За ценой не постоим - Кошкин Иван Всеволодович

Они спустились по склону метров на двадцать от окопа, и политрук коротко рассказал о том, что произошло за последние несколько часов. Волков слушал, мрачнея, наконец в сердцах выругался:

– На минуту вас оставить нельзя, хоть совсем не спи.

– А что такого? – ответил задетый за живое Трифонов. – Ты бы лучше решил?

– Нет, – ответил, подумав, Волков. – Разве что Чумака этого…

– Чуприна, – поправил политрук.

– Ну, Чуприна. Что это за представление ты устроил?

Трифонов почувствовал, что начинает злиться:

– А что мне было делать – лично его на КП батальона конвоировать? Или сказать: иди туда, и дать пинка под зад? – Николай понял, что повышает голос, и продолжил тише: – Саш, ну что с ним делать-то было? Ну да, он телок. И что его, выбрасывать теперь? Или дать возможность стать бойцом?

– У меня нет времени делать из телят бойцов, – зло ответил Волков.

– А тебя никто и не просит, – угрюмо заметил Трифонов. – Хочешь отменить решение политработника?

– Ты мне руки не выкручивай, – лейтенант уже успокоился. – Ладно… Ну а как и куда его вписывать тогда? Ни документов, ни оружия, у своих он наверняка пропавшим числится.

– Да уж впишут как-нибудь. – Николай только сейчас начал осознавать, в какое положение он поставил себя и командира. – А то, может, его раньше убьют.

Сказал – и сам устыдился. Волков пристально посмотрел на своего политрука и покачал головой:

– Эх ты… Политработник. Ладно, куда ты сейчас?

Трифонов не успел ответить – тишину промозглого утра разорвал далекий винтовочный выстрел, за ним другой, потом затарахтели очереди, и стало ясно, что где-то на западе началась перестрелка.

– Это у нас. – Волков казался неестественно спокойным. – Там второй взвод, но стреляют дальше.

– Это секрет, Зинченко! – крикнул Трифонов и бросился вверх по склону.

Он добежал до КП, где бойцы уже перекинули винтовки на сторону, откуда доносилась пальба. Из своего угла высунулся телефонист с трубкой в руке и крикнул:

– Товарищ лейтенант, комбат на проводе!

Ротный прыгнул в окоп и выхватил трубку.

– Есть! Есть – Ракита!

Трифонов обвел глазами связных и ткнул в одного пальцем:

– Виткасин за мной, бегом! – выбор политрука диктовался главным образом тем, что он запомнил необычную фамилию этого приземистого бойца с узкими, внимательными глазами. – Сашка, я к Медведю, Виткасина отправлю с донесением!

– Давай, – прикрыв трубку ладонью, кивнул лейтенант. – Нет, товарищ капитан. Думаю, секрет вступил в соприкосновение. ВСТУПИЛ В СОПРИКОСНОВЕНИЕ!!! НЕТ! СЕЙЧАС ВЫЯСНЯЕМ!

Связь, судя по всему, была не очень, и лейтенанту приходилось орать во весь голос. Трифонов, не оглядываясь, бежал в расположение второго взвода, выстрелы бухали часто, словно кто-то торопливо опустошал магазин, запихивал новую обойму и снова сажал пулю за пулей в страшные, враждебные сумерки. Автомат больше не стрелял, зато на полпути до позиций Медведева Трифонов едва не упал, услышав два взрыва, один за другим, – дело дошло до гранат. Роща, в которой еще недавно грелись бойцы второго взвода, была пуста – все заняли свои позиции. Николай вдруг понял, что больше не слышит выстрелов, и прибавил ходу. Виткасин – приземистый, широкоплечий, держался рядом, скользя между деревьями, ухитряясь при этом не стряхивать снег с ветвей. У самой опушки политрук спрыгнул в неглубокий ход сообщения и, пригибаясь, побежал к линии стрелковых ячеек.

– Где Медведев? – крикнул он, подбежав к первому окопу.

– Там, – отмахнул красноармеец вправо, глаза из-под надвинутого низко шлема смотрели испуганно.

Старшина нашелся на позиции станкового пулемета. В широком, на три амбразуры, окопе было тесно – помимо пулеметчиков, здесь был сам Медведев и трое бойцов в грязных мокрых шинелях. Четвертого комвзвода держал за грудки и мерно бил о бревенчатую стенку:

– Где Зинченко? Где Зинченко, сука, я тебя спрашиваю? – Старшина не повышал голос, но говорил ровно и страшно.

