Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я об'яснил, что моей задачей было найти "ключевого информатора" для своей работы.
Дон Хуан улыбнулся и начал мурлыкать мексиканскую мелодию.
- Когда человек решает что-либо делать, он должен идти до конца, - сказал он. - но он должен принимать ответственность за то, что он делает. Вне зависимости от того, что именно он делает, он должен прежде всего знать, почему он это делает, и затем он должен выполнять свои действия, не имея уже никаких сомнения или сожалений о них.
Он посмотрел на меня внимательно. Я не знал, что сказать. Наконец я выразил мнение, почти как протест.
- Но это невозможно, - сказал я.
Он спросил меня, почему, и я сказал, что, может быть, было бы идеальным, чтобы все думали так, как совпадало бы с тем, что они делают. На практике, однако, нет никакого способа избежать сомнений и сожалений.
- Конечно же, есть способ, - ответил он с убеждением.
- Смотри на меня, - сказал он. - у меня нет сомнений или сожалений. Все, что я делаю, является моим решением и моей ответственностью. Простейшая вещь, которую я делаю, взять тебя на прогулку в пустыню, например, очень просто может быть моей смертью. Смерть преследует меня, поэтому у меня нет места для сомнений или сожалений. Если я должен умереть в результате того, что я возьму тебя на прогулку, значит я должен умереть.
Ты, с другой стороны, чувствуешь, что ты бессмертен. А решения бессмертного человека могут быть изменены, или о них можно сожалеть или подвергать их сомнению. Время имеется только для того, чтобы делать решения.
Я искренне возражал, что по-моему мнению, это не реальный мир, поскольку он спорным образом создан на идеальной форме поведения, и на том, что есть еще какой-то путь для того, чтобы куда-то идти.
Я рассказал ему историю о своем отце, который обычно читал мне бесконечные лекции о чудесах здорового ума в здоровом теле и о том, как молодые люди должны закалять свои тела трудностями и атлетическими соревнованиями. Он был молодым человеком. Когда мне было 8 лет, ему всего только 27. В летнее время, как правило, он возвращался из города, где преподавал в школе, на ферму моего деда, где я жил, чтобы провести со мной по крайней мере месяц. Для меня это был адский месяц. Я рассказал дону Хуану, например, о поведении моего отца, которое, как я думал, очень подходит к настоящей ситуации.
Почти сразу по прибытии на ферму мой отец настаивал на том, чтобы я совершил с ним длинную прогулку так, чтобы мы могли с ним обо всем поговорить. И во время нашего разговора он составлял планы о том, как мы будем ходить купаться каждый день в 6 часов утра. Ночью он ставил будильник на пол шестого, чтобы иметь достаточно времени, потому что ровно в шесть мы должны быть уже в воде. А когда звонок начинал звенеть утром, он выскакивал из постели, надевал очки и подходил к окну, чтобы посмотреть наружу.
Я даже запомнил следующий монолог:
- М-м-м... Немножко облачно сегодня. Послушай, я сейчас прилягу всего минуток на пять, о'кей? Не больше, чем на пять! Я просто собираюсь распрямить свои мышцы и полностью проснуться.
И он всегда без исключения спал после этого до десяти, а иногда и до полудня.
Я рассказал дону Хуану, что меня раздражало его нежелание отказаться от явно надуманных решений. Он повторял этот ритуал каждое утро, пока я, наконец, не оскорбил его чувства, отказавшись заводить будильник.
- Это не были надуманные решения, - сказал дон Хуан, явно принимая сторону моего отца. - он просто не знал, как встать из постели, вот и все.
- Во всяком случае, - сказал я. - я всегда с сожалением отношусь к нереальным решениям.
- Какое же решение будет тогда реальным? - спросил дон Хуан с улыбкой.
- Если бы мой отец сказал себе, что он не может идти плавать в шесть утра, а может, возможно, и в три пополудни.
- Твое решение ранит его душу, - сказал дон Хуан с оттенком большой серьезности.
Я подумал, что уловил нотку печали в его голосе. Некоторое время мы молчали. Моя задиристость испарилась, я думал о своем отце.
- Разве ты не видишь, - сказал дон Хуан, - он не хотел плавать в три часа пополудни.
Его слова заставили меня подпрыгнуть.
Я сказал ему, что мой отец был слаб, и таким же был его мир идеальных поступков, которые он никогда не совершал. Я почти кричал.
Дон Хуан не сказал ни слова. Он медленно в каком-то ритме качал головой. Я чувствовал ужасную печаль. Когда я думал о своем отце, меня всегда охватывало такое всепоглощающее чувство.
- Ты думаешь, что ты был сильнее, не так ли? - спросил он меня как бы невзначай. Я сказал, что да, и начал рассказывать ему обо всей эмоциональной путанице, которую мой отец вносил в меня, но он меня прервал.
- Он был злой с тобой? - спросил он.
- Нет.
- Он был мелочен с тобой?
- Нет.
- Делал ли он для тебя все, что мог?
- Да.
- Тогда что же в нем неправильно?
Опять я начал кричать, что он был слабый, но спохватился и понизил голос. Я чувствовал себя несколько в странном положении, что дон Хуан меня допрашивает.
