Милая, обожаемая моя Анна Васильевна - Анна Книппер

По правую сторону от нашего дома понизу тянется парк, через который течет река Ольховка, над ним ряд невысоких холмов с дачами кончается горой, недавно засаженной сосенками, подъем на нее идет зигзагами, так что почти не заметен. Выход из парка ведет на Базарную площадь мимо стеклянной струи и источника. По этой дороге мы ходим, вернее, нас водят по воскресеньям в церковь на той же площади. Нас восемь человек детей - три мальчика и пять девочек. Мы должны идти попарно, а сзади папа и мама6. Им-то хорошо, а каково нам - идти такой процессией, тем более что знакомых тьма.

Церковь большая, с голубыми куполами. Когда звонят к обедне или всенощной, у нас в саду хорошо слышен колокольный звон, хорошо и грустно немного. Около церкви похоронены дедушка и бабушка, потом брат, умерший от ран на германской войне, потом папа, потом мама - два белых мраморных креста. Теперь все сровнено с землей, и можно определить место только по могиле Ярошенко, расположенной неподалеку7.

На первом плане панорамы - нагромождение домов разных размеров, узкие улочки этой части города мы как-то не знаем - ходить туда незачем. Разве в аптеку, где продаются разные штуки для фейерверка - колеса, фонтаны, ракеты, римские свечи и бенгальские огни в папиросных гильзах. Папироса стоит 1 коп., но если берешь дюжину, то она стоит гривенник. Все эти штуки - предмет моего страстного увлечения. Когда теперь я смотрю на салют - красиво. Но какое волшебство было в этих копеечных огнях, как очаровательно били огнем фонтаны и крутились колеса!

Пожалуй, отца я помню больше всего в Кисловодске. Он отдыхал, концертов не было, мы больше его видели. То есть что значит - отдыхал? Последние годы, вернувшись опять к роялю, он проводил за ним большую часть времени. Когда же он не играл, то постоянно делал гимнастику пальцев для поддержания их гибкости по своей системе: закладывал большой палец между другими сначала медленно, потом с молниеносной быстротой в различных комбинациях.

У него была подагра, и он очень следил за своими руками. Часто я делала ему маникюр и массаж рук.

Иногда после обеда он собирал нас и заставлял петь под рояль хоралы Баха. Сестра Оля8 говорила: "Нахоралились!" Как-то он мне сказал:

- Да ты хорошо ноты читаешь!

- Нет.

- А как же ты поешь?

- А ты ударишь клавишу, а я сразу ноту и беру.

Чаще всего мы пели хорал "Wer nur den Lieben Gott labt walten und hoffet auf Ihn allezeit" ["Кто одного лишь Бога возлюбил и на Него все время уповает" (нем.). (И.С. Бах. Кантата No93.)].

Но иногда стиль музыки был не такой классический. Как-то братья Илюша-виолончелист9, Ваня-скрипач10 - и пианистка Мария Ивановна Махарина11 устроили вечером румынский оркестр. Играли всякую всячину из опереток. Папа слушал, слушал - и не выдержал: взял бубен и стал им подыгрывать; замечательно подыгрывал и очень забавлялся.

Отец хорошо ездил верхом в казачьем седле. Я помню, как всей семьей мы выезжали верст за 25 в долину реки Хасаут, где били источники нарзана прямо из земли, - отец и братья верхами, мы с мамой на долгуше.

Всходило солнце, из ущелий начинал подниматься голубой туман, на глазах рождались облака.

А потом мы спускались в долину к горной реченьке - и горы уходили одна за другой: все голубее, все легче.

Возвращались поздно, пели хорошо - все казачьи песни:

Пыль клубится по дороге,

Слышны выстрелы порой,

Из набега удалого

Скачут сунженцы домой...

Ну-тко вспомните, ребята,

Как стояли в Зеренах...

Много мы их знали, пели постоянно. Так что когда меня девочкой лет четырех привели в церковь и я услышала пение, то тут же тоже запела "Пыль клубится по дороге": надо же помочь.

Хорошие песни, хорошие слова. Ну что за прелесть:

Долина моя, долинушка,

Долина широкая!

Из-за этой за долинушки

Заря, братцы, занималася.

Из-за этой ясной зореньки

Солнце, братцы, выкаталося.

И все - а какая радость, какое торжество от этого восходящего солнца!

Стол у нас в доме всегда был хороший, но не без вариаций. То вдруг папа заявит, что надо переходить на вегетарианство, - к столу подают печеную картошку, кукурузу, кислое молоко, вегетарианские супы.

Так продолжается недели две.

В конце концов папа жалобно говорит маме: "Варенька, ты бы биточки заказала!"

В результате этого выступления папа получил негласное прозвище "граф Сигаров-Биточкин" - за глаза, конечно: посмели бы мы его так в глаза назвать! Называли мы его, тоже втайне от взрослых, "Базили".

