае ухаживать за нами. Благодаря ее заботе мое самочувствие улучшилось…

Повозка дернулась, встала. Ахиллес замолчал, некоторое время прислушивался к тому, что происходит за ее пределами, затем хрипло крикнул:

— Эй! Что случилось?!

— Приехали, господин. Царь велел остановиться на отдых…

* * *

Евнон решил заночевать у мелководного ильменя, покрытого молодым ледком. Стан окружили повозками. Внутрь загнали часть скота и лошадей. Развели костры.

Опасаться врагов не приходилось, но аорсы следовали давно заведенному порядку. Поставленные по кругу повозки служили препятствием хищникам и неприятелям, давали чувство защищенности. Но больше воины надеялись на свою силу и умение владеть оружием, чем на защиту повозок, которые готовы были оборонять до последнего вздоха. Эти громоздкие войлочные жилища на четырех и шести колесах, в которых сарматы перевозили скарб и свои семьи, по сути, и являлись их родным очагом и домом. Вскоре после остановки больных навестила круглолицая Газная. Она пришла в обычной одежде сарматок: штанах, рубахе, длиннополой куртке. Обнаружив, что Умабий очнулся, помощница жрицы заулыбалась, искренне радуясь его выздоровлению. Газная пришла не с пустыми руками. В глиняном кувшине, который она принесла, оказалось молоко. Девушка взяла две чаши, лежавшие тут же в повозке, наполнила, подала Умабию и Ахиллесу.

Молоко было горячим — обжигало губы, горчило, пахло травами. Умабий поморщился.

— Пейте, пейте. Вам надо обязательно выпить это молоко, оно излечит, придаст силы.

Умабий поддался уговорам девушки. От горячего напитка бросило в пот. Отдавая чашу, он сказал:

— Благодарю тебя за заботу о нас.

— Я не одна, мне помогали Пунгра и слуга Ахиллеса. — Целительница смущенно опустила голову и поспешила покинуть повозку.