Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

– Да, – нажала я на отбой. Меня потряхивало. Заботливый ты наш! А мне вот сейчас хорошо, просто отлично! Да гори оно! Разбирайтесь тогда. Сами.

В Мурмашах меня встретил товарищ Андрея – щуплый симпатичный парень в морской форме. Веселый, общительный… он быстро замолчал. Помог добраться до аэропорта, донести вещи на регистрацию и погрузку, подождал еще, когда я останусь с одним рюкзачком на плечах, потоптался… исчез куда-то.

– Зоя Игоревна, вот… я подумал – вдруг вы тоже захотите? Время еще есть, а тут реально вкусный кофе и ромовые бабы. Я всегда, когда здесь бываю, беру с запасом. Мокрые… настоящие, на пропитке не экономят. Я помню такие еще только в Архангельске, на ж/д – вокзале продавались. Мне нравится, а вам?

– В Архангельске? Вы начинали там? – порадовалась я общим воспоминаниям. И не отказалась – приняла из его рук стаканчик кофе и большую ромовую бабу. Рот наполнился слюной, я жадно откусила… действительно – сочно. И сладко до жути. Наверняка станет плохо с непривычки. И ладно! Саша улыбался.

– Я родом оттуда… недалеко. Пейте, я сейчас вернусь – свое там оставил… на прилавке.

Дальше мы вспоминали Архангельск. Приятные воспоминания, хороший город – в то, наше время бедновато выглядевший, и все еще с деревянными тротуарами кое-где… Но со своим настроением и особенностями. Мне он нравился. Наверное, нравился бы любым – это были наши самые первые годы с Усольцевым и там родились мальчики.

Когда объявили посадку, я уже чувствовала себя несколько вменяемой, можно сказать – почти что. Уходя, Саша помахал мне рукой. Это было… необычно. Немного по-детски, наверное, или слишком интимно для короткого знакомства. Но чужим человеком я его уже не чувствовала – он и мои дети оказались земляками. Говорят, что малая родина там, где зарыта твоя пуповина. Для Сережки и Ромки это был город Архангельск на южном берегу Белого моря.

Вспомнилось про этот «южный берег»… После окончания питерского подплава мы отправились получать распределение. Я с годовалыми мальчиками осталась в Мурманске, в гостиничном номере, а Усольцев поехал в Североморск, в штаб Северного флота за назначением. Вернувшись, смеялся – назначили на южный берег, нужно возвращаться. Дернулось что-то внутри, какая-то дурная надежда – может что-то напутали в приказе и... Черное море? Теплое, ласковое… неужели? Оказалось – южный берег Белого, дизельная подводная лодка в ремонте. Рожать в Архангельске потом получилось нечаянно – прихватило там… так и вышло.

Нам тогда дали комнату в коммуналке, мест в общежитии подводников не оказалось – на заводе ремонтировалось сразу две лодки, прибывшие с Севера. Серьезный ремонт зачастую длился даже не месяцы, а годы, поэтому офицеры и мичмана вызывали к себе семьи. Им выделялось семейное общежитие. А мы несколько месяцев прожили в городской коммуналке.

Там категорически не любили часто меняющихся жильцов этой комнаты, и причину я бы назвала уважительной. А все потому, что она принадлежала МИСу и являлась чем-то вроде перевалочной базы. Месяц-два, от силы три, и ее жильцы получали квартиры в городе или общаге. На крайняк – снимали жилье, могли себе позволить. А все остальные наблюдали этот круговорот с прицелом на относительное благополучие, сами десятилетиями оставаясь в старых деревянных стенах с клопами. Да-да… там я увидела, что они действительно существуют в природе. А до этого воспринималось, как что-то из старинного фольклора – «мал клоп, да вонюч»… и тому подобное.

Глава 8

Как я и ожидала, от сладкого кофе и приторной выпечки затошнило еще на посадке. И появилось подозрение, что до штатных подручных средств добраться я не успею. Поэтому, стараясь не делать резких движений, я расстегнула наружный карман сумки и потянула оттуда пакет. И под ноги мне вывалилась маленькая вещичка, которой я раньше никогда не видела.

– Женщина, отойдите с прохода. Сейчас будем проходить на посадку, – донеслось из-за спины.

