Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона - Алексей Шишов

— Российское общество Японскую войну не приняло, факт это или не факт? Если это факт, то примет ли оно войну нынешнюю? Будет ли армейский офицер или солдат-окопник героем в глазах соотечественников, не нюхавших пороха в тылу?

Русско-японская война 1904–1905 годов дала Михаилу Гордеевичу три боевые награды, вполне заслуженные офицером гвардии. 26 апреля ему высочайше жалуется орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». В наградном приказе говорилось: «…За отличия в боях с 12 по 16 января 1905 г. у дер[евень] Тутайцзы, Хейгоутой и Безымянной (Семапу)».

Поражение России в той войне на Дальнем Востоке своеобразно повлияло на наградную систему. Масса награждений, Георгиевским оружием и медалями, было сделано уже после окончания войны и подписания Портсмутского мира. Это дважды лично коснулось Дроздовского, его самолюбия.

Свой второй боевой орден за Маньчжурию уже бывший ротный командир сибирских стрелков получил после войны, 30 октября 1905 года. Это был орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. То есть это была чисто боевая орденская награда. Без мечей Святой Станислав давался людям статским, а военным — только в мирное время. В орденской колодке на груди такие мечи с бантом узнавались сразу.

— У вас Станислав, как мы видим, дан за войну…

— По молости годков, значит, вероятно, за Маньчжурию…

Но это были еще не все почести за Японскую войну. 2 апреля 1906 года слушатель Академии Генштаба производится в поручики гвардии со старшинством с 13 августа 1905 года. То есть это опять была вполне заслуженная награда за «еще вчера» отгремевшую Японскую войну.

Война в Маньчжурии, когда храбрость и самоотверженность русских солдат сводилась на нет их высшим командованием, больно тронула Дроздовского. Но не собственно военная неудача Российской империи, а отношение общества к проигранной войне, тем людям, которые сражались на поле брани.

Люди, которые с гордостью носили «маньчжурские» папахи и боевые награды, самым неожиданным образом столкнулись не только с равнодушием российского общества к ним, но и даже с открытой враждебностью. Каких чувств, к примеру, стоило офицерам 34-го Сибирского полка чтение письма такого же «маньчжурца», как и они, на страницах популярного тогда «Русского инвалида»:

«Шестнадцать месяцев тревог, волнений, страшных лишений, бесконечно ужасных, потрясающих картин войны, способных свести человека с ума; щемящее чувство боли от незаслуженных обид, оскорблений, потоков грязи, вылитых частью прессы на нашу армию, безропотно погибающую на полях Маньчжурии; оскорбление раненых офицеров на улицах Петербурга толпою; презрительное снисхождение нашей интеллигенции к жалким потерпевшим по своей же глупости, вернувшимся с войны, — все это промелькнуло передо мной, оставив глубокий след какой-то горечи…

Вы радовались нашим поражениям, рассчитывая, что они ведут вас к освободительным реформам. Вы систематически развращали прокламациями наших солдат, подрывая в них дисциплину и уважение к офицерам…»

Этот номер «Русского инвалида» в полку, который тогда окопался вокруг новой безвестной, то есть не отмеченной на карте, китайской деревушки, зачитан жителями, что называется, до дыр. Письмо «маньчжурца» тронуло всех: и офицеров, и нижние чины. Но больше всего тех, кто пошел сражаться в Маньчжурию добровольно. То есть охотником, по собственной «охочей воле».

Мнение всех тогда высказал Сергей Михайлович Москвин, получивший назначенную ему награду за Японскую войну — орден Святого Георгия 4-й степени только… в январе 1907 года Батальонный командир был резок в суждениях, но справедлив:

— Тому раненому «маньчжурцу», которого оскорбили на столичной улице, надо было вынуть саблю из ножен и спросить первого же обидчика за Россию он или нет?

— А если тот сказал бы «нет»? Что тогда?

— Тогда взять его клинком под арест и препроводить в ближайший воинский участок. Объяснить там, что и как дело, а потом отправили бы этого социалиста к нам в полк. А здесь бы он у нас послушал шелест шимозы.

— Но, Сергей Михайлович, такие действия по своему исполнению самоуправны?

— Самоуправны, говоришь?! А оскорблять публично увечных воинов — это разве не плевок какого-то интеллигента в достоинство России? Разве это не беззаконие?..

…На слушателей Николаевской академии Генерального штаба, особенно тех, кому удалось поучаствовать в ней, Японская война подействовала тяжело, а на кого-то и удручающе. И одновременно они восприняли ее как напоминание о том, что армейские дела во многом зависят и от них лично. Такие слушатели, как Михаил Дроздовский, только налегли на учебу. Всем мыслящим людям после 1905 года было ясно, что в Маньчжурии русская армия воевала «несовременно».

Возвратившись в академические стены, гвардейский офицер стал заниматься исключительно упорно. Впрочем, постановка учебы в академии расхолаживаться не позволяла. Лекции шли с 9 до 12 часов утра, а с 12.30 до 16.00 проходили лекционные и практические занятия. На обед отводилось всего полчаса. Трижды в неделю с 8 часов утра в манеже проводилась верховая езда на уровне кавалерийского училища, тоже обязательная для всех.

Любое занятие подвергалось жесткому контролю. В случае отсутствия слушателя причины выяснялись в тот же день посылкой к нему на квартиру людей.

При всем при том уровень обучения будущих офицеров Генерального штаба был определенно высок, в чем Дроздовскому пришлось самому убедиться. Так, на младшем курсе он слушал лекции больших светил отечественной науки.

По тактике пехоты — известного генерала Н. А. Данилова, автора многих военно-теоретических трудов, таких как «Исторический очерк деятельности канцелярии Военного министерства», «Исторический очерк развития военного управления в России», «Роль пехоты в современном бою». По тактике кавалерии — опытного генерала Елчанинова По истории военного искусства донаполеоновской эпохи того же Елчанинова. По артиллерии, полевой фортификации, устройству вооруженных сил и армиям ведущих иностранных государств — полковника А. А. Гулевича.

По истории Наполеоновских войн — подполковника Н. Н. Головина, будущего фронтового генерала, ставшего в Белой эмиграции одним из виднейших военных ученых.

По истории русского военного искусства до Суворова — полковника А. К. Баиова, автора многих трудов по отечественной военной истории. По геодезии и картографии — генерала К. В. Шарнгорста, автора многих учебных пособий. По русской истории XIX столетия — широко известного тогда российского историка профессора С. Ф. Платонова.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});