Николай II - Эдвард Радзинский

«13 ноября 1894 года. Аничков. В одиннадцать пошли к обедне в нашу милую церковь. Грустно и больно было стоять... зная, что одно место останется навсегда пустое. Словами не выразить, как тяжело, как жаль дорогую мама!.. Виделся с милой Аликс за чаем. Затем простился с ней в восемь часов, больше нельзя видеться! До свадьбы! Мне все кажется, что дело идет к чужой свадьбе, странно при таких обстоятельствах думать о своей собственной женитьбе...»

Но почему так торопились со свадьбой? Почему не подождали положенных сорока дней после смерти отца?

14 ноября был последний день перед началом поста. Пост должен продлиться до начала января. Так что надолго пришлось бы отложить эту свадьбу...

«14 ноября. День моей свадьбы. После общего кофе пошел одеваться. Я надел гусарскую форму и в одиннадцать с половиной поехал с Мишей в Зимний. По всему Невскому войска. Мама с Аликс. Пока совершали туалет в Малахитовой зале, мы все ждали...»

И, наконец, она появилась: серебряное платье с бриллиантовым ожерельем, сверху наброшена золотая парчовая мантия, подбитая горностаем, с длинным шлейфом. И на голове – в огне бриллиантов сквозная корона. Новая императрица.

«В десять минут первого начался выход в Большую церковь, откуда я вернулся женатым человеком... Нам поднесли громадного серебряного лебедя от семейства. Переодевшись, Аликс села со мной в карету с русской упряжью, и мы поехали в Казанский собор. Народу на улицах было пропасть... По приезде в Аничков во дворе почетный караул от лейб-гвардии уланского полка. Мама ждала нас хлебом-солью... Весь вечер отвечали на телеграммы... Завалились спать рано, так как у нее разболелась голова».

Это грубоватое гвардейское «завалились спать» скрывало его смущение, страх перед таинством девства. А она? Он не зря отмечает ее головную боль. Ее фрейлина скажет: «Она бледна и грустна...» В брачную ночь Аликс решает написать в его дневник о своем счастье. Но появляются странные слова: «...когда эта жизнь закончится, мы встретимся вновь в другом мире и останемся вместе навечно...» Ее мучила та же тоска и странный ужас.

«ВСЕ ПОЛНО МИРА И ОТРАДЫ» (Дневник молодого мужа)

Вдовствующая императрица постаралась подольше держать их у себя: первое время они жили в Аничковом дворце.

«15 ноября. Итак, я женатый человек...»

«16 ноября. Виделся с милой Аликс за все утро только час. Поехали покататься... Странно сидеть с ней рядом в Питере».

«17 ноября. Невообразимо счастлив с Аликс. Жаль, что занятия отнимают столько времени, которое так хотелось проводить исключительно с нею...»

Она стесняется своего плохого русского языка. Происходит мучительное для деятельной натуры – она должна наблюдать, как вдовствующая императрица и министры руководят ее Ники. Но в его дневнике все чаще слышится ее голос. Она вписывает туда наставления: «Сперва твой долг, потом – покой и отдых...» «Не бойся опасности, Господь близ тебя и охраняет». Гармония их союза – его мягкость и ее твердость.

Годичный траур: нет балов, увеселений, и они предоставлены самим себе. Он – после занятий, «которые отнимают так много времени», а она – весь день.

В 3 часа, освободившись от докладов министров и прочих государственных дел (здесь следует вписать «наконец-то»), они выезжают из Аничкова дворца и едут кататься на Невский, потом уже в Зимний дворец, где устраивается их квартира, а потом возвращаются в Аничков. Вечерами он читает ей вслух, как прежде читал ему отец. Когда выпал первый снег, они уехали в Царское Село и там впервые жили одни целую неделю.

В последний день года они сделали запись в его дневнике.

Он: «Вместе с таким непоправимым горем Господь наградил меня счастьем, о котором я не мог даже мечтать, дав мне Аликс».

Она: «Последний день старого года. Какое счастье провести его вместе. Моя любовь выросла такой глубокой, сильной и чистой – она не знает предела. Да благословит и хранит тебя Господь». И стихи Лермонтова: «Прозрачный сумрак, луч лампады, Кивот и крест – символ святой. Все полно мира и отрады...»

Любовь заполняет их.

Когда он вступил на престол, от него столько ожидали... Вечное российское ожидание нового хорошего царя! Уже был создан его образ: наследником он пытался ускользнуть из дворца, чтобы спокойно погулять (жаждет свободы!). Еврейка, в которую он был влюблен (не будет угнетать инородцев). Обер-полицмейстера он посадил на гауптвахту на сутки (конец своевольству полиции)... Эти надежды родили бесконечные прошения земств – о всяческих реформах.

