Как делать погоду - Улья Нова

Дома в глаза первым делом бросается мигающий огонек автоответчика. Тихий и вежливый голос Алены разливается по комнатам, просачивается в шкафы, вылетает в форточку, заполняя собой дымное небо. Превращается в голубей, прошивающих пунктирами войлок облака. Становится черными ветвями берез, шевелящимися на ветру. Комната светлеет. За окном, высоко в небе, летит фиолетовый шар. Восторг и ожидание ширятся. Я готов, бросив коробку на пол, бежать вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Нестись через дворы, распугивая кошек, заставляя встрепенуться нахохленных на лавочках старух, а также гуляющих с собаками и колясками замоскворецких невидимок. Готов мчаться куда угодно на звуки этого голоса. Чтобы понять, о чем она говорит, приходится прослушать сообщение еще раз. Тогда я узнаю слегка утомленную, вежливую интонацию, с которой Алена обычно читает сводки последних новостей: «Привет. Надеюсь, ты в порядке». Температура воздуха стремительно понижается. В ближайшие дни мне предстоит освободить квартиру, не забыв разморозить холодильник и почистить залитый чаем палас. В прихожей наступает холод, вместе с выдохом в воздух врывается сиреневый пар. Я узнаю, что ключи можно оставить соседке, сгорбленной и глуховатой старушке с пекинесом. А древнюю микроволновку – забрать с собой. Услышанное заставляет проследовать в комнату, не скинув ботинки, не сняв куртку. Опустившись на диван, я замираю с коробкой на коленях, ощущая безразличие стен, холод и нарастающую пустоту квартиры, в которой однажды ничего не изменилось с моим появлением. Где меня уже совсем скоро не будет. В этот момент я исчезаю окончательно и бесповоротно. Из большого и шумного города. Из жизни Алены. Из подвальчика на шоссе Энтузиастов. И больше ни одна мелочь, вроде шрама на подбородке или темных очков, не способна привлечь внимание, намекнуть, что я существую. Ведь все, что на мне надето, все, к чему я прикасаюсь, отныне будет стремительно проваливаться вместе со мной в быль продавцов термометров, в быт замоскворецких прохожих, в будни незначительных и незаметных людей. С улицы в охлажденную тишину квартиры врывается визг собаки, далекие гудки, стук затворяемой форточки. С лестницы доносятся шаги. Грузный рывок лифта с первого этажа. Лязганье ключа в замке. Скрежет крышки мусорного ящика. Звук падения бутылки, царапающей стенки кишки-мусоропровода. Чтобы убедиться в своем существовании, я осматриваю руку с обеих сторон. И тут совершенно не к месту вспоминается, как Алена рассказывала. Давным-давно, за черным столиком возле окна, украшенного стеклянными шарами и снежинками к Новому году. Неторопливо помешивая кофе, она несколько раз тоненько звякнула по краешку фарфоровой чашки, почти беззвучно положила ложечку на хрупкое блюдце. Она усмехнулась, оскалив безупречные зубки, в ряду которых выделялись остренькие клыки. Она говорила то быстро, то медленно, запахиваясь в пестрый платок с бахромой. Она улыбалась, поправляя вьющиеся волосы, отливающие то золотом, то медью. Тогда я не вслушивался, не придавал значения ее словам. Я замер и наблюдал, как звуки льются из ее рта и заполняют разноцветными узорами полумрак нашего кафе, затерянного в переулках Остоженки. В окне ветер гнал по небу густые сизые облака, напоминавшие глаза Алены, которые тоже все время менялись: то убегая и темнея, то вспыхивая и клубясь. Тогда я не думал, что скоро от нее останется только голос, настигающий меня в переходах метро, в автобусе, на остановках, в магазинах, – повсюду. Но только два дня назад на берегу Чистых прудов до меня неожиданно дошло все, о чем она тогда рассказывала. «По радиостанциям города ходят легенды, будто живет в Москве один зловредный человек. По одним слухам ему больше ста лет. По другим – около шестидесяти и он – просто сумасбродный пенсионер. Некоторые говорят, что на самом деле этот дед – телефонное привидение. Другие уверены, что такого человека вообще нет и никогда не было, а его именем называются несколько хулиганов. Кто он такой на самом деле, кем работает, где живет – никому не известно. Но все точно знают, что уже несколько лет по вечерам сумасброд названивает на радиостанции города, вторгается в прямые эфиры, дурит голову ведущим, срывает передачи. Чаще всего он прикидывается шепелявой старушенцией, бывшей учительницей, рассуждающей о воспитании детей. Или басит, как уставший после долгого перегона дальнобойщик, на чем свет стоит ругая безобразное поведение водителей на дорогах. Визжит тетушкой из очереди, возмущаясь ростом цен. Хнычет обиженной школьницей, ворчит гнусавой соседкой – меняет голоса как заблагорассудится, так что совершенно невозможно его ни отловить, ни обезвредить. Обычно звонки радиослушателей принимает специальная девушка-секретарь. Выслушивает всех, вежливо отклоняет жалобы безумных старушек, пропускает мимо ушей пьяное бормотание и бессвязные бредни, а в эфир выводит тех, у кого на самом деле имеется интересный, серьезный вопрос по теме. Но каждый раз хитроумному старикашке удается как-нибудь провести даже наученных многолетним опытом секретарш. Попав в прямой эфир, злодей победоносно представляется знаменитым на всю страну колдуном погоды Василием Василевичем Дыдылдиным. Кричит что-нибудь вроде: “Здравствуйте, милые мои, с вами снова я, почетный радиослушатель, Вася Погодник!” Требует поставить свою любимую песню “Миллион алых роз”. Обещает нагнать в Москву затяжной туман за повышение цен на хлеб. Грозит начальнику затяжными ливнями за задержку зарплаты. А под конец всегда сообщает свой собственный прогноз погоды на предстоящую неделю. И конечно же утверждает, что прогноз, данный на радио, – фикция и вранье. Много чего о нем интересного рассказывают. Например, что он может шиком или бормотанием нагнать на ведущего двухчасовую немоту, чтобы ему дали от души побуянить в прямом эфире. А некоторые радиостанции он так уморил своими многолетними фокусами, что со временем на него махнули рукой, даже полюбили и теперь спокойно разрешают пару минут побубнить в прямом эфире. В мои программы он ни разу не дозвонился. Проносило. Но вот ребята из вечерних выпусков новостей на него часто жалуются. А я всех этих радиосумасбродов терпеть не могу. У некоторых людей прямо-таки мания – хлебом не корми, дай услышать свой голос из приемника. Они тогда верят, что живут на самом деле. Как бы получают доказательство, что не призраки, а настоящие и живые. Правда, один наш практикант, заумный парень, историк, уверяет, что этот Дыдылдин – птица совсем другого рода. Будто бы его прогнозы погоды часто подтверждаются. Что, раз уж старикашка пригрозил кому-нибудь дождем, то дождь обязательно льет в положенном месте, в указанный час. Если честно, это только со стороны смешно и забавно, а когда ты на работе, да еще в прямом эфире – бесят такие типы. Вообще сумасшедших не люблю».

