Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв - Честер Хаймз

— Я просто не хочу, чтобы меня сдуло в Ист-ривер с автомобилем на спине, — сказал Томбс.

Свидетель хихикнул.

Это заставило их замолчать. Они не хотели, чтобы посторонние вмешивались в их дружеские перепалки.

Бармен из «Париж-бара» назвался Альфонсо Маркусом и сказал, что живет на Формоза-стрит, 212, в Йонкерсе, Нью-Йорк.

Они прошли по коридорам и спустились в «холодную». Служитель открыл дверь и включил свет. Он ухмыльнулся.

— Немного холодновато, да? — произнес он свою неизменную шутку.

— Ты не был снаружи, сынок, — сказал ему Эд Гроб.

— Мы хотим посмотреть жертву наезда из Гарлема, — сказал Могильщик.

— О, да, цветной, — сказал служитель.

Он повел их по длинной голой комнате, залитой холодным белым светом, поглядывая на таблички на сооружении, напоминавшем длинный стеллаж с ящиками, которые выдвигались наподобие ящиков книжного стола.

— Неопознанный, — служитель выдвинул «ящик».

Он выкатился плавно и бесшумно. На нем лежал труп, накрытый белой простыней.

— Его еще не вскрывали, — служитель ухмыльнулся. — Ночка выдалась урожайная — два угоревших из Бруклина, один заколотый пикой для льда, еще два из Бруклина, три отравившихся, один…

Могильщик прервал его:

— Ты нас совсем заговорил.

Эд Гроб взял бармена за руку и подвел поближе к телу.

— Боже, — прошептал бармен, закрывая лицо руками.

— Посмотри же на него, черт возьми! — вспыхнул Эд Гроб. — Ты думаешь, какого черта мы привели тебя сюда — затем, чтобы ты жмурился при виде трупа?

Несмотря на ужас, бармен хихикнул.

Могильщик подошел и отвел руки бармена от его лица.

— Кто это? — спросил он ровным, безо всяких эмоций голосом.

— О, я не могу сказать, — бармен выглядел так, словно был готов разразиться слезами. — Боже святый, вы только посмотрите на его лицо.

Кто это? — ровно повторил Могильщик.

Как я могу вам сказать? Я же не вижу его лица. Оно все покрыто кровью.

Если вы придете через час или два, то его к этому времени уже вымоют, — сказал служитель морга.

Могильщик ухватил бармена за шиворот и нагнул ого голову к обнаженному телу.

— Дьявол возьми, тебе не нужно видеть лица, чтобы узнать его, — сказал он. — Кто это? Я тебя спрашиваю в последний раз.

— Это Черная Красотка, — прошептал бармен. — То, что от него осталось.

Могильщик отпустил его и позволил выпрямиться.

Бармен дрожал.

— Возьми себя в руки, — сказал Могильщик.

Бармен смотрел на него большими умоляющими глазами.

— Какова его настоящая кличка? — спросил Могильщик.

Бармен покачал головой.

— Даю тебе последний шанс, — предупредил Могильщик.

— Я действительно не знаю, — сказал бармен.

— Черта с два ты не знаешь.

— Нет, сэр, клянусь. Если бы я знал, я бы вам сказал.

Служитель морга смотрел на бармена с сочувствием.

Он повернулся к Могильщику и сказал с возмущением:

— Вы не имеете права проводить здесь допрос третьей степени.

— А ты ему не поможешь, — ответил Могильщик. — Даже если ты член клуба.

— Какого клуба?

— Давай-ка выведем его отсюда, — сказал Эд Гроб.

Детектив Томбс наблюдал эту картину как завороженный.

Они вывели свидетеля наружу и усадили в свою машину на заднее сиденье рядом с Томбсом.

— Кто такой мистер Барон? — спросил Могильщик.

Бармен перевел умоляющие глаза на белого детектива:

— Если бы я знал, сэр, я бы им сказал.

— Не обращайся ко мне, — сказал Томбс. — Я не понимаю и половину того, что здесь говорится.

— Послушай, сынок, — сказал Эд Гроб бармену. — Не осложняй своего положения.

— Но я знаю этих людей только по бару, — попытался убедить его бармен. — Я не знаю, чем они занимаются в остальное время.

— Дело для тебя оборачивается очень плохо, — сказал Могильщик. — То, чего ты не знаешь, повесят на тебя.

Бармен опять обратился к белому детективу:

— Пожалуйста, сэр, я не хочу быть замешанным в эту дурную историю. У меня жена и дети.

Стекла маленького тесного автомобиля запотели, и лица детектива не было видно, но чувствовалось его замешательство.

— Не кричи на меня, — сказал он грубо. — Я не советовал тебе жениться.