И Победоносцев решил: пора осадить! Должно произнести соответствующую речь. Речь, естественно, написал царю сам Победоносцев.

17 января (17!) 1895 года молодой император и новая императрица (крестившаяся в Феодоровском соборе и именовавшаяся теперь Александрой Федоровной) впервые показались стране.

«В милом Аничковом дворце» сошлись представители земств, городов, казачества. Вид множества людей, которые, по утверждению Победоносцева, таили крамолу и которых он должен был осадить, поверг застенчивого Николая в смятение. В барашковой шапке императора лежал текст.

Он начал читать слишком громко, срывающимся фальцетом:

«В последнее время в некоторых земских собраниях послышались голоса людей, увлеченных бессмысленными мечтаниями...»

От смущения последнюю фразу речи он вдруг прокричал, глядя в упор на старика, представителя тверского дворянства. При царственном окрике у старика от ужаса вылетело из рук золотое блюдо с хлебом-солью, которые, по древнему обычаю, земцы готовились преподнести новому Государю.

Золотое блюдо, звеня, покатилось по полу, хлеб развалился, и врезанная в него золотая солонка катилась вслед за блюдом. Безукоризненно воспитанный царь сделал то, что надлежало сделать молодому человеку, когда что-то падает из рук старика: Николай попытался поднять блюдо, чем окончательно всех смутил. Министр двора, старый Воронцов-Дашков, поспешно бросился вслед за блюдом. Блюдо поймали.

Знатоки примет горестно вздохнули, ожидая печалей в будущем царствовании.

Граф Ламздорф, будущий министр иностранных дел, запишет в свой дневник:

«19 января 1895 года. В городе начинают сильно нападать на позавчерашнюю речь императора, которая произвела самое тягостное впечатление... И молодую императрицу также упрекают, что она держалась, будто аршин проглотила, и не кланялась депутациям».

Аликс была столь же застенчива, как и ее супруг. Но защищалась от смущения – царственностью.

«БОГОМ ПОСЛАННУЮ ДОЧКУ...» (Дневник молодого отца)

Летом они поехали на юг, в Крым, в тот самый Ливадийский дворец, где так недавно умер в кресле отец-император. Мать, брат Миша, Сандро, товарищ его детских игр, и жена Сандро – сестра Ники Ксения. Ксения ждала ребенка.

«31 июля 1895 года. После чая занимался, когда вдруг узнал, что у дорогой Ксении родилась дочь Ирина. Немедленно Аликс и я полетели на ферму. Видели Ксению и маленькую племянницу. Слава Богу, все окончилось благополучно...»

Эта кричащая в колыбели Ирина станет женой Феликса Юсупова, главного убийцы Распутина.

Ждала ребенка и Аликс.

Осенью они вернулись в Петербург, в Царское Село. С этого года и до конца царствования Царское Село – главный дом его семьи. «Милое, родное, дорогое место». В парке, среди маленьких искусственных озер, неподалеку от роскошного Екатерининского дворца, стоял полускрытый деревьями небольшой белый Александровский дворец. В нем они жили. В ночь на 3 ноября из Гатчины туда была вызвана вдовствующая императрица.

«3 ноября, пятница. Вечно памятный для меня день, в течение которого я много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях, бедная. Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 часов ночи дорогая мама приехала из Гатчины. Втроем с ней и Эллой находились неотступно при Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк, и все мы вздохнули свободно! Богом посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой».

«6 ноября. Утром любовался нашей прелестной дочкой. Она кажется вовсе не новорожденной, потому что такой большой ребенок, с покрытой волосами головкой».

Русская няня (помощница старшей няни-англичанки) сказала, что «покрытая волосами головка» – непременная примета будущего счастья девочки.

В1918-м ей «повезет» – она будет стоять рядом с матерью в той полуподвальной комнате. «Царица и Ольга попытались осенить себя крестным знамением, но не успели. Раздались выстрелы». (Из показаний стрелка охраны А.Стрекотина.)

Дочка растет. Фотография, сделанная им: Аликс и рядом с матерью, на слабых ножках, крошечная Ольга. И он по-детски все сравнивает ее с дочерью своей сестры: «21 марта 1896 года. За обедней привели своих дочек к Святому Причастию. Наша была совершенно спокойна, а Ирина немного покричала».

«1 апреля. Ксения принесла Ирину к ванне нашей маленькой. Они весят то же самое, 20 фунтов, но наша дочка толще».