Ближе к вечеру я, Митя Ниточкин, охваченный нарастающей паникой, бегаю из конца в конец комнаты, прижав трубку плечом к уху. Терпеливо прослушивая долгие гудки, нахожу в кладовке необъятную сумку, в которой когда-то развозил по городу книги, диски и картриджи для принтеров. Вытряхиваю из шкафов свои рубашки, джинсы и куртки. Автоответчики один за другим вежливо сообщают: «Нас сейчас нет дома. Оставьте сообщение после звукового сигнала. Мы вам перезвоним!» Я торопливо запихиваю рубашки в потертую и бесформенную сумку, что не раз тянула к земле стокилограммовым весом, вгрызалась лямкой в плечо и назло которой на бегу я сочинял сказки о долгожданном и волнующем «однажды», о неожиданном, стремительно меняющем все вокруг «и-тут-откуда-ни-возьмись».

Мамин голос кротко и ласково шепчет из трубки, что я же знаю: для нас обоих лучше жить порознь. «Конечно, пока ты не найдешь квартиру, приходи. Дядя Слава не против. Поселим тебя на кухне. Как-нибудь потеснимся. Но мне ведь не надо объяснять? Ты же все понимаешь». И я все понимаю.

Бывшие сокурсники в отпусках, в командировках, за городом. Опухшие и заспанные, шмыгая носами и сопя, они пасмурно предлагают перезвонить на выходных. И я с радостью соглашаюсь.

