Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Император ещё раз перечёл письмо. Искренно ли это обращение? По привычке он решил проверить.
Рядом на столе лежал не распечатанный ещё канцелярский конверт с толстой, выстуканной на машинке тетрадью, озаглавленной: «Сводка донесений заграничной тайной разведки». Император раскрыл этот любимый справочник.
Сведения личного характера о Николае II оказались на этот раз скудными. В Царском Селе жили недоступно; за целый месяц царь выезжал на люди всего два раза: на полковые праздники гвардейских частей. В обоих случаях он обедал в офицерском собрании, а вечером подвыпившие офицеры провожали самодержца восторженными заверениями в неизменной преданности престолу…
Император отвёл взгляд от утомившего его мелкого, убористого шрифта. Пришла на память случайная фраза всё того же Бисмарка. В тот день доживавший свой век в отставке престарелый князь сидел с ним рядом за шампанским, на военном празднике. Это была их последняя встреча…
— Пока по-прежнему надёжен корпус офицеров, — с сумрачной иронией заметил мстительный старик, — ваше величество может безопасно всё себе позволить…
Император судорожно захлопнул тетрадь. Как всегда при вспышке раздражения, в ухе вдруг зашумело и болезненно задёргало.
У него была привычка днём после чая прилечь. Но чуть приляжешь — ухо разболится нестерпимо; всё равно не уснёшь, пожалуй…
Чтобы рассеяться, император взял одну из начатых недавно книг: мемуары канцлера князя Меттерниха[63], том четвёртый. Усевшись в удобное кресло с выдвижным пюпитром, он принялся её перелистывать.
В глаза бросились следующие слова:
«Император всероссийский — самый могущественный из монархов наших дней. В его лице слились два вида высшей земной власти: он самодержец и вместе верховный глава Церкви. Царь не только единственное объединяющее начало для миллионов разноплемённых подданных; это единственный нравственный устой русского человека…»
Император машинально продолжал читать страницу за страницей.
Послышался осторожный стук в дверь. Вошедший гайдук доложил, что подан чай; её величество, сказал он далее, изволят спрашивать, угодно ли его величеству ехать вместе прокатиться до обеда.
Император сидел, засунув по привычке руки в боковые карманы венгерки. Концы пальцев поцарапывал шершавый мох. Здесь, в деревне, подсказывало ему благоразумие, надо дышать чистым воздухом и развлекаться.
Он отломил веточку мха, заложил ею страницу и, нехотя вставая, закрыл книгу.
По возвращении с прогулки император прошёл опять в уборную переодеться.
Несколько минут спустя он появился на верхней площадке лестницы в особом охотничьем наряде из бутылочно-зелёного сукна. Император сам его придумал, чтобы вечером в Роминтене надевать к обеду. На груди были только баварские орденские знаки св. Губерта, покровителя охоты[64].
Одновременно отворилась на площадку и другая дверь. Из неё вышла императрица, крупная и краснощёкая, в вечернем платье берлинского изделия, с тяжёлыми нитками жемчуга на шее. Пышные, рано побелевшие волосы были взбиты в высокую причёску.
— Ich habe die Ehre…[65] — конфузливо улыбнулась она, поджимая подбородок.
На пухлых щеках появились ямочки. Взгляд старался уловить, в каком расположении духа император.
Они молча сошли по лестнице.
В большой центральной комнате с охотничьими трофеями все приглашённые к обеду были в сборе. Гофмаршал поспешил представить её величеству незнакомых ей иностранцев Адашева и Репенина. Император подошёл к престарелому боннскому профессору и сам подвёл его к императрице.
— Германия гордится вашими обширными трудами по… естествознанию, — неуверенно проговорила она.
— Я исключительно ботаник, — счёл должным уточнить старый учёный.
Императрица взглянула на мужа. Ей хотелось угадать, как он прикажет ей обращаться с непривычным гостем.
— Ботаника — интереснейшая отрасль человеческого знания! — нравоучительно воскликнул император, как бы давая камертон.
Чтобы утвердить ещё нагляднее высокий смысл отечественной науки, он покровительственно взял профессора под руку и проследовал с ним в столовую.
Императрица отыскала глазами синюю, высоко препоясанную фигуру рыжебородого Тирпица.
— Zu Befehl[66], — расшаркался министр и с грузной неуклюжестью подставил ей согнутый локоть.
— Meine Freunde[67], — дружески подхватил обоих русских бодрящийся свитский генерал, обдавая их запахом холодного сигарного никотина.
За столом Адашеву было указано место справа от императора, Репенину — слева от императрицы.
