Романы. Повести. Рассказы. В двух томах. Том 2 - Жюль Верн

— Мы ошиблись, — заявляет Ивернес… — Это не деревня, это кладбище, и если тут спят, так уж наверно вечным сном… Vox clamantis in deserto.[31]

— Аминь! — отвечает «Его высочество» громогласно, как соборный певчий.

Что же делать, если жители упорствуют в своем молчании? Продолжать путь в Сан-Диего?.. Но они в полном смысле слова подыхают с голоду и усталости… Да и куда они пойдут без проводника, в ночной темноте?.. Попытаться добраться до другой деревни?.. Но какой?.. Если верить кучеру, в этой части побережья никаких поселений больше нет… Они только окончательно заблудятся… Самое лучшее — дождаться утра. Однако провести еще несколько часов без крова, под открытым небом, которое затянуто низкими тяжелыми тучами, грозящими проливным дождем, — это даже артистам не улыбается.

Тут у Пэншина возникает идея. Идеи у него не всегда блестящие, но зато их много. Впрочем, на сей раз она получает одобрение мудрого Фрасколена.

— Друзья мои, — говорит Пэншина, — прибегнем к способу, который принес нам победу над медведями. Вдруг да он поможет нам и в калифорнийской деревне. Разбудим-ка этих грубиянов мощным концертом и не поскупимся на хорошие фиоритуры.

— Что же, попытаемся, — отвечает Фрасколен.

Себастьен Цорн даже не дал Пэншина договорить. Он вынул из футляра виолончель, установил ее в вертикальном положении на ее стальном острие и, стоя со смычком в руке, поскольку сесть было негде, приготовился уже исторгнуть из своей певучей коробки все таящиеся в ней звуки.

Его товарищи тоже приготовились следовать за ним до самых дальних пределов искусства.

— Квартет си-бемоль Онслоу, — говорит он. — Начнем…

Этот квартет Онслоу они знают наизусть, и хорошим исполнителям, разумеется, не нужно освещения, чтобы перебирать своими ловкими пальцами по грифам виолончели, скрипки или альта.

И вот они уже во власти вдохновения. Быть может, в свое исполнение на театральных эстрадах и подмостках Американской конфедерации они никогда не вкладывали столько мастерства и души. Возвышенная гармония звуков наполняет воздух, и какие человеческие существа, если они не совсем глухи, могут устоять перед нею? Находись они даже на кладбище, как уверял Ивернес, и то от очарования этой музыки разверзлись бы могилы, восстали мертвецы и зааплодировали бы скелеты…

И, однако, дома по-прежнему заперты, спящие не пробуждаются. Пьеса заканчивается взрывом мощного финала, а Фраскаль не подает никаких признаков жизни.

— Ах, вот как! — восклицает Себастьен Цорн в полном бешенстве. — Их дикарским ушам, так же как медведям, нужен кошачий концерт?.. Ладно, начнем сначала, но ты, Ивернес, играй в «ре», ты, Фрасколен, — в «ми», ты, Пэншина, — в «соль». А я по-прежнему — в «си-бемоль», и валяйте изо всех сил!

Что за какофония! Барабанные перепонки лопнут! Вот что поистине напоминает импровизированный оркестр, который играл под управлением герцога де Жуанвнля в деревушке, затерянной в бразильских лесах! Можно подумать, что на простых пиликалках исполняется какая-то ужасающая симфония — Вагнер навыворот!..

В общем, идея Пэншина себя оправдала. Чего не удалось добиться отлично сыгранной пьесой, то сделал кошачий концерт. Фрескаль начинает пробуждаться. Там и сям мелькнули огни. В окнах загорелся свет. Обитатели деревушки не умерли, они подают признаки жизни. Нет, они не оглохли, они слышат и внимают…

— Нас закидают яблоками! — говорит Пэншина в паузе, ибо, пренебрегая тональностью пьесы, музыканты в точности соблюдают ритм.

— Что ж, тем лучше… яблоки мы съедим! — отвечает практичный Фрасколен.

И по команде Себастьена Цорна концерт возобновляется. Наконец, когда он завершается мощным аккордом в четырех разных тонах, артисты останавливаются.

Нет! Не яблоки летят в них из двадцати или тридцати широко распахнутых окон, оттуда доносятся рукоплесканья и крики: «Ура! Гип! Гип! Гип!» Никогда еще слух обитателей Фрескаля не ласкала столь сладостная музыка! И теперь уже, без сомненья, во всех домах окажут гостеприимство таким несравненным виртуозам.

Но пока они предавались своему музыкальному исступлению, к ним незаметно приблизился новый слушатель. Этот человек приехал в коляске на электрическом ходу, остановившейся в глубине площади. Насколько можно разглядеть в ночном сумраке, он был высокого роста и довольно плотного сложения. И вот, пока наши парижане задаются вопросом, не откроются ли для них после окон также и двери, — что остается по меньшей мере неясным, — незнакомец подходит к ним и приветливо произносит на отличном французском языке:

— Я, господа, простой любитель, и мне посчастливилось аплодировать…

— Нашему последнему номеру?.. — иронически спрашивает Пэншина.

— Нет, господа… первому, — редко я слышал, чтобы этот квартет Онслоу исполнялся с таким мастерством!

Без сомненья, этот человек — знаток.

— Сударь, — отвечает Себастьен Цорн от имени своих товарищей, — мы очень тронуты вашей любезностью… Если второй наш номер терзал ваш слух, то дело в том…

— Сударь, — отвечает неизвестный, прерывая объяснение, которое угрожало затянуться, — я никогда не слышал, чтобы фальшивили с таким совершенством. Но я понял, почему вы так поступили. Вам нужно было разбудить добрых обитателей Фрескаля, которые, кстати сказать, уже опять заснули. И потому, господа, разрешите мне предложить вам то, чего вы добивались от них с помощью таких отчаянных средств…

— Гостеприимство?.. — спрашивает Фрасколен.

— Да, гостеприимство, и притом такое, какого даже в Шотландии не встретить. Если не ошибаюсь, передо мною Концертный квартет, чья слава гремит по всей нашей прекрасной Америке, щедрой на изъявления восторга.

— Сударь, — счел своим долгом сказать Фрасколен, — уверяю вас, мы польщены… А… это гостеприимство, — где мы можем найти его… с вашей помощью?..

— В двух милях отсюда.

— В другой деревне?

— Нет… в городе.

— Большом городе?

— Безусловно.

— Позвольте, — вмешивается Пэншина, — нам же сказали, что до Сан-Диего нет ни одного города…

— Это ошибка… мне непонятная.

— Ошибка? — повторяет Фрасколен.

— Да, господа, и если вы отправитесь вместе со мной, я обещаю вам прием, достойный таких артистов, как вы.

— Я думаю, мы примем это предложение… — говорит Ивернес.

— Разделяю твое мнение, — присоединяется Пэншина.

— Постойте, постойте! — восклицает Себастьен Цорн. — Дайте высказаться руководителю ансамбля!

— Что изволите сказать?.. — спрашивает американец.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});