Каникулы палача - Дороти Сэйерс

— Да, — произнес Ветролл, проследив за его взглядом, — разницы не заметить трудно. — Что касается его самого, он ел с большим аппетитом, получая от еды несомненное удовольствие. — Природа иногда поступает с нами зло.

— Но почему таким ужасным образом?

— Должен сказать, что сейчас она как раз в одном из своих самых плохих состояний. Но бывают времена, когда она имеет вполне нормальный вид. Люди, живущие в округе, не знают, что и думать по этому поводу. В их среде существует свое объяснение простого медицинского явления.

— Скажите, а есть ли хоть малейшая надежда на ее выздоровление?

— Боюсь, что нет. Такие заболевания не лечатся. Почему вы совсем ничего не едите?

— Я… Да нет, все в порядке. Просто для меня увиденное сегодня — полнейшая неожиданность.

— Да, конечно, я вас прекрасно понимаю. Выпейте глоток вина. Должен признаться, что мне не следовало вас сюда приглашать, но я, живя в этой глуши, не мог отказать себе в удовольствии встретиться и пообщаться с образованным человеком.

— Представляю себе весь ужас вашего положения.

— Знаете, я покорился своей судьбе. О, осторожнее, осторожнее! — То, что находилось с ними за столом, вывалило на стол остатки содержимого миски. Ветролл, проявляя удивительную выдержку и абсолютное спокойствие, собрал остатки еды в миску и только затем продолжил:

— Я гораздо легче переношу болезнь своей жены здесь, в этом глухом месте, где все кажется вполне естественным. Мои родители умерли. Не было ничего, что могло бы мне помешать поселиться здесь.

— Понимаю. А что с вашей собственностью в Штатах?

— Время от времени я езжу туда, чтобы следить за тем, как идут дела. Между прочим, я собираюсь уехать в следующем месяце и очень рад, что вы меня застали. Конечно, никто не знает, что мы живем здесь. Для всех наших знакомых — мы проводим время в Европе.

— А вы не консультировались по поводу Алисы у американских врачей?

— Нет. Мы как раз находились в Париже, когда появились первые симптомы. Это случилось буквально сразу же после вашего последнего визита. — Неожиданная вспышка эмоций, которая сопроводила эту фразу, и которой Лэнгли не мог дать объяснения, на мгновение сделала глаза доктора злыми. — Лучшие специалисты в этой области лишь подтвердили диагноз, поставленный мною. Так мы попали сюда.

Он позвонил, вошла Марта. Забрав рагу, она поставила на стол сладкий пудинг.

— Марта — моя правая рука, не знаю, что бы я делал без нее. Когда я в отъезде, она присматривает за ней не хуже матери. Я не могу сказать, что Алиса требует большого ухода. Но ее нужно кормить, следить за тем, чтобы ей было тепло, содержать в чистоте. Что касается последнего, то вы, вероятно, успели заметить, что это является делом весьма непростым.

Лэнгли постепенно начал чувствовать, что предмет и тема разговора вызывают у него раздражение. Это не ускользнуло от Ветролла. Но он, оставаясь внешне спокойным, продолжал:

— Я не буду скрывать, что иногда все происходящее действует мне на нервы. Но здесь ничего уже нельзя изменить. Расскажите лучше о себе. Чем вы были заняты последнее время?

С притворной живостью, на которую он только был способен, Лэнгли принялся рассказывать о своих занятиях. Они говорили до тех пор, пока несчастное создание, бывшее когда-то Алисой Ветролл, не стало сползать со стула, хныча и капризничая.

— Ей стало холодно, — сказал Ветролл. — Возвращайся назад к камину, дорогая.

Он быстро довел ее до камина, и она вновь погрузилась в кресло. Ветролл достал бренди и коробку с сигарами и предложил гостю.

— Как видите, я стараюсь не терять связь с внешним миром, — сказал он. — Получаю это из Лондона. Мне присылают последние номера медицинских журналов, интересующие меня статьи. Продолжаю писать книгу по своей теме. У меня также есть возможность заниматься экспериментами, под лабораторию можно занять любую из комнат. В этой стране приятно работать. Как долго вы собираетесь здесь пробыть?

— Думаю, что недолго.

— Если бы вы надумали здесь задержаться, я бы с радостью предоставил дом в ваше распоряжение на то время, пока я буду в отъезде. Поверьте, проживание здесь было бы гораздо удобнее, чем в posada, и на этот раз я не испытывал бы ни малейшей тревоги, оставляя вас одного вместе со своей женой — если учесть довольно специфические обстоятельства.

Он посмотрел на своего гостя и засмеялся. Было очевидно, что высказанное предложение его очень забавляло. Лэнгли молчал, от неожиданности не зная, что ответить.

— Но, Ветролл… — начал было он.