Стол был загромождён массивными канделябрами в виде декоративных деревьев и оленей. Между ними на тяжёлой подставке высилась монументальная корзина цветов. Через стол было едва видно друг друга, и это исключало возможность общего разговора.
Император ел быстро и молча. Ему подавали первому, и, как только он кончал, у всех разом отбирались тарелки. Адашев, привыкший к величавой неторопливости русской придворной челяди, едва успевал прикоснуться к блюдам; он всё время следил за хозяином.
Когда подали седло дикой козы, флигель-адъютант полюбопытствовал, как будет император резать мясо одной рукой. Оказалось, что взамен ножа у него особая вилка с острым режущим краем, вроде тех, которыми едят устриц. И одинокая рука, сверкая кольцами, безостановочно мелькала над тарелкой в избытке жизненной энергии…
Адашеву становилось досадно: император посадил рядом с собой, но не удостоивал ни словом. По рассеянности он даже наложил себе с козой каштанов, которых никогда в рот не брал.
Внезапно император повернулся к нему и спросил:
— Кто придумывает названия русским броненосцам?
Гайдук как раз просовывал между ними руку за тарелкой Адашева. Он так и замер в искривлённом положении.
— Августейший генерал-адмирал, я полагаю… — ответил Адашев с предусмотрительной сдержанностью, которую даёт навык придворной жизни.
Он краем глаза заметил в просвете между канделябром и корзиной, что Тирпиц, напротив, поднял голову и внимательно прислушивается.
— А кто такой был Сисой Великий[68]? — спросил опять император.
Адашев растерялся, как первый ученик, пойманный экзаменатором на самом простом вопросе. Император, подождав несколько секунд ответа, круто отвернулся в сторону другого соседа, профессора.
Адашева бросило в краску. Он знал, что так назван один из русских броненосцев, но самое имя «Сисой Великий» не напоминало ему ничего. А он считал себя начитанным и образованным…
Боннский учёный, поглощавший пищу со старческой прожорливостью, схватил салфетку, чтобы обтереть скорей усы и бороду. Между ним и императором завязалась оживлённая беседа. На каждый вопрос польщённый профессор отвечал пространно, сочно и восторженно. Император, против обыкновения, выслушивал, не перебивая. Сзади него гайдук терпеливо стоял с очередным блюдом в руках, не смея потревожить монарха.
Оправившись от смущения, Адашев захотел узнать, о чём идёт речь. Он прислушался. Тема разговора опять поставила его в тупик: император подробно выпытывал у ботаника о разновидностях и разрушительном действии мха.
Репенин по другую сторону корзины чувствовал себя не лучше. Сесть за стол без водки и закуски было уже достаточно, чтобы отравить для него обед. К тому же он любил ясно видеть сразу, что подают. А кушанья, как нарочно, были все замысловатые, залитые соусами и точно жёваные.
Императрица до самой козы с каштанами не проронила вообще ни слова, то и дело озираясь на императора. И только когда он заговорил с профессором, она рискнула перекинуться незначащими фразами с сидевшим рядом адмиралом.
Искать собеседницы в другой соседке, перезрелой камер-фрейлине, Репенину не приходилось. Её целомудренно опущенные глаза, наивные брови и поджатые губы ясно показывали, что здесь она по долгу службы и разговаривать ей неуместно.
Репенин невольно стал глядеть по сторонам. Замороженная принуждённость остальных обедающих, неуклюжая бронза на столе, тусклые охотничьи ливреи усатых гайдуков — всё это окончательно испортило ему настроение. У обеда не было и тени той нарядности, к которой глаз его привык, даже у себя дома, когда бывали гости.
Ему стало как-то неловко. Он опять перевёл взгляд на императрицу. Она следила за разговором мужа о ботанике, непроизвольно перебирая пальцами веер из длинных страусовых перьев. Видимо, её удивляло, что император так увлёкся профессорской беседой. Наконец, как бы случайно, она повернула голову в сторону Репенина и застенчиво, неуверенно спросила: знает ли он графиню Ольгу Броницыну?
Услышав, что он родной племянник её знакомой, императрица просияла, поджала подбородок и улыбнулась. На пухлых щеках снова заиграли ямочки.
- Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль - Артем Тарасов - Историческая проза
- Великие любовницы - Эльвира Ватала - Историческая проза
- Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер - Историческая проза
- Тайна Тамплиеров - Серж Арденн - Историческая проза
- Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Коронованный рыцарь - Николай Гейнце - Историческая проза
- Покуда есть Россия - Борис Тумасов - Историческая проза
- Горящие свечи саксаула - Анатолий Шалагин - Историческая проза
- Фаворитка Наполеона - Эдмон Лепеллетье - Историческая проза