Жизнь – Подвиг Николая Островского - Иван Осадчий

В то же время Н.А.Островский делает первую свою литературную пробу: в 1927–1928 гг. в течение пяти месяцев работает над «Повестью о котовцах». Повесть была послана в Одессу и одобрена котовцами, но на обратном пути единственный экземпляр рукописи был безвозвратно потерян почтой. Николай Алексеевич мужественно пережил это потрясение.

…Осенью 1928 года болезнь уготовила для него новый удар: обостряется воспаление обоих глаз. Оно длится три месяца и приводит почти к полной потере зрения. Что происходило с ним в эти трудные месяцы, рассказывает его письмо от 2 ноября 1928 года к своему другу П.Новикову: «Меня ударило по голове ещё одним безжалостным ударом – правый глаз ослеп совершенно. В 1920 году мне осколком разбило череп над правой бровью и повредило глаз, но он видел все же на 4/10, теперь он ослеп совсем. Почти три месяца горели оба глаза (они связаны нервами): когда один болит и другой за ним, и я 4,5 месяца ни газеты, ни книги, ни письма прочесть не могу, а пишу наугад, не видя строчек, по линейке, чтобы строка на строку не находила. Левый глаз видит на пять сотых, одну двадцатую часть. Придется делать операцию – вставить искусственный зрачок и носить синие очки.

Сейчас я в темных очках все время. Подумай, Петя, как тяжело мне читать. Комвуз мой пропал, я заявил о невозможности из-за слепоты продолжать учиться и вообще не знаю, если не удастся возвратить глаз хоть один к действию, то мне придется решать весьма тяжелые вопросы. Для чего тогда жить? Я, как большевик, должен буду вынести решение о расстреле организма, сдавшего все позиции и ставшего совершенно не нужным никому, ни обществу, а тем самым и мне… Я так забежал в угол и морально и физически…»

Под знаком «минус» прошел и 1929 год. «Этот минус, ещё немножко увеличившись, может зачеркнуть жизнь», – писал Николай Алексеевич.

Напомню о возрасте Николая Островского: ему шел тогда двадцать пятый год. Чтобы понять всю меру мужества этого человека, нужно знать меру его страданий. Помимо слепоты и неподвижности, врачи находили у него порок сердца, катар обеих верхушек легких и воспаление почек. А ко всему этому ещё болезнь желудка, постоянно изнуряющие организм гриппы…

Вот строки из писем матери и жены тех дней, которые во многом раскрывают состояние Николая Алексеевича:

«Ох, какие мучения он, бедняга, переживает. Недели три-четыре тому назад у него был страшный сердечный припадок, во время которого у него в горле было слышно предсмертное клокотание», – с бесконечной горечью писала мать.

А это из письма жены: «Коля лежит навзничь все время, как из Мацесты приехал, и ноги не поднимает сам, если её не поднять, и рукой дальше не достает, только до рта, а до волос не поднимает руки. С боку на бок не переворачивается, и лечь не может на бок, а только все время лежит на спине. С глазами у него плохо, почти ничего не видит. И врач ему через три дня делает укол в руку и около глаза – приготовляет его к операции. Аппетит у него плохой. И места себе не приберет. Одним словом, горе… Что он переносит, это нечеловеческие силы нужны!».

Но если «предательское тело» сдавало одну позицию за другой, то его воля все больше закалялась, не сдавала ни одной позиции. Николай Алексеевич в дни жестокой борьбы с недугом приходит к выводу, что физические боли можно заглушить, отвлечься от них, наконец, сжав губы, перетерпеть. Он долго тренировал себя в уменье держать нервы в «кулаках», не раскисать. В беседе с врачом М.К.Павловским Николай Островский говорил: «Если я хоть бы на минуту разжал кулак, произошло бы непоправимое несчастье. Как и другие больные, я сначала требовал то подтянуть одеяло, то поправить подушку и прочее. Но постепенно я стал так устанавливать свою психику, чтобы не замечать донимающих меня мелочей, а также жжения в суставах разнообразных болей. Если поддаваться всем этим ощущениям и стать их рабом, то можно сойти с ума. Я добился того, что мог выключить боль на любом участке тела… Работая над собой, я научился переключать сознание на серьезные вопросы, не обращая внимания на крики моего тела…»

