Безславинск - Михаил Болле

– Бэб-Зая! Please!

И вдруг МарТин неожиданно упал на колени перед бабушкой и посмотрел на неё такими глазами, что она, забыв про утюг, рванулась к нему, наклонилась, обвила его шею своими тёплыми заботливыми руками.

– Да ты што? Мартынушка ты мой дорогой! Ты што ж это творишь? Встань немедля! Встань, мой хороший!

МарТин встал, обнял бабушку, после посмотрел ей прямо в глаза, и в его глазах она прочла одно огромное «пожалуйста».

– Господи, пойми же ты, наконец, боюсь я за тебя, напьются ведь они тама, окаянные, начнуть хулиганить, не дай Бог, чего с тобой сотворят. Тебя ещё напоят… Или не приведи Господь взрывы начнутся!

– Бэб-Зая, please!

Вдруг запахло горелым и из-под утюга повалил дым.

– Бэб-Зая! – вскрикнул МарТин, и они оба бросились к столу, но было поздно, поскольку футболка с Симпсонами была сожжена и восстановлению не подлежала. МарТин натянул свою футболку на бабушку, улыбнулся и прошептал:

– Бэб-Зая, Энни! I have to go!

– Господи, далась тебе эта Анька. Не мог никакую другую себе придумать. Забудь ты про неё. Греха ж не оберемся…

– Please…

– Людям жрать толком нечево, время-то щас тяжолое какое, а эти спенкулянты свадьбу затеяли.

– Please!

– Ладно, Бог с тобой. Иди ты на эту свадьбу. Отправлю деда, штобы приглядел за тобой. Я бы и сама пошла, да на кого этого Киттена твоего оставлю… Только помойся сначала и переоденься. Не принято у нас так на люди ходить.

Не найти счастливее человека – в этот момент даже маленькая победа казалась МарТину огромной.

Выдувая губами мотив задорной английской песенки, он принялся угловато и одновременно очень трогательно вальсировать по комнате, держа перед собой видеокамеру. Бабушка смотрела на своего странного внука, не похожего ни на кого на свете и, наверное, думала, что он подобен барону Мюнхгаузену, воображавшему себя кем угодно, но только не тем, кем он был на самом деле. Конечно же, её внук был чужд и одинок в провинциальном Безславинске, но сколько гармонии и света было в его одиночестве, сколько добра и надежды исходило из его глаз…

– Я придумал оригинальный подарок на свадьбу! – затараторил МарТин по-английски, – Я сделаю его своими руками. Ты мне поможешь?

– Хватит лепетать уже. Все равно не пойму ничего, – отговаривалась она, немного подумала и организованно продолжила, – Сейчас деда до Ощадбанка отправлю, пущай с моей карточки деньжат сымет, а то без конверта на свадьбу ходить негоже, а ты иди мыться.

Слово «мыться» МарТин знал и любил. Ведь это означало не поход в ванную комнату в Лондоне, которая была для МарТина оазисом комфорта, образцом современного дизайна, уединения и даже творчества – там он любил сидеть в пенной воде и придумывать новые образы для своих картин. То было самое настоящее приключение, поскольку под словом «мыться» в деревенском смысле слова подразумевалось пойти в сарай, где в небольшой, покосившейся от времени пристройке, весьма отдалённо напоминавшей душевую кабину, не было даже дверцы. Зимой от сильного ветра дверцу сорвало с петель, а Натаныч так и не приладил её на место.

На крыше пристройки на весьма хлипкой конструкции из досок едва держалась проржавевшая от времени бочка, служившая естественным приспособлением для подогрева воды, правда вода могла в ней нагреваться исключительно летом и только в солнечные дни, поскольку никаких других агрегатов, кроме солнца, изобретателем столь лаконичной конструкции не предполагалось. Внутри самой пристройки, кроме лейки, трубы и крана, был ещё скользкий дощатый пол, именно по этой причине во время мытья рекомендовалось одной рукой держаться за косяк отсутствовавшей дверцы. Зато какой вид открывался из этой «душевой кабины»! На самый настоящий огород с фруктовыми деревьями! По дорожкам между грядок, потряхивая длинными хвостиками, все время прыгают, бегают и перелетают веселые трясогузки. Человека они почти не боятся, и МарТин всегда пытался заигрывать с этими доверчивыми птичками – брызгал на них водой во время мытья, а после подкармливал хлебушком. А ещё МарТину нравилось, когда за процессом его омовения подглядывал соседский толстый кот. Причем его не сразу заметишь, эдакую хитрую морду, сядет под лопухом и смотрит…

МарТин подошёл к пристройке, разделся и вдруг снова начал накрапывать недавно закончившийся грибной дождь, а голос отца выразительно зазвучал в ушах:

– «Начал накрапывать дождь, капли падали все чаще, и наконец хлынул настоящий ливень. Когда он кончился, пришли двое уличных мальчишек. – Гляди-ка! – сказал один. – Вон оловянный солдатик! Давай отправим его в плаванье! И они сделали из газетной бумаги кораблик, посадили в него оловянного солдатика, и он поплыл по водосточной канаве. Мальчишки бежали рядом и хлопали в ладоши. Батюшки, какие волны ходили по канаве, какое стремительное было течение! Еще бы, после такого ливня! Кораблик бросало то вверх, то вниз, и вертело так, что оловянный солдатик весь дрожал, но держался стойко – ружье на плече, голова прямо, грудь вперед».