Внезапно бармен хихикнул. У него не выдержали нервы. Могильщик в сердцах хлопнул своей увесистой ладонью по рулевому колесу. Мышцы на лице Эда Гроба дернулись, словно ему посыпали солью на свежую рану, он перегнулся через сиденье и левой рукой отвесил бармену две пощечины.

Могильщик опустил стекло на своей дверце.

— Нам тут не хватает свежего воздуха, — сказал он.

Бармен начал плакать.

— Просвети-ка меня, в чем дело, — сказал белый детектив.

— Тот, кого убили во время налета, и тот, кого мы только что видели в морге, — молодожены, — сказал Могильщик. — А этот, — он кивнул в сторону бармена, — прежняя пассия Змеиных Бедер.

— Как вы это раскопали?

— Всего лишь догадки. Все они принадлежат к одному большому клубу. Вы знаете, как это бывает. Это примерно так же, как было в конце войны в Париже. Все мы, цветные солдаты, независимо от чина и от того, из какой кто армии или дивизии, принадлежали к одному и тому же сообществу. Все мы ошивались в одних и тех же кабаках, ели одну и ту же пищу, повторяли одни и те же шутки, ложились с одними и теми же пташками. И не было ничего, что бы один из нас сделал за весь этот проклятый пикник со стрельбой и чего бы не знали все остальные.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Ну и что из этого следует?

— Так далеко наши догадки еще не зашли, — признался Могильщик. — Возможно, ничего. Мы просто пытаемся разобраться со всеми этими людьми. А этот человек может помочь нам. Или может вывести на что-то, сам о том не подозревая.

— Но не прежде, чем я займусь с ним, — сказал детектив. — Мой босс хочет, чтобы он просмотрел фотографии в нашей «художественной галерее». Возможно, он сумеет опознать налетчиков — хотя бы одного из них.

— Как по-твоему, сколько это займет времени? — спросил Эд Гроб.

— Несколько часов, а может быть, и несколько дней. Мы не можем применять ваши приемы; все, что мы можем, это заставить его рассматривать фотографии до тех пор, пока он не ослепнет.

Могильщик нажал на стартер.

— Хорошо, я отвезу вас вниз, на Центр-стрит.

Детектив и его свидетель вышли из машины перед пристройкой к главному управлению — сооружению в виде галереи, расположенной через дорогу от основного здания.

Могильщик высунулся из окна седана и сказал:

— Мы будем ждать тебя, любимый.

К тому времени, когда они вернулись в центр города, ветровое стекло их автомобиля покрылось коркой льда толщиной в четверть дюйма. Огни встречных автомобилей светили через нее, словно доходили с морского дна…

Эд Гроб хохотнул:

— Он совсем спятил, не так ли?

— А ты можешь его винить? — спросил Могильщик. — Он чувствовал то же самое, что могла бы почувствовать королева Елизавета, если бы мы ввалились в Букингемский дворец в грязных сапогах.

— Почему ты не выключишь эту печку? Ты же сам сказал, что она не производит ничего, кроме льда.

— Выключить? И схватить воспаление легких!

— Во всяком случае, если тебе ничего не видно, ты можешь ехать потише, — сказал Эд Гроб.

Они вытащили бутылку бурбона и принялись отхлебывать по очереди небольшими глотками, и Могильщик почувствовал прилив остроумия.

— Вот такие ночи, как эта, и вызывают войны, — философствовал он, не снижая скорости.

— Как это так?

— Увеличивают население… А потом, когда родится достаточно молодых мужчин, сильные мира сего начинают воевать, чтобы убить их.

— Смотри, не врежься в мусоровоз! — закричал Эд Гроб, когда они, накренившись на повороте, на двух колесах влетели на 125-ю улицу.

— А было ли это то, что было? — сказал Могильщик.

Время уже перевалило за три часа ночи. Они разработали особый распорядок с восьми вечера до четырех ночи, и сейчас наступил час, когда они обычно контактировали с осведомителями.

Но в эту ночь даже осведомители попрятались. Двери железнодорожного вокзала на 125-й улице закрыты и заперты на замок, а рядом в круглосуточном кафе пустой зал перегорожен веревкой, и лишь в передней части оставлены всего несколько столиков, занятых бродягами, которые склонились над давно опустевшими кофейными чашками и время от времени шевелили одной ногой, чтобы показать, что не спят.

— Поехали обратно, займемся делом или, вернее, делами… Беда с этими людьми в том, что они лгут для удовольствия, — серьезно сказал Могильщик.

— Им хочется, чтобы с ними грубо обращались, это в них говорит женское начало, — согласился Эд Гроб.

— Но при этом не слишком грубо, им не хочется терять зубы.