Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова

женитьбе, поставлять ему в случае необходимости вооруженных воинов, которое отдавало ему в опеку земли несовершеннолетних, потерявших родителей, было, наконец, аннулировано. Зависимость же крестьян от воли лорда по-прежнему осталась в силе: ее отменять никто не собирался.

В это же время в стране рождается новая политическая сила — левеллеры, что в переводе значит «уравнители». Они требуют уравнения в правах всех англичан независимо от имущественного положения, избрания нового парламента, демократической конституции. Их глава — тот самый Джон Лилберн, которого истязал палач десять лет назад на площади Вестминстера.

Возбужденная левеллерской агитацией армия избирает своих агитаторов-уполномоченных для борьбы с консервативными устремлениями пресвитерианского парламента. Она захватывает короля, вступает в Лондон и требует принятия новой справедливой конституции — «Народного соглашения». Осенью 1647 года в Петни, неподалеку от холма Святого Георгия, индепенденты во главе с Кромвелем и Айртоном и левеллеры Рейнсборо, Сексби, Петти, Уайльдман до хрипоты спорят о принципах политического устройства Англии. Сила на стороне офицеров, и левеллеры терпят поражение сначала в словесных спорах, потом на полях Уэра, где ряд полков идет на открытое восстание. Пользуясь раздорами в стане революции, роялисты поднимают голову.

А вольные мыслители ищут объяснения этой борьбе в дышащих древней, притягательной силой пророчествах Писания, в творениях континентальных мудрецов. В 1645 году выходят переводы сочинений Якоба Беме, в 1646 году — «Лицезрение бога» Николая Кузанского, в 1648 — его «Теология Германика». Образованные и талантливые пуританские проповедники — Джон Эверард, Джон Солтмарш, Уильям Делл популяризируют эти сочинения в устных проповедях. Бог пребывает во всех творениях, твердят они, и в каждом человеке; не ищите его вне себя, он внутри вас; там он учит и наставляет. Христос и дьявол, небеса и ад присутствуют в каждой душе.

Уинстэнли слышал этих проповедников в Лондоне — еще в то время, когда держал свою лавку на Олд Джури. Он жил тогда заурядной обывательской жизнью. И вот «посреди этих моих глупостей, — вспоминал он, — я услышал слова одного человека. Он отверг гнев, угрюмость, скупость и раздражение»; дух его очистился; это было подобно «операции отсечения мертвой плоти, чтобы излечить болезнь». В душе его «поднялось солнце справедливости, и человек этот обрел великую радость и сладостный покой, кротость и смирение и исполнился славы». Проповедь эта еще тогда поразила его. Быть может, он слышал знаменитого Джона Эверарда, который проповедовал как раз в приходе святого Олава на улице Олд Джури.

Еще тогда, в Лондоне, Джерард попытался идти путем этого проповедника — отвергнуть вожделения плоти, страсть к наживе, стремление к наслаждениям мира сего. Но близкие его не поняли. Когда я жил, как все, вспоминал он, мною были довольны. Когда я встал на путь духа, «прежние мои знакомцы стали бояться меня, называли богохульником, заблудшим и смотрели на меня как на человека не от мира сего, ибо семя пало во мне на добрую почву; я имел Бога — я имел все».

И теперь это первое обращение возрождается в его душе, и он пытается идти дальше. И иногда, может быть, благодарит Провидение за то, что оно лишило его благ земных и расчистило путь для восхождения духа.

Его живой, самобытный ум и недюжинная нравственная сила снова наполняют его беспокойством. Он осуждает свою прошлую жизнь. Сознание собственного греха, лживости, суетности, грязи прошлого существования одолевает его. «Я лежал мертвый во грехе, — думает он с ужасом, — утопал в крови и смерти, пребывал в оковах моих вожделений… Я стыдился при мысли, что люди узнают об этом… Я наслаждался вкусом этих плевел… Те вещи, в которых я находил удовольствие, были моя смерть, мой стыд, сама власть тьмы, в темнице у которой я был заточен… И все же я не мог отказаться от себя; и чем больше я жаловался и стенал, чтобы подавить ее, тем больше эта власть тьмы проявлялась во мне, подобно затопляющей все волне злобы, повергавшей меня в рабство, и я видел, что я жалкий человек, погрязший в ничтожестве… И со скорбью зрел я, что не имею сип вырваться из этих уз себялюбия… Я был чужим Богу, хотя на людях я, как полагал, был исповедником веры…»

Ужас от сознания собственного греха и отчаяние овладевают им; он страшится смерти — смерти духовной, проклятия. Он боится, что дьявол уже протянул свои когти к его душе; одинокими ночами его мучат кошмары или посещают странные, яркие видения. Он впадает в транс, он на грани небытия…

И вот приходит освобождение. Он проникается сознанием, что дух божий, или Отец, присутствует в нем. С самого момента творения он покоится в каждом камне, растении или звере, в земле, воде, воздухе и в светилах небесных. Но более всего — в человеке, в каждом человеке, ибо господь создал всех подобными друг другу. «Я позволил этому сознанию войти в меня, отчасти даже без моего желания, потому что я усердно проникал в эти тайны и увидел их, прежде чем писать о них, что научило меня радоваться в молчании и лицезреть Отца в его благодатной работе…»

…Неужели тяжкие бедствия одних и наглое, угнетательское благоденствие других — установления божественного Промысла? Или они — результат человеческой злой воли, несправедливости, неправедных законов? Неизбежны ли страдания бедняков? Он, кажется, нашел ответ. Кальвинистская вера в то, что одни от века избраны и благословенны, а другие прокляты до гроба и за гробом, — ложная вера. Каждый может быть спасен, ибо каждый — творение божье. Помочь беднякам нищей деревеньки у подножия холма Святого Георгия, помочь обездоленным всей Англии можно — для этого надо показать им, что все достойны спасения. Это поднимет их дух, даст надежду. Вера в свое спасение объединит их, наполнит энергией; они почувствуют себя свободными от угнетения лордов, от угроз проповедников, от притеснения власть имущих, от сил тьмы л ада, от слепых законов природы. Они перестанут пассивно терпеть и страдать, поднимут голову и потребуют возвращения своих прирожденных прав.

Доказательству возможности всеобщего спасения Джерард Уинстэнли и посвятил свой первый трактат.

ОТКРЫТИЕ ТАИНЫ

рактат назывался «Тайна Бога, касающаяся всего творения — человечества. Долженствующая стать известной каждому мужчине и женщине по истечении семи сроков и времен.