Леня, тоже бывший курьер, ныне – заведующий лор-отделением поликлиники, как всегда спрашивает, не мог бы я положить ему «пару денег» на телефон, а то он в Рязани, ввязался в историю, продул все до копейки да еще помял бампер. И я, конечно, обещаю положить ему «пару денег».

В мобильных нескольких отдалившихся друзей вежливый голос автоответчика несет околесицу из «Бойцовского клуба» и «Кин-дза-дзы».

Бывший сосед по подъезду спортсмен Игорек, не дослушав просьбы, с гордостью сообщает, что теперь он дилер крупной компании Dirby. Эта фирма уже три десятка лет занимается распространением пылесосов, не имеющих аналогов в мире. Не давая вставить даже: «Вот молодец!» – Игорек стремительно переходит к делу. Будто нажав у себя на груди особую кнопку, он запускает проигрыватель и начинает презентацию. «Ты что-нибудь слышал о нашей продукции?» – энергично интересуется он. В ближайшие пять минут я узнаю, что вакуумно-паровые пылесосы Dirby, созданные по новейшим технологиям из сверхсовременных материалов, оснащены трехскоростным двигателем «Харлея» и заслуженно считаются лидерами среди приборов, предназначенных для уборки дома. На уникальный аппарат дается 350 лет гарантии, что говорит само за себя. На электрических часах безжалостно мигает двоеточие, секунды десятками утекают в прошлое. Не давая возможности возразить, Игорек предлагает бесплатно продемонстрировать у меня дома чудо-прибор и даже с его помощью провести чистку ковра или дивана. Тогда, воспользовавшись секундной паузой, я объявляю, что, к сожалению, с сегодняшнего дня стал безработным, а с завтрашнего дня стану еще и бездомным. На том конце провода бывший спортсмен, ныне дилер крупной фирмы Игорек моментально сдувается, выключает программу воспроизведения презентации и вяло бормочет: «Держись там! Хочешь, порекомендую, поработаешь у нас». Я благодарю Игорька за участие. Перспектива носиться по городу в деловом костюме, с огромной коробкой, заключающей в себе пылесос с двигателем «Харлея», производить по желанию незнакомых людей чистку ковров и диванов здорово отрезвляет. Откуда ни возьмись, берется невиданная энергия. И я с утроенной силой названиваю без разбора, судорожно листая выцветшие странички записной книжки. Некоторые дальние знакомые все же подходят к телефону. В ухо изливаются бескровные сожаления, безразличные отказы, белесые извинения, похожие на голоса растений из пещер, в которые никогда не проникает солнечный свет. «С работой, сам знаешь, глухо. Квартиру друзьям на той неделе сдали. Позвони Витьку, из 307-й». Но унывать не приходится, ведь по пятам гонятся дилеры чудо-пылесосов Dirby, намеренные затянуть меня в свои ряды. Время близится к полуночи. Трубка жалобно пищит, требуя подзарядки. Два наших с Аленой общих друга сбивчиво начинают меня жалеть, из чего напрашивается вывод, что все уже в курсе. Еще один общий друг, добродушный человек по прозвищу Фёкл, в прошлом – звукорежиссер радио, теперь – организатор, фотограф и тамада свадеб, предлагает заехать к нему в Алтуфьево. На три недели в моем распоряжении окажется комнатка-чулан без окон, где раньше была домашняя студия звукозаписи, а теперь – кладовка и фотолаборатория. Темная комнатка, где я смогу ненадолго укрыться от дяди Славы, дилеров Dirby, городского шума и чего угодно, кроме собственных мыслей, – уже ждет меня. Надо только купить раскладушку, постельное белье, ловушки для тараканов и мышеловку, а то там кто-то постоянно скребется. Я заверяю, что непременно куплю все, что нужно. Тогда Фёкл обещает что-нибудь придумать и насчет работы: «Ты у нас к чужим свадьбам, как? Без резкого отвращения? Значит, куда-нибудь тебя приткнем!» Я, конечно, не забываю поблагодарить его за помощь и участие. И выдохнув весь воздух из легких, без облегчения падаю на наш с Аленой диван, который теперь на глазах превращается в чужой, не имеющий больше никакого ко мне отношения образец велюровой мебели, купленный два года назад по выгодному кредиту в салоне «Карина».