– В чем дело, старшина? – спросил Трифонов, стараясь выглядеть таким же спокойным, как комвзвода.

Медведев отпустил бойца, который сполз на дно окопа, нервно вздрагивая, и повернулся к Николаю.

– Эти четверо были в секрете, Зинченко – старший. – Медведев поморщился. – Говорят: на них вышли немцы, начали стрелять… Как оказались здесь, не помнят, где командир, не знают.

– Понятно, – кивнул Трифонов и, чувствуя холодок в груди, расстегнул кобуру и вытащил наган. – Сдать оружие.

Красноармейцы переглянулись, затем, как один, повернулись к старшине.

– Выполнять, – тихо подтвердил Медведев.

– Товарищ старшина… – начал было один.

– Лучше ничего не говори, – предупредил командир.

Четверо молча поставили «трехлинейки» к стенке.

– Подсумки и гранаты, – приказал Трифонов.

– Кто идет? – внезапно окликнул второй номер пулеметного расчета, загоняя патрон в патронник.

– Кто-кто… Дед Пихто с конем в пальто! – донеслось из-за бруствера. – Ты мне там еще пощелкай!

– Зинченко! – Медведев, что мгновение назад был страшнее зверя, расплылся в улыбке.

– Нет, тень отца Гамлета! – В окоп с лязгом соскочил высокий, худой сержант, похожий на умного грача. – Товарищ старшина, тут мои оболтусы не прибегали?

Наполовину еврей, наполовину украинец, до войны Зинченко работал в строительном тресте и, по его словам, был прославлен как самый аккуратный и честный бригадир на всю область. В аккуратность Трифонов, видевший, как подготовлены позиции второго отделения, верил, в честность поверить не мог – уж больно хитрый взгляд был у сержанта. Даже сейчас – мокрый, облепленный грязью, с трофейными автоматом и винтовкой на плече, он смотрел, словно кот, стянувший со стола что-то вкусное.

– Прибегали, – ответил Трифонов, чувствуя какой-то подвох.

– Здравия желаю, товарищ политрук, – вытянулся Зинченко, словно только сейчас заметил Николая. – Я им приказал отходить, а сам пошел барахлишко собрать.

Он тряхнул трофеями.

– Да ну? – нехорошо удивился политрук, опустив тем не менее револьвер. – А что это они нам ничего не сказали?

– Испугались, наверное. У вас с наганом такой грозный вид, товарищ политрук, – нагло ответил сержант.

– Это уж пусть Особый отдел разбирается, – ласково сказал Николай, убирая оружие в кобуру.

Он тоже не любил Зинченко, но сейчас выяснять отношения не собирался. Трифонов выразительно посмотрел на старшину, и тот, кивнув, повернулся к командиру отделения.

– Докладывай, – приказал Медведев.

– Минут двадцать назад обнаружили немецкую разведку, – уже серьезно заговорил сержант, – вышли из балочки, я о ней докладывал, как раз перед нашей позицией. Я говорил, что место неудачное…

– Я помню, продолжай, – резко сказал старшина.

– Шесть человек, кажется, точно не скажу, – уловив металл в голосе командира, Зинченко заговорил, на удивление, по-деловому. – Шли прямо на нас, в темноте не разобрать. Подпустили их метров на двадцать, чтобы наверняка, открыли огонь. Они залегли, начали отстреливаться. Одного мы, кажется, повалили сразу.

– Дальше, – приказал Трифонов.

Зинченко исподлобья взглянул на политрука и продолжил:

– Они начали отстреливаться. Я бросил две гранаты, и немцы отошли. Я тоже приказал своим уходить, а сам пополз посмотреть, что там.

«Врет», – подумал Трифонов. Он прибежал сюда через несколько минут после взрыва – за это время добраться от кустов, где располагался окоп с секретом, было невозможно. Зинченко покрывал своих, и только тут Николай понял, в какую ловушку загнал сам себя, решив не отправлять Коптяева в Особый отдел. Теперь, если он решит передать особисту этих трусов, история с «болезнью» тоже всплывет и спрашивать будут уже с него. Политрук скрипнул зубами – Гольдберг был прав, одно послабление тянет за собой другое, и все летит к чертям.

– Одного мы уложили на месте, – продолжал тем временем Зинченко. – И двух или трех зацепили, но немцы их утащили – кровищи там было море. Я по следу немного прополз – вот, винтовку подобрал, а с убитого – автомат, сумку, документы, вот, вынул…