И снова начинается - кавказский борщ, перепела, шашлык, вырезка на вертеле. И огромные блюда вареников с вишнями. За стол садилось человек пятнадцать с детьми, домочадцами - и постоянно кто-нибудь из гостей. Блюда обносились с двух сторон стола, иначе бы конца обеду не было. Гомерическая трапеза! Кажется, сейчас за три дня не съесть того, что поглощалось с легкостью за обедом.

После обеда все переходили на террасу, в середине которой росли два больших каштана. Ее расширили, а каштаны спилить пожалели, так и оставили... Там пили кофе, в жару подавали арбузы, дыни из погреба, холодные.

Обедали в два часа. Затем до пяти, в самую жару, все сидят в комнатах с закрытыми ставнями, всякий занимается чем хочет. В пять часов - чай.

В это время по дорожке, поднимающейся из парка к нашему дому, начинается нашествие посетителей: какие-то дамы, которым папа с серьезным видом говорит комплименты, от которых, с нашей точки зрения, можно сгореть со стыда, до того они гиперболичны, - а им хоть бы что, все принимают за чистую монету; приезжие музыканты, папины ученики, кого только нет! Постоянно - Евсей Белоусов12, которого папа очень любит, и братья с ним дружат.

Чаи эти - тяжелое для меня время: я старшая дочь, молодая девушка должна разливать чай. Это не так просто: за столом опять 15 человек. Жарко, хочется пить. 15 человек по 2 чашки - 30, по 3 - 45. У папы насчет чая свои принципы, в чашку наливать только через чайник, а не из самовара. Доливаешь в чайник раз, другой, третий - а они все пьют, конца нет!

Конец все-таки!

Это лучшее время дня. Уже нежарко, самый красивый свет, ходить - одно удовольствие.

Иногда идет все семейство. Тогда папа с мамой идут по дороге в парк, идущей зигзагами. Мы ее называем Professoren - или Idiotenweg - и лезем прямо в гору. Однако теперь мне кажется, что "идиотская дорога" имела свои достоинства...

У папы были всегда какие-нибудь увлечения. Одно время это был лимонный сок. Не знаю, было ли это по предписанию врача, но папа и сам его пил, и мы должны были пить. Подходили к нему за обедом по очереди и получали по рюмочке. Кислятина ужасная. Надо было пить и не поморщиться - мы пьем, а он смотрит, не делаем ли гримасы.

Или возьмет руку и крепко жмет; смотришь ему в глаза и улыбаешься.

Вообще у нас заплакать от боли, от ушиба считалось позорным - терпи, не подавай виду.

Я очень любила ездить верхом. Как-то поехали мы в жаркий день в степь к Подкумку. Жарко, разморило. Я ехала, распустив поводья, вдруг из-под ног лошади взлетел перепел. Лошадь испугалась, понесла, поводьев подобрать я не успела и вылетела из седла, а нога осталась в стремени, и меня порядком протащило по камням. В конце концов встала, села в седло, доехала до дому. От бедра до колена нога была черная от кровоподтека, каждое движение - мука. И сказать нельзя, и хромать нельзя: спросят почему и, пожалуй, не пустят больше кататься верхом. Так и проходила целую неделю - не хромая и с веселым видом.

Помню, бабушка Сафонова рассказывала, что во время какого-то турецкого похода казаки станицы Шелковской привезли себе из Турции пленных турчанок и переженились на них. Но те были женщины гаремного воспитания и палец о палец не хотели ударить. Заходит прохожий: "Подай воды напиться!" Хозяйка лежит на постели, отвечает: "Вот придет Иван, он тебе подаст".

Стоило нам залениться - и сразу же: "Ах ты шелковская казачка!"

Бабушка считала, что человек должен сажать деревья и копать колодцы. И нам, детям, были отведены в саду участки, где мы сажали что хотели (потаскивая из большого цветника).

Источников под Кисловодском мало - на дороге между полустанком Минуткой и Подкумком она велела выкопать колодец, чтобы проезжие могли напиться и скот напоить (для скота стояла каменная колода).

Бабушка не разрешала разрезать узлы на веревках, давала распутывать мотки шелка, чтобы приучить к терпению и выдержке. И при этом рассказывала о том, как цари выбирали невест: собранным на смотрины девушкам давали спутанные нитки шелка, а царь подсматривал в щелку, как они это делают. Если кто-нибудь из них дергал нитки и сердился, то ее кандидатура отпадала.

Да и то сказать - немало терпения нужно царской невесте! До сих пор не люблю узлы резать.

Каждому из своих внуков она прочила блестящую будущность: "Ты мой Пушкин", "Ты моя Патти13". Ее зять Плеске14 как-то сказал: "Я спокоен за Россию - тринадцать великих людей ей обеспечено: это внуки Анны Илларионовны".