- Для чего ты все это делаешь? - спросил я. - ведь предполагалось, что мы будем говорить о растениях? - я чувствовал себя раздраженным и подавленным более, чем когда-либо. Я сказал ему, что ему нет дела, что у него нет даже малейшего права судить о моем поведении. И он разразился животным смехом.
- Когда ты сердишься, ты всегда чувствуешь себя правым? - сказал он и мигнул, как птица.
Он был прав. У меня была тенденция к тому, чтобы чувствовать себя оправданным в том, что я сержусь.
- Давай не будем говорить о моем отце, - сказал я, борясь за хорошее настроение. - давай будем говорить о растениях.
- Нет, давай поговорим о твоем отце, - настаивал он. это то самое место, с которого следует начать сегодня. Если ты думаешь, что ты был настолько сильнее, чем он, почему ты не ходил плавать в шесть часов утра вместо него?
Я сказал ему, что я не мог поверить в то, что он серьезно просит меня об этом. Я всегда считал, что плавание в шесть часов утра - это дело моего отца, а не мое.
- Это было также и твоим делом с того момента, как ты принял его идею, - бросил в меня дон Хуан.
Я сказал, что я никогда не принимал ее, что я всегда знал, что мой отец неискренен сам с собой. Дон Хуан поинтересовался, как само собой разумеющимся, почему я не высказал своего мнения в тот раз.
- Ты же не говорил своему отцу подобных вещей, - сказал я, как слабое об'яснение.
- Почему же нет?
- В моем доме так не делалось, вот и все.
- Ты делал в своем доме еще худшие вещи, - заявил он, как судья со своего кресла. - единственная вещь, которую ты никогда не делал - это почтить свой дух.
В его словах была такая разрушительная сила, что слова его вызывали у меня в уме отклик. Он разрушил все мои защиты, я не мог с ним спорить. Я нашел спасение в записывании своих заметок.
Я попытался выставить последние слабые об'яснения и сказал, что всю мою жизнь мне встречались люди такого же сорта, как мой отец, которые так же, как мой отец, вовлекали меня в свои схемы, и, как правило, я всегда оставался болтаться ни при чем.
- Ты жалуешься, - сказал он мягко. - ты жаловался всю свою жизнь, потому что ты не принимаешь ответственности за свои решения. Если бы ты принял ответственность в отношении идеи твоего отца в том, чтобы плавать в шесть часов утра, то ты бы плавал сам, если нужно. Или же бы ты послал его к черту в первый же раз после того, как ты узнал его уловки. Но ты не сказал ничего, поэтому ты был такой же слабый, как твой отец.
- Принимать ответственность за свои решения означает, что человек готов умереть за них.
- Подожди, подожди, - сказал я, - тут ты все переворачиваешь.
Он не дал мне закончить. Я собирался сказать ему, что своего отца я взял просто как пример нереального способа действовать, и что никто в здравом уме не захочет умирать за такую идиотскую вещь.
- Не имеет никакого значения, что это за решение, сказал он. - ничто не может быть более или менее серьезным, чем что-либо другое. Разве ты не видишь? В том мире, где смерть-охотник, нет маленьких или больших решений. Есть только те решения, которые мы делаем перед лицом нашей неминуемой смерти.
Я ничего не мог сказать. Прошел, может быть, час. Дон Хуан был совершенно неподвижен на своей циновке, хотя он не спал.
- Почему ты рассказал мне все это, дон Хуан? - спросил я. - почему ты все это делаешь со мной?
- Ты пришел ко мне, - сказал он. - нет, это было не так, ты был приведен ко мне, и я сделал с тобой свой уговор.
- Что ты говоришь?
- Ты мог иметь свой уговор с твоим отцом, плавая вместе с ним, но ты это не сделал, может быть потому, что ты был слишком молод. Я жил дольше тебя. На мне ничего не висит. В моей жизни нет спешки, и поэтому я могу должным образом делать с тобой уговор.
После обеда мы отправились на прогулку. Я легко выдерживал его шаг и опять восхищался его поразительной физической выносливостью. Он шагал так легко и такими уверенными шагами, что рядом с ним я был похож на ребенка. Мы пошли в восточном направлении. Я заметил тогда, что он не любит разговаривать, пока идет. Если я заговаривал с ним, то он должен был остановиться для того, чтобы мне ответить. Через пару часов мы пришли к холму. Он сел и сделал мне знак, чтобы я сел рядом с ним. Он заявил насмешливодраматическим тоном, что собирается рассказать мне сказку.
- Внутренний огонь - Карлос Кастанеда - Зарубежная классика
- Сочинения в трёх томах - О. Генри - Зарубежная классика / Юмористическая проза
- Снега Килиманджаро (сборник) - Эрнест Миллер Хемингуэй - Зарубежная классика / Разное
- Осень патриарха - Габриэль Гарсия Маркес - Зарубежная классика / Разное
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Пятая колонна. Рассказы - Хемингуэй Эрнест - Зарубежная классика
- Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк - Драматургия / Зарубежная классика / Разное
- О том, что философствовать - это значит учиться умирать - Мишель Монтень - Зарубежная классика
- Из цикла Материал для ваяния - Хулио Кортасар - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика