Убить Гиппократа - Елена Сазанович

был прав? Лица пациентов запоминать нельзя…

Окончательно я успокоился, когда нашему отделению вскоре была выписана премия за успешное завершение квартала. Деньги были немалые, и я купил новую итальянскую мебель. Папину, старенькую, пришлось выбросить. Если бы у меня была дача, я бы ее свез туда. Но дачи у меня не было. Хотя это не означало, что я всю жизнь должен был жить среди старья. И старых воспоминаний. Жизнь – это движение. Одно умирает, другое рождается и заполняет пустоты. Топтание же на месте похоже на добровольную смерть.

Да и мебель была действительно красивой. В общем-то, я хотел все устроить как-то поуютнее. Но не получилось. Уют – слишком архаично. Все же мебель должна соответствовать современным стандартам. И стеклянный столик. И угловой диван с баром. И лаконичные полки…. Я немного печалился, что в гарнитуре не оказалось книжного шкафа. Но ничего, надо что-нибудь придумать. Не хочу отказываться от своих привычек! Ни за что! Я ведь обожаю читать! Куплю его потом. Отдельно. Как-нибудь… А пока у меня нет времени на эти материальные удобства…

Валькин совет я выполнил наполовину. Я не вникал в судьбы пациентов. Избегал разговоров с ними на душещипательные темы. Но настойчиво пытался запоминать их лица. И по лицам даже угадывал характер, словно упражнялся в физиогномике. Хотя читать по лицам в нынешнее время было все труднее и труднее. Почти невозможно. Практически все ходят в масках. Впрочем, это меня и спасало. Вернее, спасало мой душевный покой.

Но что-то случилось. Нет, не с моей теорией, не с моей практикой и не моим желанием понять лица и нравы больных. Я просто увидел ее…

Она лежала в палате, как и тысячи пациентов… Она была похожа на всех них… Такая же… В больничной пижаме. И даже в больничных тапочках. Я знаю все про тапочки. Чаще их приносят с собой, впрочем, как и пижаму. И по лицам знаю – кто захотел именно в больничных, а кто – нет. В больничной обуви ходили в основном старики или одинокие. Или одинокие старики. А она была другая, совсем другая. Та, что не должна быть в больничных. Значит, она сознательно их надела. И как ни странно, они ей шли. Это, пожалуй, единичный пример. Чтобы больному шли к лицу больничные тапочки. Коричневые, из искусственной кожи. А возможно, просто, что бы она ни надела, ей все было бы к лицу.

Из-за тапочек я и обратил на нее внимание… А может, и не поэтому…. Может, я просто обратил на нее внимание. Хотя как врач знал, что нельзя обращать внимание на пациентов. Я вообще все знал…

«В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами…» Какие знакомые строчки! Тьфу ты! Это же Гиппократ. И почему я стал его забывать? Наверное, слишком древний слог. И древнее мировосприятие. И все же. Этика врача во все времена одинакова. Но я ведь и не собираюсь иметь любовные дела с пациентками. Еще чего! И впервые в жизни обратил на одну из них свое внимание. И, возможно, даже не потому, что она мне понравилась внешне. Или какие-то подленькие мыслишки прокрались в голову… Она просто была другой.

Если честно, я сразу подумал – она не пациентка. Это случайный человек, случайно забредший в нашу клинику. И я не потому теперь так думаю, когда уже все знаю наверняка. Она действительно была случайной. Хотя почему люди с приятным лицом и приятными манерами не могут заболеть? Конечно, могут. И они болеют. Еще как!

Но тогда я готов был дать голову на отсечение. (Слава богу, у нас нет этой средневековой казни…) Я готов был дать голову на отсечение? (Слава богу, этого не могло случиться…) Я готов был дать голову на отсечение! (Хотя, скорее, меня просто пристрелят или собьет машина…) Я готов был дать голову на отсечение, что она была не просто пациенткой… И зачем я про это подумал? Не потому ли, чтобы себя оправдать? С пациентками нельзя иметь любовные дела. А не с пациентками очень даже можно… Пожалуй, все свое свободное время я посвятил тому, чтобы доказать, что эта женщина не больна.

В общем-то, я оказался прав. Если человек называет себя больным, это еще не означает, что он болен. Диагноз ставят компетентные люди. Врачи. Такие, как я…

Она поступила в отделение хирургии с приступом аппендицита. Под утро. Но аппендицита как такового не обнаружилось. Да, по сути, ничего не обнаружилось. Она сдала все анализы. И результаты анализов оказались вполне приличными. Ее можно было сразу же выписывать. И я заглянул к ней в палату.

Я так хорошо помню то утро. Осеннее, прохладное утро. Последние солнечные дни. Солнце на прощанье почему-то всегда особенно красиво, свежо, миролюбиво. И даже всегда кажется настоящим. И совсем не кажется больным. Даже если оно поселилось в больничной палате. А возможно, все на прощанье такие? Впрочем, как врач я этого не замечал.

Мне показалось даже, что это ее личное солнце. И никто на него не имеет права, что она принесла его с собой. И включила в своей палате. А на улице – хмурь, тучи и дождь. Как вчера.

И мне почему-то показалось, если она сейчас уйдет, то унесет с собой солнце. И придется долго-долго его ждать. До самой весны.

Она сидела на койке, в спортивном костюме, скрестив ноги по-турецки и уплетая за обе щеки фисташки. И смотрела телевизор. У кровати вызывающе стояли больничные тапочки. Вообще все было как дома. Словно она к больнице не имела никакого отношения… Если бы не тапочки. Казалось, она вот-вот вскочит с кровати и примется за утреннюю гимнастику. Если бы не тапочки. Они меня откровенно раздражали. От них даже шел запах больницы. И этот коричневый цвет, и эта потрескавшаяся кожа. Хотя совсем недавно я приветствовал тех пациентов, кто пользовался именно больничными шлепками. Для чего-то же мы их закупили!

Но это было вчера. А сегодня я со злостью разглядывал эти тапочки. И мне даже захотелось пнуть их ногой.

– Вам в них удобно? – первое, что я спросил у нее.

Ни «здрасьте», ни «как вас зовут», ни тем более «как вы себя чувствуете». А именно со злостью и раздражением: «Вам в них удобно?»

– Очень, очень удобно! – Она вызывающе щелкнула орехом.

– Просто у нас вполне разрешается и