Разрядка - Кристофер Прист

Когда они ушли и транспорт отчалил, я ходил по Местерлину в состоянии страха и тревоги.

Моя литания островов, кроме всего, обладала смыслом. Это было не просто выпевание воображаемых имен с призрачным существованием. Они представляли собой память о моем реальном опыте. Острова были как-то связаны, но не тем способом, которому я доверял, с кодом к моему настоящему прошлому, расшифровав который я смог бы восстановить самого себя. Но литания, одновременно, была и более прозаической — просто маршрутом транспортов на юг.

И, все-таки, она оставалась подсознательным посланием. Я сделал это послание своим, я повторял его, когда никто другой не мог об этом знать.

Я планировал оставаться на Местерлине неопределенно долго, но неожиданное появление транспорта все испортило. Когда я снова попробовал рисовать под стеной гавани, я ощутил себя каким-то открытым и занервничал. Рука моя больше не повиновалась внутреннему глазу. Я переводил бумагу, ломал карандаши, терял друзей. Я снова превратился в стеффера.

В тот день, когда я покинул Местерлин, на набережную пришла самая молодая шлюшка. Она дала мне список имен, но не островов, а ее подружек, работавших в других частях архипелага Снов. Когда мы отчалили, я зазубрил имена на память, а потом швырнул полоску бумаги в море.

Через пятнадцать суток я был на острове Пикее, который мне нравился, но который я нашел слишком похожим на Местерлин, слишком наполненным воспоминаниями, которые проросли на неглубокой почве моей памяти. С Пикея я перебрался на Панерон, это долгое путешествие прошло мимо нескольких других островов, вдоль побережья пролива Хельварда, изумительно громадного башнеподобного острова-скалы, бросавшего тень на остров, что лежал позади.

К этому времени я забрался так далеко, что оказался за краем купленной карты, поэтому меня вела лишь память об именах. Я жадно ждал появления каждого острова.

Панерон поначалу вызвал у меня отвращение: многие его ландшафты сформировались из вулканических скал, черных, зазубренных и отталкивающих, однако на западной стороне располагалась громадная зона плодородной земли, чуть не задушенная дождевым лесом, раскинувшимся прямо от берега насколько хватало взгляда. Берег окаймляли пальмы. Я решил, что какое-то время проведу на Панероне.

Впереди лежал Свирл, за обширной цепью рифов и шхер был Обрак, за которым в свою очередь находился остров, который я все еще страстно пытался обрести: Мурисей, родной дом моих самых живых воображаемых воспоминаний, место рождения Раскара Акиццоне.

Это место, этот художник — они представляли единственную реальность, которую я знал, единственный опыт, который, как мне казалось, я могу по-настоящему назвать своим.

* * *

Еще один год странствий. Тридцать пять островов группы Обрак разрушили мои планы: работу и жилье на этих слабо населенных островках найти было трудно, а мне не хватало денег, чтобы просто проплыть мимо или обогнуть их. Мне пришлось медленно прокладывать путь сквозь группу, остров за островом, работая ради средств существования, изнемогая от зноя под тропическим солнцем. Теперь, когда я снова путешествовал, вернулся мой интерес к рисованию. В некоторых самых оживленных портах Обрака я снова устанавливал мольберт, рисуя за деньги, за сантимы и су.

На Антиобраке, близко к центру группы островов, я купил немного пигментов, масло и кисти. Обрак был место в основном лишенным цвета: плоские, малоинтересные острова лежали под обесцвечивающим солнечным светом, песок и побелевший гравий с внутренних равнин постоянными ветрами наносило в городки, бледную голубизну яичной скорлупы мелких лагун можно было видеть уголком глаза при каждом повороте головы. Отсутствие ярких оттенков было вызовом, мне хотелось видеть цвет и рисовать его.

Я больше не видел транспортов, хотя всегда был настороже на случай их прохода или прибытия. Я все еще следовал их маршрутом, поэтому, когда я расспрашивал островитян о транспортах, они сразу понимали, что я имею в виду и каким должно быть мое происхождение. Однако по мелочам достоверную информацию об армии собрать было трудно. Иногда мне говорили, что транспорты перестали плавать на юг, иногда — что они переключились на другой маршрут, иногда — что они проходят по ночам.

Мой ужас перед черными фуражками заставлял меня держаться на ходу.

В конце концов я в последний раз пересек море и одной ночью на углевозе прибыл в Мурисей. С верхней палубы, пока мы медленно двигались по широкому заливу, ведущему в устье гавани, я озирался с чувством радостного предвкушения. Я мог начать здесь новый старт — то, что произошло во время того далекого увольнения на берег, было несущественным. Я оперся на поручень, наблюдая, как отражения цветных огней города мельтешат на темной воде. Я слышал рокот двигателей, бормотание голосов, следы искаженной музыки. Жара обволакивала меня, а до того она так же обволакивала город.

При швартовке возникли задержки, и к тому времени, когда я оказался на берегу, было уже за полночь. Прежде всего надо было найти место, где провести ночь. Из-за недавних стесненных обстоятельств я не был способен платить, чтобы где-нибудь остановиться. Много раз в прошлом я сталкивался с этой проблемой, чаще всего засыпая где придется, однако теперь я устал гораздо сильнее.

Я направился прочь от шумного уличного движения в переулки, высматривая бордели. Меня окатил целый ряд ощущений: бездыханная экваториальная жара, тропические ароматы цветов и ладана, бесконечный рев машин, мотоциклов и крики велорикш, запахи пряного жареного мяса, готовящегося прямо на улицах, постоянное мелькание и вспышки неоновой рекламы, ритмы поп-музыки, оловянно гремящей из радио на прилавках, из каждого окна и каждой открытой двери. Некоторое время я постоял на углу улицы, нагруженный своим багажом и живописными принадлежностями. Я повернулся кругом, получая удовольствие от окружающего шума, потом поставил на землю свой багаж, и наподобие людей с Местера, смакующих дождь, в экзальтации воздел руки и поднял лицо к сверкающему ночному небу в оранжевых оттенках, светящемуся отраженными танцующими огнями города.

Возбужденный и освеженный, я гораздо охотнее поднял свой груз и пошел дальше в поисках своих борделей.

Я наткнулся на один из них в небольшом здании всего в двух кварталах от набережной, вход туда вел через затемненную дверь с бокового переулка. Я вошел туда совершенно без денег, предоставив себя милосердию работающих там женщин, в поисках убежища от ночи и одиночества в единственной церкви, которую знал. В храме своих снов.

* * *

Из-за своей истории, но более благодаря своим морским купаниям, магазинам и солнечным пляжам Мурисей-таун был туристским аттракционом для богатых посетителей со всего архипелага Снов. В мои первые месяцы на острове я обнаружил, что могу иметь приличный доход, рисуя сцены гавани и горные пейзажи, а потом выставляя их у секции стены рядом с одним из самых громадных кафе на Парамаундер-авеню, где располагались все модные салоны и элегантные ночные клубы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});