– Сейчас… я уронила… – бормотала я, приседая и поднимая бархатную ювелирную коробочку синего цвета. Отошла в сторону и стала там, рассеяно улыбаясь, хотя весело мне совсем не было. Если там кольцо, которое он приготовил для меня на всякий случай, то считай – мое мнение о его умственных способностях резко изменится. Потому что большей глупости я себе и представить не могла. Не хотелось бы…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В коробочке оказалась небольшая подвеска – золотой якорек и условно прибитое к нему золотым же гвоздиком платиновое, скорее всего, сердечко. Смысловое наполнение, которое хотели вложить в форму этого украшения? В голову приходило только одно – заякоренное сердце.

Бросить якорь – так говорят не только моряки, и оно не всегда означает бросить в воду тяжелую железяку на цепи или веревке. Часто это просто образное выражение, которое означает, что человек окончательно пришел к какому-то решению, определился с ним, остановился на пути выбора. А в сочетании с сердечком… Начинать паниковать опять?

К подвеске прилагалась сложенная много раз записка: «Уверен, Зоя – вы бы не приняли это на память. А сейчас вам просто некуда деваться, будете меня вспоминать».

Вот прохиндей… чуть ли не с восхищением думала я, рассматривая подарок. И, кажется, в записке есть самая капелька юмора. Значит, все не так плохо?

– Проходим на посадку…

Я оглянулась вокруг. Мне широко улыбался какой-то мальчик и его мама. Оказалось, что я тоже им улыбалась. Поправив на плечах свою «ручную кладь», я присоединилась к группе, что собиралась перед турникетом. Здание аэропорта в Мурмашах было слишком современным для севера, как на мой взгляд. Хотелось бы меньше стекла и открытого пространства в зале или хотя бы растений, а так… было не совсем уютно и хотелось скорее покинуть это место. Или это рулило настроение? Одно здесь точно было хорошо – тепло.

Тошнота вернулась на взлете, и меня вырвало в пакет. Сходив в туалет и прополоскав рот, я выпила таблетку но-шпы и когда боль под ребрами утихла, незаметно уснула. Последняя мысль была о том, что все к лучшему – кому я вообще нужна с таким своим здоровьем? Не зря говорят – муж любит жену здоровую, а… что-то там про сестру еще…

Из Пулкова я могла бы проехать прямо к Военно-медицинской академии и вызвонить мальчишек, но не стала этого делать, как ни тянуло меня туда. Пусть это будет чуть-чуть… потом, когда внутри немного уляжется.

С отцом, со времени их с мамой развода, я не поддерживала никаких отношений. У него другая женщина, и полгода назад мы с ним практически прекратили общение. Он звонил пару раз, мялся… а я ответила резко. Наверное, это было не очень правильно – меня он не бросал, всегда любил и помогал, да и со здоровьем у него проблемы. Но если бы оно ухудшилось, об этом сразу сообщила бы его сестра. Я никогда не просила ее об этом, но она обязательно вывалила бы на меня негатив любого плана. Только за этим всегда и звонила.

Ехать на поезде не хотелось, мы всегда мотались в Новую Рузу и обратно на машине или автобусе – дорога шла через леса… почти на каждом шагу встречались предупредительные баннеры и картинки с нарисованными лосями, перебегающими дорогу. Я даже умудрялась находить взглядом грибы на опушке, если скорость была небольшой. Автобус был привычнее и роднее, ну и чуть дешевле, хотя это и не причина. Так что – автовокзал.

Уже устроившись внутри автобуса, я внимательно прислушалась к себе. Немного устала, голова пока не болит, настроение… не так плохо, как могло бы. Андрей со своей помощью, поцелуем и подарком… душу согрел, что ли? Но сейчас я уже почти не думала об этом. Мысли о нем потихоньку уходили куда-то в глубину, а если и возвращались, то мимолетно, напоминая солнечный зайчик, прыгающий по лицу. Или прохладный ветерок на влажной коже в жару. Тихая и теплая, без восторгов и надрыва, но просто гигантская по своей величине благодарность – это было все, что я чувствовала к Андрею Зарубину. Пока видела – переживала за него, сейчас же это казалось глупым. Каждый отвечает за себя сам. И в его двадцать семь он уже мужчина, а не мальчик. Справится. Я же как-то справляюсь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})