Молния - Дин Кунц

– 4 -

Друзья Боба Шейна не хотели, чтобы Лора присутствовала на похоронах своего отца. Они считали, что для двенадцатилетней девочки это будет суровым испытанием. Однако Лора настаивала, она хотела во что бы то ни стало в последний раз попрощаться с отцом, и тут никто не мог ее остановить.

Четверг двадцать четвертого июля 1967 года был самым ужасным днем в ее жизни, более печальным, чем вторник, когда умер отец. Безразличие, вызванное шоком, постепенно исчезло, и Лора, пробуждаясь к жизни, с трудом сдерживала и контролировала свои чувства. Она начала понимать, как много потеряла.

Она выбрала в своем гардеробе синее платье, потому что у нее не было черного. Она надела черные туфли и синие носки, она беспокоилась насчет носков, потому что они казались ей детскими, несерьезными. Но она никогда прежде не носила нейлоновых чулок и не решилась впервые надеть их на похороны. Она знала, что отец будет смотреть на нее сверху с небес во время службы, и хотела быть такой, какой он привык ее видеть. Ему было бы стыдно за нее, надень она прозрачные нейлоновые чулки: неуклюжий подросток, который старается походить на взрослую девушку.

В зале при похоронном бюро, где проходила заупокойная служба, она сидела в первом ряду между Корой Ланс, хозяйкой дамской парикмахерской неподалеку от бакалейной лавки Шейна, и Анитой Пассадополис, которая вместе с Бобом занималась благотворительностью от пресвитерианской церкви св. Андрея. Им обеим было под шестьдесят, и, как добрые бабушки, они старались поддержать Лору, ласково прикасаясь к ней и бросая на нее озабоченные взгляды.

Они напрасно беспокоились. Она не собиралась плакать, кричать и рвать на себе волосы. Она понимала, что такое смерть. Это удел каждого. Смертны все без исключения: люди, животные, птицы, растения. Даже древние секвойи, и те в конце концов умирают, хотя они и прожили двадцать или тридцать человеческих жизней, что казалось несправедливым. С другой стороны, прожить тысячу лет деревом куда скучнее, чем сорок-пятьдесят лет счастливым человеком. Отцу было всего сорок два, когда у него остановилось сердце от внезапного приступа, что, конечно, было очень рано. Но так уж устроен мир: слезами горю не поможешь. Лора гордилась своей рассудительностью.

Кроме того, смерть не означала конца человеческого существования. Наоборот, смерть была только его началом. За нею следовала другая, лучшая жизнь. Лора верила в это, потому что так сказал ей отец, а отец всегда говорил правду. Отец был самым правдивым человеком и таким добрым, мягким.

Когда пастор подошел к кафедре рядом с гробом, Кора Ланс склонилась к Лоре:

– Как ты себя чувствуешь, дорогая?

– Я? Хорошо, – ответила она, отводя взгляд. Ей не хватало сил, чтобы смотреть кому-нибудь в глаза, поэтому она сосредоточенно изучала окружавшие ее предметы.

* * *

Она впервые была в похоронном бюро, и ей здесь не нравилось. Ноги вязли в чересчур пушистом бордовом ковре. Занавеси и обивка были тоже бордовыми, с узенькой золотой отделкой, а лампы венчали бордовые абажуры; невольно казалось, что декоратор помешался на этом цвете, что это был его фетиш.

«Фетиш» было новое слово для Лоры. Она слишком часто его употребляла, как всегда, к месту и не к месту она употребляла все новые слова, но тут оно было кстати.

Недавно, когда она впервые узнала чудесное словечко «секвестровать» в смысле «лишать» или «изолировать», она использовала его при каждой возможности, пока отец не стал поддразнивать ее: «Как поживает сегодня моя секвестрованная Лора?» или «Картофельные чипсы быстро раскупают, надо разместить их поближе к кассе, а то в этом углу они вроде секвестрованы». Ему нравилось смешить ее сказками о жабе сэре Томми, британском подданном и земноводном, которого он выдумал, когда ей было восемь лет, и чью смешную биографию он чуть ли не каждый день украшал новыми подробностями. В некотором отношении отец был большим ребенком, чем сама Лора, и она обожала его за это.

У нее задрожала губа. Она ее прикусила. Изо всех сил. Если она расплачется, значит, она не верит в то, что отец всегда говорил ей о загробной, лучшей, чем эта, жизни. Если она расплачется, значит, он умер, умер окончательно и навсегда, finita.

Ей хотелось, чтобы ее подвергли секвестрации в ее комнате над лавкой, чтобы она лежала в кровати, натянув на голову одеяло. Ей понравилась мысль, что слово «секвестрация» может стать ее «фетишем».

* * *

Из похоронного бюро они направились на кладбище. Кладбище было без памятников. Бронзовые дощечки на низких мраморных основаниях, установленные на одном уровне с землей, отмечали могилы. Зеленые лужайки на холмах, затененные огромными индейскими лаврами и невысокими магнолиями, можно было спутать с парком, местом игр, смеха и радости, если бы не открытая могила, над которой уже был подвешен гроб Боба Шейна.

Прошлой ночью Лора дважды просыпалась от раскатов отдаленного грома, и в полусне ей чудилась вспыхивающая за окном молния; но если в ночной тьме и разразилась гроза не по сезону, то теперь от нее не осталось и следа.

Безоблачное небо сияло голубизной.

Лора стояла между Корой и Анитой, которые ее обнимали и шептали слова утешения, но ни их слова, ни их жесты не согревали Лору. Холодная тоска росла в ее груди с каждым словом заупокойной молитвы, и ей казалось, что она стоит, продрогнув на ледяном ветру, а не в тени деревьев в жаркое безветренное июльское утро.

Представитель похоронной службы включил мотор лебедки. Гроб с телом Боба Шейна начал медленно опускаться в могилу.

Не в силах следить за медленным движением гроба, чувствуя, что у нее перехватило горло, Лора отвернулась, вырвалась из заботливых объятий добровольных бабушек и пошла в глубь кладбища. Она была холоднее мрамора; она не могла больше оставаться в прохладной тени. Она замедлила шаги, почувствовав на лице теплые лучи солнца, но и они не согревали ее.

Она остановилась на склоне пологого холма и с минуту смотрела вниз, прежде чем заметила человека вдали, на другом конце кладбища, на краю лавровой рощи. На нем были светло-коричневые брюки и белая рубашка, которая, казалось, слабо светилась в тени деревьев, как если бы он был привидением, променявшим свой ночной приют на яркое сияние дня. Он наблюдал за ней и другими участниками похорон у могилы Боба Шейна. Лора не могла разглядеть его лица, но определила, что он высокий, крепкий, светловолосый… и очень ей знакомый.

Она заинтересовалась им, хотя не могла объяснить почему. Словно зачарованная, она спустилась вниз по склону, пробираясь между могилами. Чем ближе она подходила к светловолосому человеку, тем более знакомым он ей казался. Сначала он не реагировал на ее приближение, но она чувствовала, что он напряженно ее разглядывает, ощущая на себе тяжесть его взгляда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});