— Не сомневаюсь, что еще совсем недавно такая перспектива вам понравилась бы больше, чем мне. Я даже думаю, что было время, Лэнгли, когда вы охотно согласились бы жить с моей женой — моей женой.

Лэнгли вскочил со стула:

— Что за чушь вы несете, Ветролл?

— Я имею в виду тот день, когда на пикнике, прогуливаясь, вы вместе куда-то исчезли. Помните? Думаю, не забыли…

— Это чудовищно! — воскликнул Лэнгли. — Как вы можете позволять себе говорить такие вещи в то время, когда это бедное создание находится здесь?

— Да, бедняжка. Мой котеночек, на тебя нельзя смотреть без сожаления. — Он нагнулся над креслом. Казалось, что-то в его движениях ее напугало, она резко отшатнулась от него и вжалась в спинку.

— Черт возьми! — закричал Лэнгли. — Она вас боится! Что вы с ней сделали? Как она дошла до такого состояния? Я хочу знать: Вы проделывали над ней свои опыты?

— Успокойтесь! Я прекрасно понимаю, что ваше возбуждение вызвано состоянием, в котором вы ее нашли. Но я не позволю вам встать между мной и моей женой! Какая удивительная верность, Лэнгли! Я верю, что вы до сих пор ее желаете, как, впрочем, и раньше, когда вы наивно полагали, что я глух и слеп. Давайте, Лэнгли! Вы по-прежнему вынашиваете планы относительно моей жены? Не хотите ли поцеловать ее, лечь с ней в постель — моей прекрасной женой?

Потеряв голову от внезапно охватившей его ярости, Лэнгли замахнулся, чтобы ударить Ветролла по смеющемуся лицу. Но тот остановил его, удивительно легко перехватив руку. Чувствуя, что его охватила паника, Лэнгли вырвался и, спотыкаясь о мебель, бросился прочь, продолжая слышать за спиной противный смех Ветролла.

Поезд до Парижа был переполнен. Лэнгли удалось втиснуться в вагон в последний момент, и сейчас, сидя на чемодане в проходе вагона, обхватив голову руками, он пытался собраться с мыслями. Он спасался бегством. Но даже сейчас, когда со дня той ужасной встречи прошло немало времени, он не был уверен, что знает, от чего бежит.

— Извините, сэр, — послышался вежливый голос. Лэнгли поднял голову. Сверху сквозь монокль на него смотрел элегантный человек в сером костюме.

— Ужасно сожалею, что вынужден побеспокоить вас, — продолжал человек с моноклем. — Я только пытаюсь пробраться в свою милую конуру. Ужасно много людей, вам не кажется? В такие моменты я начинаю любить своих ближних меньше, чем когда-либо. Послушайте, вы не совсем хорошо выглядите. Может быть, вы почувствуете себя лучше в другом, более удобном месте?

Лэнгли объяснил, что у него не было возможности купить билет с местом. Человек на минуту задержал взгляд на изможденном и давно не бритом лице своего собеседника, затем сказал:

— Послушайте, а как насчет того, чтобы пойти со мной и отлежаться в моей каморке? Что-нибудь ели? Нет? Это неправильно. Топайте за мной, и мы раздобудем немного супа и чего-нибудь еще. Извините, что я говорю об этом, но вы выглядите так, как будто вселенная, которую вы держали на своих плечах, рухнула. Конечно, это не мое дело, но вам непременно нужно поесть.

Лэнгли чувствовал себя настолько больным и слабым, что у него не оставалось сил для протеста. Он послушно побрел по коридору за человеком в костюме, пока его аккуратно не втолкнули в купе вагона первого класса, где вышколенный слуга приготовил для него шелковую пижаму розовато-лилового цвета и предложил набор щеток с серебряными колпачками.

— Бруно, у этого джентльмена наблюдается полное отсутствие ощущений, — произнес человек с моноклем, — поэтому для успокоения его головной боли я предлагаю ему свою грудь. Попроси принести нам сюда тарелку супа и чего-нибудь выпить.

— Будет исполнено, милорд.

Лэнгли, чувствуя, что последние силы покинули его, в изнеможении упал на диван, но когда принесли еду, он стал есть и пить с такой жадностью, что слуга смотрел на него полным сочувствия взглядом: Лэнгли не мог припомнить, когда ел в последний раз.

— Я был страшно голоден. Накормить меня — было весьма благородно с вашей стороны. Извините меня за столь жалкий вид. Но это результат ужасного потрясения, перенесенного мною.

— Так расскажите мне обо всем, — мило улыбаясь, предложил незнакомец.

Несмотря на то, что его новый знакомый не производил впечатления человека особенно умного, он был внимательным и дружелюбным. Лэнгли неожиданно поймал себя на мысли, что было бы интересно узнать, какое впечатление может произвести вся эта история на человека, которого слуга называет «милорд».