А вот строки из письма Николая Островского А.А.Жигиревой, написанного в ноябре 1928 года: «Я иногда с сожалением думаю, сколько энергии, бесконечного большевистского упрямства у меня уходит на то, чтобы не удариться в тупик.

Будь это потрачено производительно, было бы достаточно пользы. Вокруг меня ходят крепкие, как волы, люди, но с холодной, как у рыб, кровью, сонные, безразличные, скучные и размагниченные. От их речей веет плесенью, и я ненавижу, не могу понять, как здоровый человек может скучать в такой напряженный период. Я никогда не жил такой жизнью и не буду жить…»

Н.А.Островский мобилизовал колоссальную память, все свои духовные силы на достижение намеченной цели. Он не только мужественно переносил все новые удары болезни, но и продолжал настойчиво учиться. Он нашел возможность продолжить учебу и в Коммунистическом университете даже тогда, когда вместе с потерей зрения отнята была, казалось, последняя возможность учиться. Он слушал лекции для заочников по радио при помощи маленького детекторного приемника и наушников, которые установили в его комнате сочинские комсомольцы – его новые юные друзья. И его усилия не пропали даром: он успешно закончил два курса университета.

Героический характер Николая Островского – прекрасное творение советской эпохи. «Партия воспитывает в нас священное чувство – бороться до тех пор, пока в тебе есть искра жизни», – говорил Николай Островский, обращаясь к зарубежным друзьям. Они были преисполнены глубокого уважения к этому мужественному человеку. Ромен Роллан назвал Николая Островского – слепого и парализованного, терзаемого страшными нечеловеческими страданиями, – «горящим факелом активности». И он был прав. Разгромленный физически, терзаемый нечеловеческими страданиями, Николай Островский провозглашал: «Итак, да здравствует упорство! Побеждают только сильные духом! К черту сопливых нытиков!»

Николаю Островскому удалось разорвать железное кольцо, вернуться в строй с новым оружием – художественным словом.

Он давно знал, о чем поведать молодому поколению, идущему на смену. Это будет исповедь воина революции, которого никакие испытания не могли заставить отступать. В огне гражданской войны и в мирных строительных буднях закалялось поколение, к которому он принадлежал. Поэтому Николай Островский и назвал свою книгу «Как закалялась сталь».

В ту пору, когда «контрольная черточка» его жизни достигла предела, и казалось, что наступил конец, он ринулся на прорыв.

В письме Н.А.Островского своему другу Петру Новикову от 11 сентября 1930 года он писал: «У меня есть план, имеющий цель наполнить жизнь содержанием, необходимым для оправдания самой жизни. Я о нем сейчас писать не буду, поскольку это проект. Кратко – это касается меня, литературы и издательства "Молодая гвардия"… План этот очень трудный и сложный… Если удастся реализовать, тогда поговорим. Вообще же непланированного у меня нет ничего. В своей дороге я не «петляю», не делаю зигзагов. Я знаю свои этапы, и пока мне нечего лихорадить. Я органически, злобно ненавижу людей, которые под беспомощными ударами жизни начинают выть и кидаться в истерику, по углам. То, что я сейчас прикован к постели, не значит, что я больной человек. Это неверно. Это чушь! Я совершенно здоровый парень. То, что у меня не двигаются ноги, и я ни черта не вижу… сплошное недоразумение, идиотская шутка, сатанинская! Если сейчас мне дать хоть одну ногу и один глаз, я буду такой же скаженный, как и любой из вас, дерущихся на всех участках нашей стройки».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});