Прохладная вода весело лилась из лейки на голову МарТина, а он взял швабру и, подобно оловянному солдатику, держался стойко – швабра на плече, голова прямо, грудь вперёд и чуть-чуть растопырены ноги, чтобы не упасть. Но вдруг послышался треск кустов и тихие мальчишеские голоса, минуту спустя конструкция пошатнулась, заскрипела и, едва МарТин успел выскочить наружу, с грохотом повалилась наземь. Голый МарТин стоял не шелохнувшись, а хулиганы-сорванцы под предводительством Рыжего жоха с громким хохотом кинулись врассыпную. Почему-то именно Рыжий жох ассоциировался у МарТина с маленьким мальчиком из сказки, который радостно кричал и хлопал в ладоши, когда ему на день рождения подарили оловянных солдатиков.

По дорожкам между грядок побежали ручейки, спугнув стрекоз и бабочек, прятавшихся от дождика под огуречными листьями. Юные подсолнухи удивленно смотрели на МарТина, закрывшегося шваброй, их янтарные лица не могли оторваться от такого зрелища. Они будто ждали: что же случится дальше? Поначалу струхнувший МарТин настороженно озирался по сторонам и чувствовал себя несколько неуютно, стоя голышом среди бела дня, но потом его настроение сменилось на игривое и он с громким смехом принялся скакать по огороду, оседлав швабру, гоняясь за бабочками. Именно в таком виде его застали Кузьма и Натаныч; заслышали грохот падающей бочки и прибежали в огород с нескрываемым интересом в глазах. Они напоминали двух старых мокрых петухов, удивлённо разглядывавших «невидаль заморскую», голого подростка, забравшегося на территорию их родного курятника. Вот действительно любопытный зверь!

– Дывися, Натанич, твий монгол всю омивальню розколошматив!

Глава 6

Безславинск городишко!

Вы говорите: «Що питимете?»

Приблизительно так рассуждал о попойке мой товарищ и соратник по перу Олег Суворов, кстати сказать, преждевременно почивший в самом расцвете сил именно от этой нескончаемой российско-украинской попойки. Земля ему пухом!

Итак, российско-украинская попойка имеет удивительное сходство с пожаром. Подобно тому, как пожар, раз начавшись, не успокаивается до тех пор, пока не переварит в своем огненном нутре все то, что попадется ему на пути, так и попойка будет неуклонно стремиться к расширению и продолжению в пространстве и времени. Это не западный способ пития, где каждый деловой разговор начинается с неизменного вопроса: «Что будете пить?». На Украине и в России пьют все, что пьется, и отнюдь не для того, чтобы можно было занять руки бокалом во время деловой беседы, а для того, чтобы отвлечься – и от всех дел, и от всей смертельно надоевшей бестолковой обыденности. А потому алкоголь на Украине – это не вспомогательное средство, это образ жизни, противоположный работе – недаром же слова «пить» и «гулять» стали почти синонимами. Однажды знаменитый атаман Платов, отвечая на вопрос императрицы, гулял ли он в Царском Селе, сказал, что особой гульбы не вышло, «а так, всего по три бутылки на брата».

И в этом главная особенность российско-украинской попойки, вполне отражающая основные свойства раздольной славянской души – ведь гуляют здесь так, чтобы не только собственную душу вывернуть наизнанку, извергая обратно остатки немудреной закуски, но и так, чтобы чертям стало тошно.

«То ль раздолье удалое, то ли смертная тоска» – вот два знаменитых полюса, между которыми мечется все разнообразие русской и украинской духовной жизни.

После первого тоста, когда впереди еще много блаженных минут, участники попойки впадают в «раздолье удалое», которое постепенно, по мере убывания «огненной влаги», сменяется тоской, грозящей стать совсем «смертной», если не удастся восполнить естественную убыль того, что питает славянские духовные силы. С наступлением этого рокового момента ощупываются карманы и пересчитывается наличность, нетвердой рукой тыкаются в губы последние сигареты и, гонимые сладкой надеждой, участники попойки отправляются «добавлять», при этом непременно так громко хлопая всеми попадающимися по пути дверьми, словно это является составной частью ритуала.